На лице Юсуфа аль-Файтури он заметил легкую одобрительную улыбку. Федай’ин.

Торн Хаген прохромал через всю комнату, подтаскивая кресло ближе к огню и к хрустальному графину с бренди, затем с трудом уселся и потянулся за своим стаканом.

— Ты не можешь напасть на них, — говорил он. — Даже Ридон с Венцитом не могли бросить вызов им напрямую. Так не делается. Видит Бог, мы не вправе кидаться друг на друга.

— Почему же? — Фалькенберг, весь затянутый в черное, в черном плаще поворачивал перед глазами хрустальный бокал. — Ты самый миролюбивый из людей, кого я знаю, Торн. Скольких Дерини ты убил? Мне известно о шестерых. Троих — ядом. Двоих — в поединке. И еще одного — кинжалом в рукопашной схватке… что очень нас всех удивило. Давай не будем говорить о Льюисе или Макферсоне. И даже о Ридоне. Совет всегда желал смерти Кариссы; она была живым напоминанием об их поражении. И не смей утверждать, будто Вивьен с Лораном никогда не брали в руки клинок, чтобы добиться согласия непокорных. Так почему бы теперь и мне не бросить им вызов? Владыки-Дерини ничем не отличаются от всех прочих; править возможно лишь когда держишь смерть на коротком поводке.

— Ты наследник одного из старейших семейств Дерини, — заявил Торн. — Твой отец… все Фалькенберги… Тебя не видят, и все готовы забыть. Но ты мог бы стать членом Совета. Лоран и Кайри предпочли бы тебя Тирцелю.

Фалькенберг покачал головой.

— Я не хочу никакого кресла в Совете. Боже! Прав был Ридон: нужно уничтожить его. Я не разделяю их взглядов на будущее Дерини. Все, чего я хочу, это чтобы меня оставили в покое. И еще кое-что для Кариссы. Не справедливости… но, возможно, удовлетворения. Однако я брошу тень бесчестия на ее отвагу и любовь, если брошусь в ноги Совету и стану требовать смерти для всех тех, до кого сам не могу дотянуться. Впрочем, я не отказался бы увидеть голову Корама на острие копья.

— Мы должны защищать своих. Совет — это… Мы ведь не такие, как Фестилы. Мы высшие Дерини. Внутренний круг…

Пальцем в перчатке Фалькенберг погрозил Хагену.

— С надменностью понтификов они разливаются пафосными словесами о Чести и Ответственности, но не в силах остановить гонения. И к тому же представляют меньше половины известных Дерини. Никто не называл Стефана Корама господом Богом. Баррет, возможно, и впрямь великий человек, но, черт возьми, кто такие все остальные? Ты учил меня истории Дерини, но в твоих уроках больше половины было ложью. Они воображают историю в виде широких мазков, неких трансцедентных категорий, и ровным счетом ничего не смыслят в том, что творится вокруг на самом деле. Они никогда не пытались действительно понять, кто мы такие. Я пытался им объяснить. Только Кайри пожелала меня выслушать, и то лишь потому, что любой изгой всегда ищет поддержки у других отверженных. Из тех источников, которые я приводил, дай бог, если Лоран сумел прочесть хоть четверть. Остальные же просто возопили о святотатстве.

Хаген оторвал взор от языков пламени в камине.

— Вот почему они так хотели забыть о тебе. Ты единственный человек, которого и Камберианский Совет, и Курия Гвиннеда с равным удовольствием предали бы огню за ересь. Ты ухитрился потрясти даже Ридона. Ты утверждал, что мы не… что никакой магии не существует… что… Ты сидишь себе и слушаешь короля мавров-асассинов в Аламуте, и ни с кем не разговариваешь, кроме шурина Венцита, а затем в один прекрасный день все вдруг узнают, что ты — любовник Кариссы, а Совет…

— Совет очень не любит тех Дерини, которые предпочитают одиночество. И Дерини, которые мыслят не так, как все. Они ненавидели Кариссу двенадцать лет. Она принадлежала к роду Фестилов, была одиночкой и не позволяла им забыть, что Гвиннед не отмечен никакой особой Божьей благодатью, и что их святые короли Халдейны ничем не отличаются ото всех прочих земных владык. Я любил ее, а они пытались сделать вид, будто меня не существует, поскольку ее считали изгоем и предавали анафеме. — Одним глотком он допил остатки бренди. — Я не могу найти способ отомстить за нее; я не настолько значительная фигура в этой игре. Она обладала куда большей отвагой, чем все вы, вместе взятые. И даже чем я сам. И того, что сделал с ней Совет, я не намерен прощать. На время я останусь в Кэйр Керилле; возможно, летом вернусь в эмираты. Скажи им, пусть забудут обо мне. Но о ней я им забыть не позволю. Нет, не позволю.

