Он громко икнул и, качаясь из стороны в сторону, словно рыбацкая шлюпка в семибалльный шторм, направился в дальний угол зала, туда, где призывно светился огромный серебряный котел с горячим душистым пуншем.

— Наконец-то! И Элизабет появилась! — прошептала Дороти.

— Да! И выглядит так, словно ее по голове мешком ударили, — с обычным своим изяществом прокомментировала Тео.

— Дорогая, — всхлипнула Летти, — почему-то все идет не так, как мы думали!

— Внимание! — перебила ее Дороти. — Терренс уводит Изабель из зала!

— Очень вовремя, — нервно сказала Тео. — Очень вовремя.

— Ох, — прошептала Летти, смахивая слезы. — Пусть все будет хорошо! Все должно быть хорошо!

— Господи, я так люблю танцевать! — вздохнула Изабель, направляясь вместе с Терренсом к балкону.

— Еще бы! — засмеялся он. — Ведь ты сегодня самая красивая на этом балу.

Он посмотрел на Изабель влюбленными, восторженными глазами.

— Спасибо, — сказала Изабель и еще раз взглянула на свое платье: блестящий, тугой, смело обнажающий плечи и грудь лиф из алого шелка, переходящий внизу в пышное, невесомое облако кружевных оборок. — Я никак до сих пор не могу прийти в себя от такого подарка герцогини.

— Она начинает любить тебя, — сказал Терренс и подошел вплотную к Изабель. — Впрочем, разве может хоть кто-нибудь не любить тебя?

Изабель потупилась, смущенная близостью Терренса и тем, что на неосвещенном балконе они были сейчас в полном одиночестве. Тело ее еще хранило память о прикосновениях рук Терренса — то легких и нежных во время вальса, то крепких, надежных — во время мазурок и полонезов.

Тело Изабель не только помнило их, но и хотело, страстно хотело продолжения.

— Я бесконечно благодарна леди Дороти, — негромко сказала Изабель. — А знаешь, ведь это мой первый бал! Самый первый в жизни бал!

— И ты с блеском выдержала это испытание, моя дорогая. Так, словно всю жизнь провела в бальных залах!

— Нет, нет, ничего подобного! — покачала головой Изабель. — На самом деле, в моей жизни не было ничего подобного! Я имею в виду — в той, настоящей моей жизни!

Глаза Терренса потемнели. Он протянул руку и нежно погладил Изабель по щеке.

— Как знать, — задумчиво сказал он. — Может быть, та жизнь, которой ты сейчас живешь, и есть твоя настоящая. Та, для которой ты предназначена.

— Я не понимаю, — тихо сказала Изабель, прислушиваясь к бешеному стуку своего сердца. Оно прямо-таки рвалось из груди, и непонятно было, что тому причиной.

Терренс покачал головой.

— Я не могу представить тебя в другой жизни, Изабель. Не могу представить тебя проводящей день за днем в мелких хлопотах по дому — темному, уставленному старой пыльной мебелью, с такой же старой, пыльной Рут в качестве единственного собеседника. Не могу представить, что ты всю свою жизнь посвятишь проблемам Джоша, и никогда — себе. — Его рука легко коснулась шеи Изабель. — Ты рождена, чтобы сверкать, чтобы всегда быть царицей бала — и каждый вечер кружиться в вальсе. В моих руках.

Он притянул Изабель ближе, наклонил голову и нежно коснулся губами ее губ.

— Не нужно, — сказала она, легко отстраняя Терренса. Его слова неожиданно совпали с мыслями самой Изабель. С мыслями, которые она старалась гнать от себя прочь, и уж, конечно, никогда не решилась бы произнести вслух.

— Не нужно. Все кончается, кончится и это, — ответила Изабель и подняла глаза к темному ночному небу, усеянному алмазными крошками звезд. — Не могу же я изображать твою любовницу до конца жизни!

Ах, до чего же трудно изображать любовницу человека, которого ты постоянно воображаешь своим настоящим возлюбленным — нежным, пылким, желанным… Господи! Как сдержать рвущуюся наружу страсть! Трещат последние переборки морали. Еще немного — и они треснут, и тогда страсть рванется наружу пенной, кипящей, сметающей все на своем пути волной.

— Нет, — слышала она за спиной голос Терренса. — Нет!

Он нежно положил руки на плечи Изабель, и от этого прикосновения оба они испытали одинаковое чувство — сердечную боль.

