С юга донесся нарастающий гул. Павел нехотя приподнялся, посмотрел, защищая глаза рукой от солнца, и со вздохом опустился обратно на траву.

– Опять колбаса…

Колбаса чуть сбавила скорость, плавно изогнулась на кольцевом съезде, несколько секунд тянулась мимо, подрагивая раздутым лоснящимся боком, наконец кончилась, фыркнула и умчалась под мост, на запад, удовлетворенно дорыкивая на басах. Павел перевалил голову налево и покосился на часы.

– Ровно четыре минуты, – констатировал он.

Над дорогой повисло сизое марево выхлопных газов. Кусты у обочины медленно зашевелились, свернули толстые мохнатые листья воронками и направили их раструбами к проезжей части. Марево, вытягиваясь струйками, поплыло к обочине и исчезло в кустах. Воронки не спеша раскрылись в большие круглые копыта и вывернулись наискосок, глянцевой зеленью к солнечным лучам.

– А хорошие тут селекционеры, а, Роб?…

– Да, – отозвался Михайлов.

Павел снова посмотрел на часы.

– По графику сейчас должна быть сороконожка.

Сороконожка появилась почти сразу – проскочила под мостом, вывернулась вверх по кольцу и через мост укатила на юг. Снова сработали экологические кусты.

– А сороконожки – это те же колбасы, только пустые, – сказал Михайлов. Емкость сжалась и подтянула колеса одно к другому.

– Ну и что?

– Они где-то там сливают груз.

– Сливают… А почему ты думаешь, что это жидкость? – проснулся у Павла дух противоречия. – С тем же успехом может быть газ!

– Емкости эллиптические – они мягкие, их жидкость растягивает своим весом. А газ раздувал бы равномерно, цилиндром, – пояснил Роберт.

– Убедительно. На Земле было бы абсолютно убедительно, а здесь… Понимаешь, дед, меня все преследует мысль, что все тут совсем не то, за что мы его принимаем. Мы ко всему подходим с земной меркой…

– А с какой еще меркой мы можем подходить? Господи, ну видели мы десятка полтора чужих планет, но сами – все те же люди-человеки, земные, и нет у нас пока другой мерки.

– Елки-палки, но это же совсем новая планета, чужой, непонятный нам разум, и тут все может быть совсем иначе. А мы пытаемся искать аналоги чему-то земному, какие-то подобия – что за глупая предвзятость!

– Предвзятость всегда глупая… Но, кстати, – Михайлов ухмыльнулся, – твердо верить, что на другой планете все обязано быть не как на Земле – тоже предвзятость. Павлинчик, не морочь голову: обыкновенная машина, даже старомодная, с обыкновенной цистерной – и не пытайся уговорить меня, что это самоходная картофелечистка. Едем!

– Опять едем… Куда?

– На запад.

– Ну вот, теперь на запад… Зачем?

– Посмотрим.

– А может, еще полежим? Надо это… накапливать статистический материал.

– Жир ты так накопишь. Можешь в машине полежать. – Роберт встал и потянулся.

Павел с завистью вздохнул:

– Как тебя много!.. А ты мог бы донести меня до машины?

– Нет, но я мог бы погрузить тебя манипулятором.

– А вот этого не надо, он ведь железный, знаешь, какой твердый? Ну ладно, хоть подними меня.

– Пожалуйста, Поль. – Роб наклонился и резко ткнул Павла пальцем под ребро. Тот вскочил с воплем и, набычившись, ринулся на агрессора.

Михайлов поспешно выставил вперед ладонь:

– Пауль, дитя мое, веди себя достойно! За нами наблюдают сотни незримых глаз!

– …и незрячих ушей, – буркнул Павел, успокаиваясь. – Нужны мы тут кому-то… Идиотская планета! В промышленном районе, в двух шагах от шикарного шоссе, садится корабль инопланетян, мимо прут одна за другой машины, и хоть бы одна собака обратила внимание!

– Допустим, они невнимательны. Или им не до нас. А может, еще никто не знает – машины-то все автоматы, без кабин… – Роберт оглядел сзади брюки и стряхнул травинку. Подумал и добавил: – И вообще, ты ждешь нормальной человеческой реакции, а это все же не Земля, и людей тут нет. Только что сам меня убеждал, что нельзя подходить с земными мерками…

– Да уж очень тут по-земному. Такое все… пушистое, домашнее…

– Во-во. Настолько, что мы и думать забыли о бдительности.