И он отвернулся, прежде чем в отблесках огня станут заметны слезы, навернувшиеся ему на глаза.

— Кристиан!

Через восточные ворота ворвался всадник, — худощавый, в черных походных доспехах, с вышитым на груди золотым ястребом. Фалькенберг медленно поднял руку в приветственном жесте. За спиной он ощутил, как напряглись мавры, почувствовав тяжесть их холодных выжидающих взглядов.

Все обернулось донельзя скверно, хуже не бывает. За все эти годы, с того злосчастного дня в Фатане, когда Марк Фридрих Аврелиан присоединился к Вольному отряду Фалькенберга, никто не помнил, чтобы он хоть раз приносил добрые вести.

— Кристиан!

Фалькенберг стянул перчатку с правой руки и большим пальцем коснулся резного герба на своей печатке. Глядя, как спешивается его старший помощник, он пытался что-то прочесть по его лицу. Такому лицу можно лишь позавидовать. Они с Аврелианом были одного возраста… но даже если забыть о деринийских защитах, — в глубоко посаженных синих глазах Аврелиана не отражалось ничего, кроме мрачной ироничной решимости. Фалькенберг напрягся. Ничего хорошего их явно не ждет впереди.

— Все так плохо? — спросил он.

— Достаточно. — Аврелиан бросил поводья прислужнику в черной ливрее. — Скоро они уже будут здесь. Но я могу сказать тебе прямо сейчас: десять всадников поднимаются от Кардосы по Толанской дороге. У них герб в виде перекрещенных полумесяцев, и нет герольда. — Он стянул перчатки и слегка опустил ментальную защиту, чтобы выказать скорбь и сочувствие. — И Лайонела тоже нет с ними.

Лайонела нет с ними.

Фалькенберг кивнул. Если арьенольцы бегут, то случившееся просчитывалось достаточно легко. Халдейны одержали победу. Армия, что шла войной на Гвиннед, разбилась на мелкие группы беглецов. Военачальники и правители мертвы, взяты в плен или отступают в Белдор, чтобы там закрепиться перед последним натиском.

— А остальные?

— Синие орлы, — отозвался Аврелиан. — Дюжина марлийцев; четверо из них в крови. Они говорят, что на пару часов опережают охотничьих псов.

Значит, и красавчик Брэн тоже…

Во дворе понемногу собиралась толпа. Он оглянулся на них: беглецы из Р'Касси и Форсинна, недавние толанские изгои, искатели приключений, последовавшие за ним из Бремагны, профессиональные наемники отряда Ястреба. Половина из них надеялись отправиться на юг, дабы подвергнуть разграблению побежденный Гвиннед. На юг, к богатой добыче, ждущей в Кулди, Ремуте и Валорете. Многие месяцы они ждали здесь, в суровых прибрежных горах, пока не кончится зима. У Колфорта был потрясенный вид. Лица мавров застыли, не выражая никаких чувств. Остальные казались разочарованными.

В ком же они разочаровались? В Венците? Во мне? Он кивнул маврам.

— Юсуф, Хусейн, вы будете нести дозор для Бреннана. Колфорт, возьми толанского жеребца и поезжай в горы. Никто не смеет охотиться на моих землях. Сделай так, чтобы они хорошо это запомнили.

Он вновь обернулся к Аврелиану.

— Похоже, у меня совсем не осталось друзей… — Нет, не так. Он сделал еще одну попытку, и на сей раз его голос звучал по-военному резко, как и положено капитану Вольного отряда. Негоже выказывать свою горечь перед всеми. — Что еще?

— Есть новости и похуже. — Аврелиан взмахнул рукой, одновременно выказывая сочувствие и обреченность. — Но полагаю, это лишь для твоих ушей.

Ястребы и Волки, — сказал себе Лайонел Арьенольский. Ястребы и Волки.

Он положил свой шлем с черным плюмажем на массивный стол и окинул взглядом присутственный зал Кэйр Керилла.