Этот опыт прилива сверхчеловеческой ненависти к сердцу человека есть у каждого. И у малышей он очень хорошо заметен. Даже в детях, воспитуемых по самым прогрессивно-научным методикам, бывают заметны приступы неописуемой и неспровоцированной ярости. Кто не видел этих припадков буквальной одержимости? Или не наблюдал еще худшего - как ребенок, еще секунду назад казавшийся ангелом во плоти, вдруг на минуту превращается в Кая с обледеневшим сердцем, не желающего и слышать о чьей-то боли? Вот он еще ангелочек, миленький да хорошенький, - и уже немедленно, без всякого интервала такой приступ одержимости. И в своей яростной одержимости он все вокруг готов сокрушить. Причем интенсивность этой ярости, ее массивность, совершенно не соразмерны поводу, который ее спровоцировал.
От таких "приключений" ребенка нужно защищать. От духовной отравы надо защищать духовным же оружием. Таблетки, умные книжки и рисунки тут не помогут. Церковь защищает детей Крещением и Причастием.
И здесь я уже как церковный человек говорю: детей надо защищать не только рассказами о Евангелии или о сатане, но и таинствами, молитвами, в том числе молитвой родителей, молитвой церкви. Но это уже другая тема.
В любом случае надо помнить, что не допуская ребенка к беседам о душе и о Боге, о Евангелии и чудесах - родители не оставляют чистым религиозное сознание малыша, они пишут в его душе вполне определенные знаки религиозного содержания - ибо атеизм есть род религии, есть антирелигия.
Верно, нельзя насиловать человека. Но есть ли основания считать, что дети противятся Христу? С какой стати малышей считать за демонов? Христианский писатель третьего века Тертуллиан сказал: душа человеческая просто по природе своей уже христианка. Это значит, для человека естественно стремиться ко Христу, а не противиться Ему. Это значит, лишь злая воля человека отклоняет его стремление от Источника жизни. И неужели младенцы столь злы, что в их душах нет естественного места для Христа и Евангелия, для молитвы и таинства?
А если мы говорим о воспитании в школе, то я могу просто засвидетельствовать, что когда я прихожу в класс, и дети узнают, зачем я пришел и о чем пойдет речь, то у них пробуждается неподдельный интерес. Для них это радость. Как зажигаются глаза первоклашек, когда они видят, что в класс к ним зашел человек, который будет говорить с ними о Боге! Не просто любопытство и не просто радость от новизны. Но еще и радость о снятии табу, снятии запрета. Была какая-то тема в жизни, которую взрослые запрещали. Дети сами эту область знают и не понимают - почему же взрослые с ними об этом не говорят. Ребенок никогда не воспринимает разговор с ним на духовную тему как насилие (речь идет о маленьких). Для него - это его мир.
Детям нужна защита. Детям радостна жизнь в Церкви. Так - "пустите детей и не препятствуйте им приходить ко Мне!" (Мф. 19,14).
Нельзя составить верное представление о детях, не зная, как они воспринимают Православие. Если кому-то захочется от имени детей настаивать, что детям религия скучна, вредна и неинтересна, я посоветую прежде написания академической статьи на эту тему зайти все же на воскресную литургию в храм и посмотреть - кто толпится ближе всех к алтарю? А лучше того на Пасхальной неделе съездить в Троице-Сергиеву Лавру и постоять на Пасхальной утрене в Успенском Соборе. Когда священники "веселыми ногами" (это выражение пасхального канона) бегают по храму с каждением, дети, перекрикивая друг друга, и, перекрывая хор, кричат что есть сил в ответ на возгласы монахов: "Воистину Воскресе!!!".
Верно и обратное: нельзя иметь верное представление о Православии, не зная, как его воспринимают дети. Православие глазами семилетнего мальчишки передано в двух очень светлых книгах: "Лете Господнем" И. Шмелева и в "Дорожном посохе" В. Никифорова-Волгина.
Именно детей желательно было бы спросить при выборе между православием и протестантизмом: "Какая церковь вам больше по сердцу?". Религии, Основатель которой сказал, что в чем-то очень важном мы должны походить на детей, а иначе не сможем войти в Царство Небесное, не может быть безразлично мнение детей о ней самой. Спросите малышей: как они хотели бы - чтобы места молитвенных собраний походили на чисто выбеленные актовые залы баптистских молельных домов или на загадочные и сложные золото-иконные миры православных соборов? Хотели бы дети, чтобы человек, говорящий с ними о "Боженьке", был одет в костюм с галстуком и гладко выбрит, или им интереснее (при прочих равных условиях) говорить с бородачом, который иногда появляется в необычной черной рясе, а иногда - в еще более необычных сияющих облачениях?