– А какая тут, к черту, бдительность нужна? Переходя улицу, оглянись по сторонам – вот и вся бдительность. Дача! Справа садись, я поведу.

– Ты же спать хотел? – удивился Роберт.

– Раздумал. Ты меня разбудил. Теперь рулить буду.

Павел пощелкал клавишами и придавил акселератор. Негромко заворчали моторы, вездеход, переваливаясь, выполз на шоссе. Проплыла по прозрачной крыше кабины тень от моста. Вездеход быстро разгонялся. Навстречу, взорвав воздух, пронеслась очередная сороконожка. Роберт поморщился:

– Шумно у нас здесь… И припекает. Сделай тень, Паблито.

Павел затемнил крышу:

– Так хорошо?

– Более-менее. Хоть солнце в глаза не бьет. Посмотреть можно… Э-э! Гляди, что-то новое катит. Тормозни, Паш, а то не успеем разглядеть.

По встречной полосе, за грядкой невысоких кустиков, ехали, неистово лязгая, трубы – огромный пакет трехдюймовых труб, схваченных толстыми кривыми зажимами. Трубы опирались на две далеко разнесенные шестиосные тележки.

– Опять сороконожка, только распополамилась, – догадался Павел. – Вот идейка: сказка о том, как сороконожка, страдающая раздвоением личности, разделилась на две двадцатиножки.

– Правую и левую. Только пиши белым стихом, а то рифмы будут затасканные: рожки, мошки, блошки… А также стежки-дорожки.

– Напишу на привале. И потом буду читать тебе вслух.

– Да, всякая инициатива наказуема, – грустно вздохнул Михайлов и поджал губы.

Павел изобразил горделивую улыбку.

Чадя нефтяным перегаром, дребезжа и громыхая на разные голоса, проехали на восток еще шесть машин с трубами и затесавшаяся среди них рыжая сороконожка.

– Погоняй, Паулино, хватит тебе…

Павел погнал. Однообразно мелькали непарнокопытные кусты вдоль дороги, сливалось в шевелящуюся полосу серое шоссе, бахали встречные машины…

Роберт посмотрел назад и сообщил:

– За нами гонятся.

– Ну да! Кто?

– Очередная цистерна.

– Уйдем! – усмехнулся Павел и придавил акселератор.

– А зачем? Наоборот, притормози. Спешить нам некуда, посмотрим, что она будет делать.

– Например, наедет на нас.

– Увернешься, обочина широкая.

– Ну, допустим, – качнул головой Павел и, отпустив акселератор, принял чуть вправо. Он поглядывал в зеркало, а Роберт вывернулся в кресле. Но ничего экстраординарного не произошло. Цистерна своевременно вышла в левый ряд и, мелодично завывая сигналом, произвела обгон по всем правилам.

– А теперь ты ее обгони!

Павел обогнал – и опять все получилось, как положено: колбаса прижалась вправо и не выказала никаких агрессивных намерений, только снова погудела.

– Ну и что? – поинтересовался Павел.

– А черт его знает. Я пытался проявить какую-то маломальскую активность и отследить реакцию. Но разве это реакция? Все по правилам движения… Сколько прошли от перекрестка?

– М-м… Пятьдесят пять.

– Знаешь, давай догоним переднюю колбасу и сядем ей на хвост. А то свернет куда-нибудь, а мы прозеваем.

– Ну, следующий перекресток не скоро. Между ними ведь приблизительно по сто километров, вроде так мы намерили сверху?

– А вдруг проселок?

– Действительно… Умный ты, дед!

– Я не умный, я старый, – вздохнул Михайлов.

Павел увеличил скорость, и минут через десять они догнали переднюю цистерну. Она шла с постоянной скоростью около восьмидесяти километров в час, слегка покачиваясь на подвеске. Павел включил автопилот и откинулся вместе с креслом, уложив ноги на баранку. Прикрыв глаза, он шевелил губами и изредка чертыхался. Видно, всерьез сочинял балладу о сколопендре-шизофреничке. Михайлов посмотрел на него, ласково улыбнулся и, чтобы не смущать, притворился, что спит…

Когда он проснулся, вездеход стоял.

– Что случилось, Павел?