– Что мне теперь делать? – шепотом спросила она.

– Просто продолжай двигаться, – ответил он так же шепотом.

И она продолжила.

Вверх. Вниз. Почти отрывалась от него и опускалась снова. Еще и еще, пока не забыла о боли и не потерялась в первобытном наслаждении. Рука Зейна осталась у нее между ног, продолжая ласки, подталкивая дальше, хотя этого уже не требовалось. Она двигалась все быстрее и быстрее, вбирала его все глубже и глубже. Его мощное тело выгнулось, а в горле зародилось рычание. И в тот же миг Зейн заставил себя опуститься на одеяло, скованный данным девушке обещанием.

Вверх. Вниз. Опять и опять. Внутри зародился трепет, тепло переросло в непереносимый жар, кольца напряжения затягивались, пока девушка не почувствовала, что рассыплется на мелкие кусочки, если шевельнет хоть одной мышцей. Она замерла над ним и застонала, не в силах преодолеть последний барьер.

В горле Зейна снова зародился рык. Нет, не рычание, а что-то более глубокое. Словно внутри человека взорвался вулкан долго сдерживаемых внутри сил. Самообладание Зейна дало трещину. Он вцепился руками в ее бедра, неистово выгнулся и вошел до конца. До этого Бэрри двигалась осторожно, и он не входил так глубоко. Ощущение оказалось потрясающим. Она приглушенно вскрикнула, когда мужчина под ней судорожно забился, подкидывая ее так, что колени отрывались от пола. Голова откинута, мускулы на шее напряглись от силы разрядки, сверкнули стиснутые зубы. Бэрри почувствовала горячую струю и его так глубоко внутри, что, казалось, он достиг центра ее сущности. Этого оказалось достаточно, чтобы подтолкнуть ее за край.

Тело Бэрри пронзила молния. Она услышала собственный крик – высокую и нежную мелодию восторга, которую ничто не могло сдержать. Внутренние мышцы сжались вокруг него, расслабились, сжались и расслабились снова, словно ее тело упивалось мужскими соками.

Наконец буря утихла и оставила ее слабой и дрожащей. Казалось, кости превратились в желе, не осталось сил сидеть. Бэрри беспомощно, словно карточный домик от легкого толчка, начала падать на широкую сильную грудь. Зейн подхватил ее, уложил поудобнее и обнимал до тех пор, пока не прекратились рыдания. Она не хотела плакать и не понимала, почему слезы лились ручьем.

– Зейн, – прошептала она и больше не смогла выдавить ни слова.

Большие мозолистые руки гладили ее спину.

– Ты в порядке? – тихо спросил он.

Глубокий, удовлетворенный голос, в котором проскакивали собственнические нотки, звучал интимно и удивительно по-мужски.

Бэрри сглотнула слезы, призывая себя быть последовательной.

– Да, – ответила она высоким дрожащим от слез голосом. – Я не знала, что будет так больно. И так хорошо, – добавила Бэрри, потому что плакала по обеим причинам.

Странно, но к удовольствию она оказалась такой же неподготовленной, как и к боли. Она чувствовала себя подавленной, выведенной из равновесия. До чего надо быть глупой, чтобы думать, что после интимной близости можно остаться эмоционально нетронутой?! Была бы способна, не осталась бы девственной до этого времени. Нашла бы возможность ускользнуть даже от навязчивой опеки отца, если хоть один мужчина, хоть на одну десятую вызвал бы тот отклик, который она почувствовала к этому воителю через две минуты после встречи. Будь спасителем другой мужчина, ей бы и в голову не пришло попросить о такой личной услуге.

Интимные отношения установили между ними особые узы – узы тела, которые сильнее и глубже, чем она себе представляла. Несмотря на целомудрие, Бэрри соглашалась с современным подходом к отношению полов. Разве занятие любовью это не игра, продолжающаяся не дольше самого удовольствия, как поездки верхом или катание на роликах? Может для некоторых людей секс останется легким развлечением, вроде катания на ярмарочных аттракционах, но с сегодняшнего дня не для нее. Занятие любовью настолько глубокое и основополагающее действо, что она никогда не станет прежней. Бэрри влюбилась в него с той секунды, как Зейн отдал ей свою рубашку. Даже не видя лица, полюбила мужчину, его надежность и порядочность. Если бы на утро оказалось, что черты его лица некрасивы или испещрены шрамами, это бы не имело значения. В полумраке пустой комнаты, при мраке в собственном сердце, она разглядела то, что было спрятано под поверхностью, и полюбила. Вот так все просто и так сложно.

