И пустил коня первым. Фередир же ещё долго оглядывался на столб с ошалелым видом. Может быть, именно поэтому он не заметил того, что заметили Эйнор (он остановил коня) и Гарав, который просто сказал:
— Осторожно, вон растяжка.
Эйнор не понял сказанного по–русски слова, но с насмешливым уважением посмотрел на оруженосца:
— А, заметил.
— В наших местах так часто делают, — сообщил Гарав, рассматривая натянутую на уровне щиколотки человека и практически незаметную, хотя и толстую, верёвку, пересекавшую тропу. — А что будет?
— Попробуй, — предложил Эйнор. Гарав достал топор и, привстав в стременах, сильным движением послал оружие вперёд.
Шак, сказал топор, перерубая верёвку и вонзаясь в мягкую землю. Почти в тот же миг над тропой с гулом прошёл и закачался на толстом канате чурбан, утыканный намертво вогнанными в глухие отверстия острыми кольями, а три стрелы — как по заказу на число путников — свистнув в воздухе, вонзились в стволы елей. Стрелы были без оперений, короткие, толстые и — это стало ясно, когда Эйнор не без труда достал одну — с кремнёвыми наконечниками. Пашка всегда думал, что кремень — красный. Но Гарав видел теперь кусок камня, искусно обработанный в виде лаврового листа (вряд ли тут знают, что такое лавр), почти прозрачный, с желтизной.
— Фородвэйт, — сказал Эйнор. — Будем ждать. Скоро кто–то должен придти.
— Фородвэйт? Лоссоты? — Фередир подъехал ближе. — Разве они живут здесь?
— Живут, — коротко отозвался Эйнор. — Молчите и ничего не делайте. Они должны нам помочь.
Несмотря на приказ молчать, Фередир, наклонившись к Гараву в седле, шёпотом коротко рассказал ему о народе фородвэйт, иначе называемом лоссотами. Они жили на берегах северного залива Форохел, но вот, оказывается, и в лесах тоже.
— А они за кого? — уточнил Гарав. Фередир с сомнением протянул:
— Вроде бы они не любят зло… Но ты сам видел, как они представляют себе Эру.
На этот раз оба оруженосца получили в лоб тупьём пики — быстро, несильно и точно. И замолчали.
Ждать, впрочем, пришлось не так уж долго. Вскоре Эйнор поднял голову (он сидел в седле, уткнувшись подбородком в грудь) и соскочил наземь, сделав знак спешиться оруженосцам. Они, озираясь, поспешно покинули сёдла.
Ни малейшего шума Гарав не услышал. Просто на тропе вдруг возник…
Сперва мальчишке почудилось, что это монгол. Ну, монголоид. Человек этот был
невысокий, хотя плечистый — и раскосый, скуластый… Но в следующую уже секунду Гарав понял, что ошибся. Глаза — хоть и раскосые — были светлые, почти прозрачные, и без монгольской злобности, скорей даже весёлые. То же самое с волосами, торчавшми из–под круглой меховой шапки — цветом они больше напоминали пшеницу, как и курчавившаяся бородка, и усы… Короткая куртка, бесформенные штаны, сапоги с круто загнутым носком — всё было тоже из меха и кожи. На широком поясе с простой завязкой висел в петле каменный нож, в правой руке человек держал… арбалет. Не такой богатый и сложный, как у Гарава, но арбалет. Заряженный, кстати — стрелой всё с тем же каменным наконечником.
Фородвэйт заговорил первым. Странно — его речь отчётливо напоминала эльфийскую!*
*Профессор признавался, что эльфийские языки в немалой степени списаны с финского. Вот я и решил сделать лоссотов (фородвэйт) реальными предками современных финнов. Благо, именно финские племена, по мнению многих учёных, являются автохтонами Европы. Кстати, у Толкиена фородвэйт говорили, что они — древнейшие люди Средиземья и языку научились непосредственно от эльфов…
Эйнор тоже заговорил — довольно медленно, запинаясь. Фородвэйт слушал, наклонив голову к плечу. Потом — махнул рукой, рассмеялся и, повернувшись, поманил путников за собой…
…То ли какое–то колдовство было тому виной, то ли фородвэйт умел лихо путать следы — но уже через сотню шагов Гарав окончательно перестал понимать, куда они идут. Потом началась ложбина — сырая, над нею ветки переплелись вообще в непроницаемый полог. Пахло гниющим деревом. Копыта коней и сапоги людей чавкали — глухо и мокро. Гарав один раз поскользнулся и повис на узде Хсана — тот удержал хозяина, но покосился обиженно.
