— Ну, хорошо. Ясно, что она не может начать операцию, пока не дотянулась до меня, так что она бросит на поиски вашего покорного слуги всю свою камарилью. У нее нет больше времени, чтобы тайно послать ко мне, скажем, еще одного убийцу со струной. И стоит им увидеть меня, как они сразу же начнут стрелять из любого положения — так?
— Поэтому через дипломатические каналы мы и попросили сингапурскую полицию о содействии. Поэтому этот дом и охраняется.
— Но, ради Бога, вы же не заставите меня вечно сидеть здесь, чтобы только она не начала действовать. В конце концов, она может потерять терпение и рискнуть.
Ломан не ответил. Пепперидж тоже не промолвил ни слова. Они все проработали и теперь выясняли мое отношение, поскольку я был ключевым фактором в их планах, которые будут развиваться в зависимости от того, к чему я готов. Таков обычный порядок действий, многократно отработанный, но пока я не видел, в какую сторону нам можно двинуться и есть ли вообще возможность движения.
— У вас есть еще что-нибудь для меня? — Я-то думал, что у них что-то еще за пазухой, но по какой-то неизвестной причине это придерживалось. У Пеппериджа снова появился рассеянный взгляд, который я не мог не заметить.
— Наверное, тебе стоит знать, — наконец заговорил он, — в подтверждение твоей мысли, что Шода сейчас может пойти на все, лишь бы “избавиться от этого британского агента”, сегодня утром в Сингапуре приземлились два самолета чартерным рейсом с так называемыми туристами — один из Камбоджи, а другой из Лаоса. У наших контактов есть все основания предполагать, что они прибыли в поддержку группе слежки за тобой.
Он имел в виду банду головорезов. — Отлично. По крайней мере, мы знаем, какие силы нам противостоят.
Я чувствовал на себе взгляд Кэти. Она была работником Бюро, ей приходилось и раньше иметь дело с тайными агентами, так что она догадывалась, что нам придется делать, дабы выпутаться из этой тупиковой ситуации — придется пойти на чертовски опасный риск в надежде, что удача сыграет нам на руку, и маленький хорек унесет ноги — может быть, окровавленный, но с усами; и послушайте, хотя я излагаю все это не без юмора, на что вы, конечно, обратили внимание, но в этот момент меня пробрал страх, потому что воспоминания о Кишнаре были еще слишком живы, и нервы у меня еще не успокоились, а тут практически не было шансов ускользнуть от них, и если только мы не предпримем какого-то решительного шага, то наступит финиш, который так или иначе положит конец или Шоде, или мне.
Все шло к тому.
И всем это было ясно: Ломану, Пеппериджу, Кэти и тому, кто был отделен от нас половиной земного шара и сидел в Лондоне, то есть Кродеру, шефу Службы контроля.
Тем не менее ничего еще не потеряно, попробую-ка поприседать, хотя еще болит левое бедро, но надо привести в норму уровень адреналина в крови.
— Сколько пройдет времени, — спросил я Ломана, — прежде чем вы получите информацию, что вторая группа напала на след “Рогаток”? Если вообще удастся добиться успеха в этом деле?
— Тут же дадут знать, — он удивленно посмотрел на меня.
— Не через Лондон?
— Или через Лондон, или напрямую, или и так и так. А что?
— У меня нет полной уверенности. — Встав, он посмотрел на меня; я присел, разминая мышцы. — Но, думаю, это очень важно. — Голос у меня был спокойный и умиротворенный, но левое полушарие уже стало что-то обдумывать, сопоставлять какие-то компоненты головоломки. — Это важно — снова начал я, — чтобы мы как можно скорее узнали, где и когда будет перехвачен груз — то есть знали, что он не попадет в руки Шоды. Вот что важно. — Я размышлял вслух, забыв о приседаниях. — Кроме того, очень важно, чтобы, если “Рогатки” перехватим, она не знала об этом, пока мы с ней не встретимся.
До меня донеслось лишь эхо слов, которые я только что произнес; оценив их, я нашел несколько оговорок, на скорую руку поправился и еще раз мысленно окинул представшую картину, чувствуя, что я уже почти нащупал ход возможных, действий, еще, правда, не представляя себе четко, какие они и как сработают.
