Привидение

Странные беспорядки в пансионе Лэм (Лоуфордс-Гейт, Бристоль) в 1761–1762 годах, слухи о которых распространились далеко за пределы округи, были, весьма вероятно, связаны с колдовством и вызваны преследованиями со стороны одной женщины, увлекавшейся оккультизмом низшего порядка, хотя, с другой стороны, они могли представлять собой проявления полтергейста. Двух маленьких сестер, Молли и Добби Джайлз, кто-то безжалостно кусал и щипал. На руках девочек были видны отпечатки восемнадцати или двадцати зубов, причем отметины были мокрыми от свежей слюны, и «дети громко плакали от боли, вызванной щипками и укусами». В одном случае, когда с Добби Джайлз говорил наблюдатель, девочка с плачем объясняла, что кто-то укусил ее за шею: там появились липкие от слюны следы восемнадцати зубов. Возможность того, что ребенок сам себя искусал, была совершенно исключена; к тому же рядом с девочкой находился лишь один человек — мистер Генри Дэрбин, который письменно зафиксировал эти события и чей отчет о них впервые опубликовали в 1800 году, поскольку мистер Дэрбин не хотел, чтобы записи были обнародованы при его жизни. Второго января 1762 года мистер Дэрбин пишет: «Добби закричала, что та самая рука схватила ее сестру за горло, и я заметил, что плоть на горле Молли сбоку слегка вдавилась и кожа побледнела, словно горло сжимали чьи-то пальцы — однако никаких пальцев я не видел. Лицо девочки быстро побагровело, будто ее душили, но никаких конвульсий не последовало». А вот запись, датированная четвергом, седьмого января 1762 года: «Добби покусали сильнее, и следы зубов на ее теле были глубже, чем у Молли. Отпечатки зубов на руках девочек имели форму овала длиной в два дюйма». Все это определенно выглядит так, будто дети подвергались колдовскому воздействию.

Можно вспомнить о судебном процессе над сейлемскими ведьмами. Когда в городе Сейлем вспыхнула настоящая эпидемия колдовства, пострадавшие жаловались на суде, что их мучили укусами, щипками, удушением и т. д. В ходе судебного разбирательства по делу Гудвайф Кори «не раз наблюдалось, что, стоило подсудимой прикусить нижнюю губу, как пострадавшие начинали ощущать укусы на предплечьях и запястьях и демонстрировали судьям и священнику отметины в соответствующих местах».

В «Протоколах Национальной Лаборатории психических исследований» (том I, 1927 г.) можно найти отчет о феномене, связанном с Элеонорой Зюгун, юной румынкой из крестьянской семьи. Осенью 1926 года, когда девочке исполнилось всего лишь тринадцать лет, ее привезла в Лондон графиня Василько-Серецки, чтобы необычайные явления, происходившие с Элеонорой, изучили в Национальной Лаборатории психических исследований (Куинсбери-Плэйс, Саут-Кенсингтон). О ребенке говорили, будто его преследует какая-то незримая сила или сущность, известная девочке под именем Драку, Анг-личе-демон. С Элеонорой происходило множество необыкновенных событий; ее кусала и царапала эта невидимая сущность. Достаточно привести два-три примера из целой серии случаев — это «феномен укуса на расстоянии». «В понедельник 4 октября 1926 года, в полдень, следователь капитан Нил lay отмечает в своем докладе: 3 часа 20 минут. Элеонора вскрикнула. Показала нам отметины на тыльной стороне кисти руки, похожие на следы зубов; позднее эти отметины превратились в глубокие рубцы… 4 часа 12 минут. Элеонора подносила к губам чашку с чаем, но внезапно вскрикнула и поспешно поставила ее на стол. На правой руке появились отметины, явно похожие на следы укуса: четко прослеживались оба ряда зубов». Об этом же случае пишет мистер Клэфам Палмер — следователь, также присутствовавший при этом: «Элеонора подносила к губам чашку, и вдруг тихо вскрикнула, поставила чашку и закатала рукав. На ее предплечье я увидел глубоко впечатавшиеся в плоть отметины, похожие на следы зубов — словно некто яростно укусил девочку. Красноватые отпечатки побелели и в конце концов превратились во вздувшиеся рубцы. Они постепенно исчезли, но были еще видны в течение часа или около того». Подобные укусы случались нередко, и эти отметины были сфотографированы.

Было бы интересным и, несомненно, весьма достойным занятием обсуждать происхождение этих укусов, однако подобное исследование здесь неуместно, потому что мы имеем дело не со случаем вампиризма или какого-либо родственного явления. Цель вампира — высосать кровь, а во всех приведенных выше случаях кровь если и выступала, то это было связано с характером царапин или вмятин от зубов; кровотечения практически не наблюдалось. К тому же источник этих укусов был недостаточно материален, чтобы его увидеть. А настоящий вампир вполне зрим и осязаем.

У вампира есть тело, причем свое собственное. Он не жив и не мертв; его скорее можно назвать живущим в смерти. Он — некая аномалия, своеобразный гермафродит, гибрид в мире призраков, изгой среди порождений ада.

Еще языческий поэт поучал своих слушателей и читателей, что смерть — это сладостная награда в виде вечного покоя, благословенное забытье после тяжких трудов и борьбы, которыми сопровождается жизнь. Немного найдется на свете того, что прекраснее» и того, что печальнее песен наших современных язычников, утешающих скорбь своих сердец задумчивыми грезами о вечном сне. Сами наши язычники, вероятно, этого не знают, но свою безысходную, хотя и изысканную, тоску они унаследовали от певцов последних дней Эллады — создателей насквозь пронизанных усталостью, и все же гармоничных песнопений — тех людей, для которых в небе уже не загоралась заря надежды. Но мы-то определенно знаем и твердо уверены в том, что «созрели первые плоды для спящих: Христос воскрес». И тем не менее Грэй, сам наполовину грек, тоже, видимо, обещает своим крестьянам и батракам в качестве награды после жизни, исполненной неурядиц и тяжких трудов, милое сердцу забытье и вечный сон. Суинберн радостно благословляет богов.

Эмилия Бронте страстно желает одного лишь забытья:

Еще прекраснее, чем воспевали ее поэты, описана смерть у прозаика, соткавшего утонченные образы: «Смерть, должно быть, так прекрасна. Лежать в мягкой бурой земле, когда у тебя над головой колышутся травы — и слушать безмолвие. Не знать, что такое вчера и что такое завтра. Позабыть о времени. Бедные, жалкие души! Какими сухими, какими пустыми становятся подобные устремления, когда задумаешься о страстных, сияющих словах Маленького Цветочка: „Для блага общего хотелось мне бы перенести на землю небо“. И еще: „Даже в лоне Блаженной Грезы ангелы нас охраняют“. Нет, я никогда не смогу никоим образом отдыхать до скончания мира. Но как только ангел скажет: „Время прекратило свое существование“, — вот тогда я и отдохну, тогда я смогу возрадоваться: ведь число избранных станет полным».

Итак, мы видим, что даже для тех, кто придерживается языческих, самых безысходных, самых ошибочных взглядов, идеалом являются забвение и покой.

Так какая же ужасная судьба у вампира, который лишен возможности спокойно отдыхать в своей могиле и который по воле злого рока обречен выходить из нее и терзать живых!..