– Всегда к вашим услугам, мадам.

Горячий румянец обжег ее лицо, когда она опустила взгляд на ноги, прикрытые одеялом.

– Зовите меня Бэрри, пожалуйста. В конце концов, я одета только в вашу рубашку… – Она остановилась и прикусила губу. – Я хотела сказать, что в нашем положении формальности…

– Понимаю, – мягко прервал Зейн запинающуюся девушку. – Не хочу вас смущать еще больше, поэтому, если хотите, подробности останутся между нами. Но я советую вам все рассказать корабельному доку или вашему врачу. Ради вашего здоровья.

Бэрри в замешательстве моргнула, не понимая, какое отношение к ее здоровью имеет то, что он видел ее обнаженной. Затем все поняла. Если бы Бэрри не устала так сильно, она бы сразу догадалась, какие выводы он сделал из увиденного в комнате.

– Меня не насиловали, – прошептала она. Лицо еще сильнее запылало румянцем. – Они… они меня трогали, делали мне больно и… всякое такое, но в полном смысле не насиловали. Это отложили на сегодня. Сегодня должно приехать важное в их организации лицо, и, как я предполагаю, планировалась своего рода вечеринка.

Выражение лица Зэйн оставалось спокойным и серьезным, и Бэрри поняла, что он ей не поверил. И с какой стати? Маккензи нашел ее связанной и голой после целого дня в руках похитителей. Галантность не относилась к кодексу их поведения, и похитители воздержались от насилия только из-за приказа главаря. Скорее всего, главарь хотел насладиться ее телом первым, прежде чем пустить по рукам.

Моряк ничего не ответил, и Бэрри занялась очисткой отвратительной грязи с ног антисептическими салфетками, которые оставались достаточно чистыми. Она страстно мечтала о ванной, до которой было так далеко, что девушка даже не стала озвучивать это желание.

Пока она отмывалась от грязи, Зейн осмотрел небольшую комнату, что не заняло много времени. Помещение оказалось совершенно пустым. Он закрыл окно сломанными сверху ставнями, которые пропускали немного света, но уберегали от взглядов случайный прохожих.

Комната снова погрузилась в полумрак и стала напоминать удобную потайную пещеру. Бэрри подавила зевок, сопротивляясь усталости, которая навалилась подобно чугунной гире. За сутки она коротко вздремнула только один раз, пока Зейн разыскивал безопасный путь из здания, в котором ее держали в плену. Она так устала, что даже голод не шел ни в какое сравнение.

Зейн, конечно же, заметил. «Морские котики» ничего не упускают из вида.

– Почему бы вам не поспать? – посоветовал он. – Через пару часов, когда на улице будет больше прохожих, я собираюсь пойти раздобыть какую-нибудь еду и одежду для вас.

Бэрри посмотрела на его раскрашенное лицо.

– С таким макияжем вы вряд ли останетесь незаметным, как бы многолюдно не было на улице.

Мимолетная улыбка снова коснулась его губ и пропала.

– Я от него избавлюсь.

Улыбка ее почти разбудила. Почти! Она почувствовала, как медленно расслабляются мышцы, словно данное им разрешение оказалось именно тем, что требовалось измученному телу. Веки стали слишком тяжелыми, чтобы держать глаза открытыми. На нее словно опустилась завеса тьмы. Последним, что почувствовала Бэрри, оказались мужские руки, которые мягко положили ее на пол.

Рассматривая Бэрри, Зейн подумал, что она провалилась в сон, словно младенец. Имея десять племянников, он неоднократно наблюдал, как малыш выключается, и маленькое тельце падает в ожидающие руки, словно в нем нет ни одной косточки. Взгляд Зейна скользил по лицу Бэрри. Рассвет практически наступил, и даже с закрытыми ставнями, он ясно видел на ее лице следы истощения. Удивительно, как хорошо она держалась, пока не заснула от изнеможения.

Самое время отдохнуть и ему. Зейн вытянулся рядом с девушкой, но на небольшом расстоянии. Не прикасаясь, однако достаточно близко, чтобы немедленно дотянуться, если их убежище обнаружат. Он все еще был на взводе, слишком накачан адреналином, чтобы уснуть. Но как приятно расслабиться и дать себе время успокоиться, пока жизнь в городе не забьет ключом.