— Ну прости, прости, — Гарав погладил его между ушей. Проводник оглянулся и со смешком что–то сказал.
— Лау–Коннен говорит, что ему смешно, как люди с юга милуются со своими животинами, — перевёл Эйнор.
* * *
Да уж, у этих людей из животных были только собаки — некрупные серые звери, похожие на лаек. Именно они — толпой — и высыпали навстречу входившим в селение незнакомцам. Лау–Коннен хлопнул в ладоши, крикнул что–то высоким голосом — и вся стая тут же разбежалась.
Селение как таковое терялось в лесу, было его частью. Тут жили в шалашах — нет, не неуклюжих лёгких сооружениях, шалаши были крыты корой и лапником в несколько слоёв. Видно было, что там можно стоять в рост. И каждый круглый шалаш был построен вокруг ели — как вокруг центрального опорного столба. Ко входам, завешенным шкурами, вели тропинки, по краям выложенные звериными черепами — по два с каждой стороны. Кое–где играли дети, работали женщины; мужчин сперва видно не было, а ни женщины ни дети не обращали на пришельцев внимания… нет. Гарав уловил краем глаза, что вслед им смотрят почти все. И перешёптываются, обмениваются жестами. А так казалось, что гостей просто не замечают.
Кроме шалашей были ещё помосты на елях. Гарав решил было, что это наблюдательные вышки и удивился — что ж так низко? Но потом мальчишка понял, что это склады — лабазы, как называют их в Сибири в мире Пашки.
А навстречу уже шли — и откуда только взялись? — двое. Пожилой мужчина и вообще уж полный старик, который еле ковылял, опираясь на посох. На поясе старика и в длинных седых волосах (он был без шапки) висели, качались и побрякивали разнообразные фигурки. Лау–Коннен же между тем просто–напросто свалил куда–то в один из шалашей — словно всё происходящее его просто–напросто не касалось.
Эйнор бросил назад поводья и махнул рукой. Фередир поймал повод; оруженосцы остановились. А рыцарь прошёл ещё пять шагов и остановился.
Дальнейшее заставило Гарава обомлеть от изумления. Седой старик, подвывая и потрясая посохом, чуть ли не вприсядку и колесом обежал вокруг Эйнора и своего спутника. Потом упал на спину, немного попускал пену изо рта, перевернулся, побился лбом о землю, вскочил бодро и несколько раз хорошенько ахнул посохом поперёк спины — сперва Эйнора, потом — видимо, чтобы не обидеть — и местного (оба снесли происходящее, как будто старого припадочного тут и не было. Стояли и молчали.) Старик ещё покрутился вокруг себя (то приседая на одной ноге, то поднимаясь на ней — ну гимнаст!), потом взвыл особенно мерзко и тонко и запулил свой посох куда–то за пределы селения. Как копьё — ну дед! Потом — кашлянул, махнул рукой, плюнул и вразвалку пошёл за посохом явно без намерения возвращаться и вообще начисто потеряв интерес к происходящему.
— Гм, — кашлянул Гарав. Фередир пихнул его локтем и прошептал:
— В наших местах живут в плавнях дикари. Они похоже колдуют. Я видел, отец с ними дружит.
Между тем Эйнор и местный… вождь?.. наверное… говорили. Так по–деловому, суховато. Кончился разговор тем, что вождь кивнул, махнул рукой — и к нему подбежали (да вот ведь — из воздуха они, что ли, материализуются?!) три молодых круглолицых женщины. Светлые волосы, убранные в тонкие косы, падали из–под вышитых головных повязок. Хихикая и переговариваясь, они подошли к Эйнору и оруженосцам.
Женщина, оказавшаяся рядом с Гаравом, взяла мальчишку под руку, потом с интересом и опаской поглядела на коня.
— Это Хсан, — кивнул мальчишка. — Я — Гарав.
— Ксаан. Кара–Ау, — повторила женщина и опять засмеялась, потянула Гарава за собой…
…Шалаш внутри оказался просторным. Но, конечно, стоять в рост можно было только у центрального столба–дерева и чуть в стороне. Очаг из плоских камней находился сразу перед входом. А вдоль стен — там, где крыша сходилась к земле — были постели и стояли круглые деревянные бочонки.