Однако, появление у нее чувства совершенно не означает, что он ответит взаимностью. Психотерапевт мог бы много чего рассказать про синдром «рыцаря в сверкающих доспехах» – спаситель при определенных обстоятельствах становился "самым лучшим". Пациенты постоянно влюблялись в докторов и медсестер. Зейн просто делал свою работу – спасал ее жизнь, а Бэрри ни минуты не сомневалась, что похитители не оставят ее в живых. Она обязана «морскому котику» за спасение и будет благодарна до смертного одра, но вряд ли полюбила бы другого мужчину, забравшегося в ту комнату через окно. Она полюбила Зейна.

Их тела оставались соединенными. Бэрри безмолвно лежала на нем, прислонив голову к крепкой шее, ощущала грудью сильное биение его сердца и раскачивание в так дыхания. Горячий мускусный запах возбуждал сильнее самого дорогого одеколона. Лежа с ним на тонком одеяле в полуразрушенном доме, Бэрри чувствовала себя уютнее и спокойнее, чем в роскошных апартаментах с надежной охраной.

Она не знала никаких подробностей его жизни: ни возраста, ни откуда он родом, что любит из еды, читать, смотреть по телевизору. Даже не знала, был ли он когда-нибудь женат.

Женат! О Боже, она даже не спросила! Внезапно Бэрри почувствовала тошноту. Если женат, тогда он не тот мужчина, каким она его себе представляла. И она совершила самую большую ошибку в жизни.

Но ошибка-то не совсем его. Кто умолял Зейна? Кому он дал возможность передумать и не один раз? Непереносимо думать, что мужчина согласился заняться любовью только из жалости.

Бэрри глубоко вздохнула. Все равно придется спрашивать. Как было бы здорово остаться в неведении, но позволить себе такое утешение нечестно. Если уж допустила грандиозную ошибку, найди силы узнать правду.

– Ты женат? – выпалила она. Зейн даже не напрягся, продолжая расслабленно лежать под ней. Большая теплая рука прошлась снизу вверх вдоль спины и остановилась на шее.

– Нет, – ответил он своим красивым низким голосом. – А теперь можешь вытащить из меня свои коготки. – Слова прозвучали лениво и насмешливо.

Только сейчас она осознала, что впилась ногтями в его грудь, и поспешно расслабила пальцы. В ее словах проскользнуло беспокойство:

– Прости, я не хотела делать тебе больно.

– Боль бывает разная, – спокойно ответил Зейн. – Раны от пуль и ножей чертовски болезненны. По сравнению с ними небольшая царапина кошечки не нанесет большого урона.

– Кошечки?

Бэрри не знала, удивиться ей или обидеться. После недолгой борьбы удивление победило. Ни один из друзей и знакомых не описал бы ее подобным словом. Ее называли утонченной леди, спокойной, осмотрительной, добросовестной. Кошечкой не называли ни разу.

– Ммммм. – Звук прозвучал почти как мурлыкание. Пока твердые пальцы одной руки лениво массировали ее шею, вторая рука заскользила по спине, нырнула под рубашку и собственническим жестом охватила ягодицы. Пальцы горели на коже, словно выжигали клеймо. – Изящная. И любишь, когда тебя гладят.

Бэрри не стала отрицать, тем более, что занимался он именно этим. Ощущение его руки на обнаженной попке оказалось поразительно эротичным. Она не смогла сдержать легкого движения и ахнула от внутреннего толчка мужской плоти. Зейн тоже задержал дыхание, а затем скользнул пальцами в складку между ягодицами.

– Мне нужно задать тебе пару вопросов, – сказал он немного натянутым голосом.

Бэрри закрыла глаза. Растущий глубоко внутри горячий шар подсказывал о скором возвращении желания. Набухающий и удлиняющийся в глубине ее тела половой орган вызывал невероятные ощущения. О Боже! Хорошо бы повторить, но где набраться сил?!