С минуту она еще пробовала было сопротивляться, но потом внезапно обмякла, мы прикрыли одеялом ее худое тело цвета желтоватой слоновой кости, которое продолжала сотрясать дрожь. Я закрыл окно и опустил занавес, чтобы смягчить невыносимо яркий утренний свет.

— Мы все молимся за него, все мы. Так что успокойся. — Ал сел на край кровати и стал гладить густые спутанные волосы женщины, которая тихонько всхлипывала, и плач этот воспринимался куда тяжелее, чем ее недавние крики — полные отчаяния стоны разбитого сердца.

— И что теперь?

В дверях остановился один из поварят, изумленно глядя на белые щепки, отлетевшие от вывороченного косяка.

— Притащи-ка сюда Лили, — приказал ему Ал, — Лили Линг. И быстро!

Мальчик умчался, шлепая подошвами резиновых сандалий.

— Будь проклята эта петля. Будь проклята та петля, которую они накинули на него. — Он продолжал гладить волосы женщины; лицо его сморщилось, и в глазах поблескивали искры.

С узкой улочки, тремя этажами под вами, доносились голоса, дребезжание повозок, мужской смех.

— Вы звали меня, босс? — Лили Линг.

— Да, — кивнул Ал. — Побудь с ней, о`кей? — Он не без облегчения встал с кровати, поскольку мужчине всегда неловко в присутствии страдающей женщины. — Будь с ней все время, Лили. И не оставляй ее одну.

Китаяночка села на кровать и, склонившись к женщине, прижалась лицом к ее лицу.

— Что случилось?

— Она пыталась выпрыгнуть из окна, — тихо пояснил ей Ал. — Так что не спускай с нее глаз, о`кей?

— Это миссис Сенг. Она говорила, что к ней должен был прийти какой-то мужчина. Кажется, прошлым вечером.

— И он приходил? — губы у Ала сжались.

— Нет.

— Хорошо. — Снова расслабившись, он коснулся моей руки. — Пойдем, я чувствую, мне надо выпить. В баре он мне рассказал, в чем дело.

— Утром они взяли тут двух ребят. Как я говорил, он бил одним из них. Ее сын.

— А человек, который пообещал повидаться с ней? Глаза у него заледенели.

— Эти подонки появляются при первом же запахе неприятностей. Он сказал ей, что может спасти ее сына от петли, вытащить его: он получит только срок. И взял все ее сбережения. — Он прервался, чтобы перехватить мальчишку, пробегавшего через холл. — Махмуд, надо подежурить у двери 37-го номера, ясно? Иди доболтайся рядом с ней и возьми с собой что-нибудь потяжелее. — Он плеснул себе еще порцию скотча. — Три унции героина — и ты получишь пожизненное заключение. Четыре — и тебя вешают. Малайзия хочет решить проблему наркотиков, и, предполагаю, от своего они не отступятся. Ты читал, что месяц назад они повесили двоих австралийцев? Все просили помиловать их — австралийский премьер-министр; “Международная амнистия”, Маргарет Тэтчер. Этих ребят прихватили всего с шестью унциями, ничего больше у них не было, но их повесили. — Он прихлопнул севшего на руку москита. — Сообщения о приговорах широко публикуются, чтобы люди знали о них, снимки этих ребят были на первых страницах всех вечерних газет. — Он сделал еще глоток. — Ее сын не умел читать. Из холла донеслись звуки уверенных шагов.

— Полиция!

— Вот дерьмо! — выдохнул Ал и вышел под арку. — Что случилось?

— Кто-то сообщил, что тут кричала женщина.

— Они вечно кричат.

У молодого копа было жесткое угловатое лицо; новенькая форма топорщилась, кобура блестела.

— Сказали, что звуки доносились из этой гостиницы.

— Конечно. Люди здесь то и дело смеются, а звук тот же самый. В “Красной Орхидее” постоянно проходят какие-то вечеринки, не так ли? — Ал покачал головой. — Если что-то случится, я сразу же дам вам знать, идет?

Китаец уставился в потолок, дожидаясь, не донесется ли сверху каких-нибудь звуков, но так как в течение минуты стояла тишина, он одарил Ала ослепительной улыбкой, повернулся на каблуках и вышел через вращающуюся дверь — каблуки его начищенных ботинок клацали по полу, кожаная портупея скрипела, форменный головной убор сидел точно по уставу. С узкой улочки донеслись другие звуки: велосипедные звонки, щебетанье цыплят; кто-то бил в гонг. Дверь захлопнулась.

