— Сколько на этот раз?
— Пойдем в кабинет, там поговорим.
Вскоре Риад Халаби понял, что этот шантаж никогда не закончится: полиция так и будет тянуть с него деньги, а когда-нибудь все равно начнет новое расследование. В общем, стало ясно, что ситуация изменилась окончательно и бесповоротно и что жить так, как раньше, нам уже не удастся. Обратного пути у нас не было: похоже, весь город объединился в стремлении сделать нашу жизнь невыносимой. Для нас настало время расстаться. Риад Халаби сказал мне об этом осторожно, тщательно подбирая слова. Дело было под вечер, и мы сидели в патио, неподалеку от нашего любимого арабского фонтана. На хозяине была безукоризненная батистовая рубашка, выстиранная, накрахмаленная и тщательно отглаженная мною. Я смотрела в его большие печальные глаза, похожие на две крупные влажные маслины, и вспоминала все то доброе, что сделал для меня этот человек, и все прекрасные дни и часы, которые мы провели вместе, вспоминала, как мы играли в карты и домино, как читали друг другу вслух — он бегло, а я по слогам, как ходили в кино, как вместе готовили еду на кухне… Я вдруг поняла, что люблю этого человека всей душой, люблю той любовью, которую может зажечь в душе чувство благодарности. Теплое, приятное чувство волной пробежало по моему телу и слегка сдавило грудь. У меня загорелись глаза, я подошла к стулу, на котором он сидел, встала позади него и в первый раз за все время, проведенное рядом с ним, позволила себе прикоснуться к нему: я опустила руки на его плечи и положила подбородок ему на голову. Сколько времени я простояла так неподвижно, сейчас уже и не вспомнить. Он тоже не шевелился, предощущая то, что должно было вот-вот произойти между нами. Борясь со вспыхнувшим в нем желанием, он как-то неловко достал из кармана платок и прикрыл нижнюю часть лица. Нет, убери, потребовала я и, не дожидаясь, пока он выполнит мою просьбу, выхватила платок из его рук и швырнула лоскут почти прозрачной ткани на пол. Потом стремительно обошла стул и не задумываясь села к нему на колени, обняв его за шею и прижавшись вплотную. Наши взгляды встретились, и мы долго смотрели друг другу в глаза, не моргая. От него пахло чистым мужским телом и наглаженной рубашкой с лавандовой отдушкой. Я поцеловала его в гладко выбритую щеку, в лоб, покрыла поцелуями его сильные загорелые руки. Ай-ай-ай, девочка моя, что же ты со мной делаешь, прошептал Риад Халаби, и я почувствовала его теплое дыхание на своей шее и плечах. Потом этот теплый ласковый воздух проник мне под блузку, и от такого удовольствия у меня по коже пробежали мурашки, а грудь налилась приятной тяжестью. Я вдруг осознала, что никогда не была так близка с кем бы то ни было и уже сто лет меня никто не ласкал и не касался так нежно. Я взяла в руки его лицо, медленно приблизила к себе и поцеловала в губы долгим горячим поцелуем, познавая своими губами и языком странную форму его рта. Тем временем какой-то внутренний яростный жар начал жечь меня изнутри. Вскоре у меня в животе словно запылал костер. Судя по всему, Риад Халаби некоторое время еще пытался бороться с охватившей и его страстью, но в какую-то секунду он словно сдался и поддался моей игре узнавания друг друга на ощупь. Наконец напряжение и огонь, сжигавший нас обоих, стали просто невыносимы, и мы на миг отодвинулись друг от друга, чтобы перевести дух.
— Меня никто никогда не целовал в губы, — пробормотал он.
— Меня тоже. — С этими словами я встала, взяла его за руку и повела в спальню.
— Подожди, девочка, я не могу себе позволить…
— После смерти Зулемы у меня ни разу не было месячных. Учительница говорит, что это из-за пережитого страха… Она думает, что у меня теперь вообще может не быть детей, — сказала я, глядя в пол и краснея.