Многие годы православную семинарию в Нью-Йорке возглавлял замечательный русский богослов отец Александр Шмеман. Ему, конечно, часто приходилось отвечать на вопросы американских протестантов, недоумевающих по поводу сложности православного Богослужения. И однажды он очень просто ответил: "Я могу долго объяснять вам, почему в нашем храме это так, а это - вот так. Я могу часами разъяснять вам смысл каждой детали нашего облачения, смысл каждого литургического жеста и слова. Но я скажу кратко: детям это нравится!" И еще он добавил, что сияние митр и икон, кадила и литургических сосудов - это отблеск многокрасочности рая.
О детях старшего возраста тоже не стоит судить только на основании статей о "подростковой преступности".
Каждому возрасту дано по-своему воспринимать Бога. В юности есть свои переживания, в старости - свои. И хотя бы поэтому человек, который в детстве и юности был далек от веры, который лишь на склоне лет перешагивает порог Церкви, уже не сможет пережить того, что даруется молодым.
Иван Бунин, сумев сохранить память о своих детских переживаниях, так передает духовный настрой мальчика в "Жизни Арсеньева": "стал однажды [старший брат] Николай рисовать мое будущее - ну что ж, - сказал он, подшучивая, - и ты куда-нибудь поступишь, когда подрастешь, будешь служить, женишься, заведешь детей, кое-что скопишь, купишь домик, - и я вдруг почувствовал, так живо почувствовал весь ужас и всю низость подобного будущего, что разрыдался...".
Ну как не вспомнить здесь похожие страницы из "Мальчиков" и "Подростка" Достоевского? Можно ли забыть, что Достоевский описывает порыв, приведший Алешу Карамазова в монастырь, теми же словами, что и святитель Афанасий Александрийский (в рассказе о том, как первый монах - Антоний - появился в Церкви)? И Алеша, и Антоний услышали в храме чтение Евангелия: "Если хочешь быть совершенным, раздай все и иди за Мной". И Алеша сказал себе: "не могу я отдать вместо "всего" два рубля, а вместо "иди за Мной" ходить лишь к обедне".
Юности дана эта способность - срываться с места и мчаться туда, где блеснула Истина. Позднее человек как-то иначе ищет этой самой главной Встречи: я тут, у себя дома, у семьи буду жить, но на всякий случай оставлю форточку не закрытой - вдруг Кто-то все же вновь постучится в мой мир. И в конце концов Вера становится лишь приложением к быту, переставая быть творческой силой бытия.
Многое можно сказать об опасностях юношеских увлечений. Но человек, не переболевший ими или так и не направивший эту силу неосознанного юношеского героизма ко Христу, уже практически не имеет возможности познать ту полноту радости, которая даруется лишь при всецелой отдаче его служению Господу.
Как-то один англиканский иерарх сказал мне: "Знаете, отец Андрей, Англия, наверное никогда не будет христианской страной... Мы, англичане, слишком консервативны для того, чтобы стать христианами. Ведь для этого надо перевернуть все в своей душе". Знал ли этот протестантский богослов, слова аввы Алония - "если бы не перевернул я всего вверх дном, не возмог бы построить здание души своей?" Скорее всего, - нет... Но за его словами ясно различие двух консерватизмов - есть консерватизм греха: когда человек в свой устоявшийся быт не хочет впускать бытие далее порога. И есть консерватизм святости: когда в церковном предании хранится и в каждом поколении каждому сердцу повторяется: чтобы войти к Богу, надо перевернуть все в душе своей. А столь ругаемый миром "консерватизм" Православия не есть ли на деле не что иное, как сохранившаяся сквозь тысячелетия юношеская дерзость апостола Иоанна? Ригоризм православия, его несогласие останавливаться в духовной жизни на "полумерах", его призыв к неотмирному житию - не есть ли это дыхание юной веры, сохраненное дерзновение веры первохристиан? И не оказывается ли тогда, что Православие - "самая консервативная" конфессия христианского мира - самая молодая?