— Расскажи мне, — обратился я к Алу, — что тут с наркотиками. Подробно. Он покачал головой.

— Со всеми подробностями? Господи, тебе потребуется куча времени.

Через два дня с затянутого тучами небосвода хлынули потоки воды, и теперь они гулко колотили по крыше машины, как армада сумасшедших барабанщиков. Скользившие по ветровому стеклу дворники еле-еле позволяли водителю увидеть, что делалось перед самым капотом машины, а с заднего сиденья, я видел лишь висящую серую пелену, когда мы пересекали реку, добираясь до Орчард-роуд.

Человек из тайской службы безопасности, сидевший рядом с водителем, изредка бросал ему слово-другое, на которые водитель лишь кивал, не поворачивая головы. Оба они были профессионалами: явились на встречу со мной в “Красную Орхидею” пешком, потому что по базарной улице посольскому лимузину не проехать из-за тесноты. Как только я появился в холле, они сразу же остановили проезжавшего мимо велорикшу и так стремительно засунули меня под его тент, что я даже не успел промокнуть; когда мы добирались до места парковки машины, они бежали по бокам коляски, как хорошо натасканные телохранители, непрестанно поглядывая по сторонам, пока звонок рикши прокладывал дорогу.

Все это несколько походило на вчерашнюю встречу, когда меня разыскали два чиновника из посольства — именно двое, а не один, и у обоих были невозмутимые каменные лица; попросили меня предъявить документы, удостоверяющие личность, лишь затем с суховатой вежливостью предъявили свои верительные грамоты и вручили мне пригласительный билет, выпуклый шрифт которого гласил: “Его Высочество кронпринц Сонтхи Сириндхорн выражает удовольствие от вашего общества, которое должно иметь место в 8 часов вечера 15 апреля 1987 года в посольстве Таиланда по случаю его дня рождения”.

Не подлежало сомнению, что именинник отнюдь не придумал день своего рождения ровно через два дня после того, как одинокое привидение приземлилось в Сингапуре; просто танцы решили, что праздник — отличный повод пригласить меня, ввести в курс дела, после чего я могу спокойно вернуться к себе. Пепперидж, расставаясь со мной, сказал, что, мол, о подходах можно не беспокоиться, они сами меня найдут — просто встреться с ними и послушай, что они тебе выложат. “Если ситуация тебя не устроит, ты не обязан ничего делать — гарантий я им не давал”.

Иисусе, и это он называет подходов. С другой стороны, я еще и не подступал к своей миссии. Пока я лишь справился с тем, что выпало на мою долю: вычислив того, кто последовал за мной на рейс до Сингапура, я избавился от него, после чего, подвергнув “Красную Орхидею” обычной проверке, признал гостиницу вполне подходящим местом и расположился в ней — тут не открыто, никто не следил за мной, в гостинице не было “клопов”, никто из-за укрытия не мог подстрелить меня, в баре никто не наблюдал за мной в боковом зеркале, никто не топал за мной по улице — словом, все было нормально и спокойно. Кроме того. Ал довольно подробно изложил мне, как обстоят дела с рывком наркотиков в Юго-Восточной Азии. Из того, что мне довелось о нем узнать, вытекало, что он достаточно надежный человек, с которым можно иметь дело, — впрочем, в противном случае, Пепперидж и не посылал бы меня в “Красную Орхидею”. Но насколько можно было положиться на Пеппериджа? Хороший вопрос.

“После того, как будет налажена связь, тебе придется самому подобрать несколько человек, если найдешь, кому можно довериться”. “Я понимаю, это не та служба, к которой ты привык, но уж извини”.

Машина замедлила ход, минуя длинный ряд автомобилей, и скользнула на пустое место напротив дома 370 по Орчард-стрит; здание освещали потоки света, и луч прожектора падал на тайский флаг, который висел на флагштоке, как мокрая тряпка. Повсюду виднелись зонтики, которые цеплялись друг за друга; служба безопасности развернула один из них над моей головой и повлекла меня через залитый водой тротуар к ступенькам; когда мы оказались внутри, в туфлях хлюпала вода, два седоголовых дипломата с помощью прислуги посольства стягивали глубокие галоши.