— Я хочу, чтобы это стало реальностью, — прошептал Терренс. — Пусть это станет явью!

Изабель сморгнула нежданно набежавшую в уголок глаза слезинку. Разве она сама не жаждет любить и быть любимой? Но для этого ей нужен не любовник. По-настоящему счастлива она может быть только в браке.

— Увы, — сказала она едва слышно. — Не всегда мы имеем то, чего желаем.

Терренс крепче обнял плечи Изабель и развернул девушку лицом к себе.

— А чего ты желаешь, Изабель? Можешь ты честно и прямо сказать, что я безразличен тебе? Или, напротив, что ты хочешь меня — так же, как хочу тебя я? — Он покачал головой. — Ты лжешь. Ты даже сейчас вся дрожишь!

— Я не лгу, — охрипшим от волнения голосом сказала Изабель, — когда говорю, что никогда не буду твоей любовницей. Я никогда не буду ничьей любовницей. Придет день, и я стану чьей-то женой, но до брака я не буду любовницей даже этого человека!

Терренс уронил свои руки.

— Чьей-то женой? Женой какого-то человека? Ты говоришь о ком-то, когда я говорю о нас — о тебе и обо мне.

— Нет, — сказала Изабель, и слезы градом хлынули у нее из глаз. — Я тоже говорю о нас. О тебе и обо мне. Но ведь когда мы говорим о нас, мы не можем говорить о браке.

Глаза Терренса застыли. Помертвело и его лицо.

— Ах да! Брак! Любимое женское слово. Амелия употребляет его, не испытывая ко мне никаких чувств. А теперь и ты говоришь его, и не добавляешь ни «хочу тебя», ни «ты мне нужен».

— Ни «люблю», — огорченно продолжила Изабель. — Это словечко и вовсе ничего не значит, правда, Терренс?

Ночную тишину спугнул звонкий звук пощечины. Терренс вздрогнул, голова его дернулась от удара.

— Изабель, — удивленно сказал он и потянулся к девушке.

— Не притрагивайся ко мне! — холодно сказала она. — Никогда больше не смей притрагиваться ко мне, слышишь?

Не дожидаясь ответа, Изабель подхватила повыше пышные юбки подаренного герцогиней платья и бросилась прочь.

Терренс молча посмотрел ей вслед и остался стоять на балконе — ошеломленный, подавленный.

— Так! — крикнула Дороти. — Изабель появилась на горизонте!

— О, дорогая, — вздохнула Летти, — мне кажется, она выглядит не слишком счастливой!

— А вот и Терренс, — доложила со своей мачты Тео. — И вид у него словно у собаки, упустившей зайца!

— Проклятие! — воскликнула Дороти и с треском ударила себя по колену веером. — Что там у них случилось? Ничего-то эта молодежь не смыслит в любви!

— Ничего не смыслит, это точно, — согласилась Тео, наблюдая за тем, как Терренс догоняет Изабель. Догнал. Рывком схватил за руку. — Деликатен, словно грузчик, — прокомментировала Тео.

Изабель попыталась вырваться и запуталась в платье.

В ту же секунду что-то случилось с оркестром. Музыканты зафальшивили, задергали смычками и наконец перестали играть. Танцующие пары перепутались, налетая друг на друга, толкаясь и наступая на ноги, и наконец сбились в один плотный разноцветный ком на сверкающем паркете бального зала.

— В чем дело? — воскликнула Дороти и сердито посмотрела на музыкантов.

— Сборище кретинов, — проворчала Тео и тоже искоса посмотрела на оркестр.

— О боже, — всхлипнула Летти и подпрыгнула на своем стуле так, словно ее поразила молния.

Среди музыкантов оркестра воздвиглась неуклюжая растрепанная фигура — такая высокая и массивная, что была бы похожа на статую, если бы не одно обстоятельство: статуи не шатаются.

Сэр Эдгар. Собственной персоной.

Он держал над головой наполненный бокал и продолжал размахивать им в ритме давно оборвавшегося танца.

При каждом взмахе руки из необычной дирижерской палочки вылетали капли шампанского и пенным дождем падали на пюпитры, размывая тонкую вязь нотных знаков, и на смущенные, растерянные лица музыкантов.

— Л-леди и д-джентльмены! — громовым голосом начал сэр Эдгар, и на его широком, раскрасневшемся от вина лице появилась кривая ухмылка. — Прошу тишины. П-п-прошу! Я хоч-чу сделать важное объявление!