Замолчав, я осмотрелся и увидел, что все, не шевелясь, смотрят на меня.
— Все дело во времени, — подчеркнул я Ломану. — Только о нем и следует думать. Нам придется иметь дело с очень узким промежутком времени.
— Вы имеете в виду какой-то потенциально конструктивный подход? — с подчеркнутой небрежностью спросил Ломан.
— Имел я всех вас — что это значит?
Снова наступило долгое молчание. Да, я знал, что означает слово “потенциальный” и термин “конструктивный”, но мое левое полушарие лихорадочно просчитывало ситуацию, и подобные слова не имели ровно никакого значения, ибо они столь длинны, что надо останавливаться и обдумывать, что же они значат, какой они несут смысл.
— Прощу прощения.
— О, ничего особенного. Вежливости выше головы и все такое.
— Давайте начнем вот с чего, — сказал я. — Я не могу просто взять и нанести удар. — Снова молчание. Им не хватало данных для реакции на мои слова. — Вы же знаете, я не наемный убийца. Единственный раз, когда я хладнокровно пошел на убийство — из-за женщины, которую предали, заманили в ловушку и застрелили. Я не… — И поймал себя на том, что смотрю прямо на Ломана, дожидаясь, пока этот сукин сын поймет, о чем идет речь. — Я не наемный убийца для Бюро. Это понятно?
— Конечно, — холодно подтвердил он.
— Иными словами, надо уничтожить цель, то есть Шоду, не убивая ее. Наша задача — уничтожить организацию Шоды, в роль исполнителя поручена мне… — Я снова заходил кругами по комнате. — И теперь мы стоим лицом к лицу перед конечной фазой операции, но у нас нет ни малейшего представления, как мы с ней справимся.
После минутного молчания Пепперидж еле слышно сказал:
— Я-то думал, что ты это представляешь, старина.
— Что? — резко повернулся я. — Может быть. Но очень смутно. Просто я размышляю вслух, пытаясь установить обратную связь со слушателями.
Я налил себе еще кофе, но поставил чашку на стол, так и не отпив из нее, потому что стремительно надвигался конечные этап операции, и мне предстояло схлестнуться с женщиной, которая подняла в ружье целую небольшую армию против меня, и я не хотел, чтобы меня перехватили из-за опасного избытка кофеина в крови, что порой может привести к гибели.
— И еще одно, — я снова размышлял вслух, но теперь все по делу, поскольку все мы собрались тут ради “мозгового тренинга”, — я не могу пойти на конфронтацию с Шодой без того, чтобы ее как-то не изолировать. — И, едва вымолвив это слово, я понял, что в нем заключен, основной смысл — изолировать, хотя я не знал, как это сделать. — Я не имею в виду отрезать ее от телохранителей, на что я не смею даже надеяться. Я хочу сказать, что наша встреча должна произойти где-то вдали от публики, чтобы никто не пострадал. Наша встреча меньше всего будет напоминать чаепитие.
Меня опять встретило долгое молчание, но теперь совсем другого характера, вот теперь в нем было что-то потенциально конструктивное и так далее. Что-то начинало проясняться.
— Изолировать, — повторил Пепперидж и встал, засунув руки в карманы и уставясь в стенку. — Во всяком случае, не в этом доме.
— Нет. Отсюда мне живым не уйти. — Ломан тоже с минуту рассеянно смотрел куда-то перед собой и не произносил ни слова. Затем опять заходил по комнате.
— Мы пользуемся полной поддержкой сингапурской полиции, но они ничего не могут противопоставить Шоде. Она неуязвима с политической точки зрения. И с дипломатической тоже. Она может свергнуть практически любое демократическое правительство в Азии, просто нанеся удар по его экономике или разоблачив любую дюжину коррумпированных высокопоставленных чиновников. — Он в упор посмотрел на меня: — И тут мы помочь вам не можем.
— Это я понимаю.
Во всяком случае, не представлял, что конечный этап операции превратится в подобие массовой полицейской акции. Они вообще не имели права притронуться к Шоде. Правительство не могло коснуться ее. Так что тут не могло идти и речи об операции как таковой, а лишь об инфильтрации, проникновении, очень точном, очень целенаправленном, которое под силу лишь одному человеку.