Теперь в ее волосах можно было заметить огненные искорки – в тени красновато-коричневые, на солнце они засияют всеми оттенками золота и бронзы. Глаза у нее глубокого зеленого цвета, брови и ресницы по цвету напоминают коричневую норку. Веснушки его не удивили, зато удивил цвет кожи – молоко и сливки. За исключением кровоподтека, который синел на щеке. Синяки были рассыпаны по рукам, и хотя он не мог видеть, но был уверен, что рубашка прикрывала не одну метку мужской жестокости. Бэрри утверждала, что ее не насиловали, но она, скорее всего, стыдится. Как будто у нее был выбор. Может она хочет оставить это в секрете ради отца? Зейна не заботили причины ее молчания, лишь бы она получила необходимую медицинскую помощь.

Он беспристрастно оценил возможность проскользнуть в здание, где ее удерживали, и убить всех оставшихся там ублюдков. Видит Бог, они это заслужили, и справедливое наказание не нарушит спокойствия его сна. Однако, операция по спасению мисс Лавджой – Бэрри – еще не закончена. Если он пойдет, то есть шанс погибнуть, а это подвергнет опасности и ее, и его подчиненных. Достаточно давно он научился разделять эмоции и действия, так что не стоит забивать себе мозги и ставить под угрозу всю операцию. Дьявол, но до чего же хочется свернуть шеи ублюдкам!

Зейну нравилась внешность Бэрри. Не сногсшибательная красавица, но черты лица правильные. Во сне, временно отстранившись от забот, она казалась безмятежной. Изящная и очаровательная, словно статуэтка из дорогого фарфора. Ладно, нужно признать, что для женщины она не маленькая, скорее среднего роста, около пяти футов и пяти дюймов[9], но в нем-то шесть и три[10] и вес на сто фунтов[11] больше. По сравнению с ним Бэрри – маленькая. Не такая, как его мать и сестра, те совсем миниатюрные, словно феи. При всем своем аристократическом происхождении, Бэрри Лавджой обладала характером первопроходца. На ее месте большинство женщин давным-давно бы сломались.

Удивительно, но на него накатила дрема. Несмотря на ситуацию, было что-то успокаивающее в том, что он лежит рядом со спящей Бэрри и наблюдает за ней. Хотя Зейн по характеру относил себя к одиночкам и всегда предпочитал после удовлетворения сексуального голода спать один, было что-то немудрено-правильное в том, что он своим телом защищал спящую девушку. Может так повелось с пещерных времен, когда мужчины располагались между входом и местом для сна женщин и детей и вполглаза наблюдали за их дыханием, пока догорал костер, и на землю опускалась ночь? Если это такой древний инстинкт, подумал Зейн, то какого черта он не чувствовал его до сих пор?

Ему хотелось прикоснуться к ней, почувствовать под рукой мягкость женской кожи. Хотелось подарить ей тепло и защиту собственного тела: придвинуться поближе, положить руку на талию и не выпускать из объятий. Только уверенность, что меньше всего на свете Бэрри нужны мужские прикосновения, удержало его на месте.

Он хотел держать ее в объятьях. Хотел до боли.

Рубашка прикрывала Бэрри, но не скрывала изгибы ее тела. Зейн очень хорошо видел в темноте и еще раньше разглядел высокие, округлые груди – не большие, но вполне аппетитные – и маленькие упругие соски. Бэрри была женственно округлой, с узкой талией, красивыми бедрами и аккуратным треугольником волос между ног. И ее попку он видел. От этих мыслей его скрутило желание. Ниже пояса она действительно хороша, и было бы приятно прижаться к ее бедрам.

В любом случае, спать Зейн не собирался. Он полностью возбудился, желание пульсировало в отвердевшей плоти. Вздрогнув, он улегся на спину и устроился поудобнее, хотя удобство было относительным. О единственном способе, который помог бы ему расслабиться, – удобно устроиться между ног Бэрри и оказаться в нежном, горячем плену ее тела – можно было даже не мечтать.