Мы провели вместе целую ночь. Риад Халаби всю жизнь придумывал, как заниматься с женщиной любовью, закрывая лицо платком. Он был нежным и ласковым, ему хотелось доставлять удовольствие и быть желанным; за долгие годы он перебрал все возможные способы заниматься любовью так, чтобы в ласках не участвовали его губы. Свои руки и все свое тело он превратил в тонко настроенный инструмент, способный приносить радость любой женщине, наполнять ее тело и душу безмерным удовольствием и счастьем. Эта встреча была так важна и значима для нас обоих, что вполне могла превратиться в торжественную и даже, быть может, мрачную церемонию, но все произошло иначе, и та ночь оказалась наполнена для нас обоих светом, нежностью и радостью. Мы вместе перенеслись в то пространство, где время течет иначе, не так, как в нашем мире; несколько часов полного счастья мы прожили на одном дыхании, не думая ни о чем, занятые лишь друг другом, — двое не ведающих стеснительности и стыда детей, увлеченно играющих в невинную игру. Риад Халаби, нежный и умудренный опытом, доставил мне в ту ночь столько удовольствия, что лишь спустя много лет, побывав в постели со многими мужчинами, я вновь смогла ощутить себя такой счастливой и удовлетворенной. Он сумел продемонстрировать мне, как много нужно женщине и сколь многое способна она ощутить в близости с заботливым и чутким мужчиной. Мой первый любовный опыт сразу же задал мне самую высокую планку, и я поняла, что в любви и особенно в физической близости с любимым человеком нельзя идти ни на какие уступки и компромиссы. Я с благодарностью приняла в дар от Риада Халаби осознание собственной чувственности; я познала свое тело и поняла, что рождена для этого величайшего удовольствия, вот только получать его от кого-то другого, как и жить без Риада Халаби, мне казалось невозможным.
— Позволь мне остаться с тобой, — взмолилась я на рассвете.
— Нет, девочка, я намного старше тебя. Пойми, к твоим тридцати годам я уже буду выжившим из ума стариком.
— Это не важно. Я не хочу загадывать так далеко, давай пользоваться тем временем, пока мы можем быть вместе.
— Слухи и злая молва не оставят нас в покое. Я свою жизнь если еще не прожил, то по крайней мере уже построил, а ты еще и не начинала жить. Уезжай отсюда, из этого городка, смени имя, выучись, живи самостоятельно и постарайся забыть все, что здесь произошло. На мою помощь можешь рассчитывать всегда, ты ведь для меня больше чем дочь…
— Но я не хочу уезжать, я хочу остаться с тобой. Не обращай внимания на то, что говорят люди, пусть болтают что хотят.
— Ты должна меня слушаться, я знаю, что говорю, ты ведь не станешь спорить, что я знаю этот мир лучше тебя?
Нас будут изводить и мучить, пока мы с ума не сойдем, мы не сможем жить взаперти, не сможем вечно прятаться от соседей. Такая жизнь была бы величайшей несправедливостью по отношению к тебе, ведь ты еще почти ребенок. — После долгой паузы Риад Халаби неожиданно поинтересовался: — Давно хотел спросить тебя: ты знаешь, куда Зулема спрятала свои драгоценности в последний раз?
— Да.
— Вот и хорошо, и не рассказывай мне. Теперь они твои, только не доставай их прямо сейчас, они тебе пока не нужны. Я дам тебе денег, чтобы ты могла жить в столице, чтобы ходила в школу и смогла бы получить какую-нибудь профессию. Тебе не придется никого просить об одолжении, ты ни от кого не будешь зависеть, даже от меня. На достойную жизнь тебе денег хватит, девочка моя. А драгоценности Зулемы пускай будут твоим приданым, когда ты соберешься замуж.
— Не собираюсь я ни за кого замуж, ты единственный человек, кого я люблю. Пожалуйста, не прогоняй меня.
— Я это делаю, потому что тоже очень тебя люблю, и когда-нибудь, Ева, ты это поймешь.
— Никогда я этого не пойму! Никогда!
— Тсс… тихо, помолчи, не будем говорить об этом сейчас. Иди лучше ко мне, у нас еще есть пара часов.
Наутро мы вместе пошли на городскую площадь. Риад Халаби нес чемодан, набитый новыми платьями и прочей одеждой, подобранной специально для меня на складе магазина. Я шла, высоко подняв голову и дерзко глядя вперед перед собой; мне не хотелось, чтобы кто-то заметил, что на самом деле я готова в любой момент разрыдаться. Был самый обыкновенный день, ничем не отличавшийся от других; в этот час дети играли на улицах, а их матери и бабушки повытаскивали стулья из домов и, поставив их на тротуар, неторопливо толкли маис, ссыпая муку в большие тазы. Все время, пока шли до автобусной станции, мы ощущали на себе их взгляды. Никто не попрощался со мной, никто даже не помахал рукой; лейтенант, проезжавший мимо нас на джипе, демонстративно отвернулся и сделал вид, что не заметил меня; впрочем, он, можно сказать, таким образом лишь выполнял условия договора с Риадом Халаби.
