Что касается первой скрипки, то здесь Густи не соврал, это точно.

Тетушка Марго чуть не лопалась от злости на него, но все же вечером надела коричневое шелковое платье, открыла буфет, вынула из-под коробки для вилок и ножей двадцать форинтов и позвала сына-трубочиста.

— Лайош, — приказала она, — надень другую рубашку, пойдем в "Мушкотай".

Лайош чуть рот не разинул от изумления.

— В "Мушкотай"? — переспросил он. — Зачем?

— Хочу Густи Бубу послушать.

Лайош кивнул, тотчас отправился к шкафу и вынул белую рубашку.

— Не нужно белую, — прикрикнула тетушка Марго. — Для Густи Бубы и полосатая сойдет.

Похоже, что не только тетушку Марго привлек в «Мушкотай» Густи Буба и его оркестр. Когда она в своем коричневом шелковом платье вплыла вместе с Лайошем в ресторан, там не оказалось ни одного свободного столика. Тетушка Марго остановилась в дверях и вперила взор прямо в Густи, который извивался на маленькой эстраде посреди зала, прижимая подбородком скрипку. Тетушка Марго сверлила Густи таким строгим взглядом, что он поизвивался еще немного, красиво взмахивая смычком, затем внезапно оборвал мелодию на низкой ноте и жестом подозвал к себе официанта в белой куртке, быстро сновавшего по залу. Тетушка Марго ясно слышала каждое слово Густи.

— Йожика, — сказал Густи, — та дама в дверях — моя знакомая. Посади ее куда-нибудь.

Тетушка Марго про себя отметила, что этот богом проклятый Густи еще не все добрые чувства растерял.

Словно по мановению волшебной палочки, откуда-то появились столик и два стула к нему, Йожика поставил их рядом с цимбалами и усадил гостей. А сам, почтительно склонив голову перед тетушкой Марго, ожидал, что она закажет.

— Два бокала вина с содовой, — распорядилась тетушка Марго.

Трубочист Лайош, кроме одного бокала, ничего больше не получил, ну а тетушка велела подать себе второй, а затем и третий.

Когда после третьего бокала пришло время расплачиваться и она подозвала официанта, тетушка уже твердо знала, что все куски хлеба со смальцем, которые она скормила Густи Бубе, пошли ему впрок. Что тут говорить, играет он хорошо. Она даст ему пятьдесят форинтов, черт бы его побрал, пусть только придет к Шарике со своей скрипкой.

Некоторое время тетушка Марго не произносила ни слова, только кряхтела да тяжело дышала, вытирая в комнате пыль и подметая пол. Наклоняясь, чтобы замести мусор на совок, она стонала, как старая Маришка, когда у той выдвигали третий ящик. Шарика участливо поглядывала на тетю Марго. Однако от ее участия не осталось и следа, когда тетушка схватила за шею Дюлу Свечку. Дюла тихонько пискнул. Как это должно быть ужасно, когда тебя поднимают, ухватив за шею!

Бедный Дюла! Неудачник какой-то — так ему не везет: вечно с глазами мучается. Они у него постоянно слезятся. А зажгут Дюлу, он начинает плакать, проливая крупные розовые слезы. И все тает. И так уж тощий, куда тут худеть! Вообще-то ему следовало пойти к врачу. Давно пора показаться доктору Пенсне. Доктор принимает в левом углу верхнего ящика Маришки. Ежедневно с десяти до двух. Старый доктор, очень знаменитый, все его почитают.

Однажды из-за доктора Пенсне Шари рассердилась на маму. С доктором Пенсне нельзя играть, к такому крупному ученому надо относиться уважительно, а мама выхватила его из ящика, нацепила на нос и, смеясь, встала перед зеркалом.

— Ну? — спросила она у папы. — Правда, в пенсне я похожа на провинциальную старую деву?

Папа улыбнулся. Он ласково снял доктора Пенсне с маминого носа и сказал:

— Это пенсне моего покойного отца. Он никогда не помнил, где его оставлял. И всегда спрашивал: "Вы не видели мое пенсне?"

И папа отнес доктора на место. А сам подмигнул Шарике. Только им двоим было известно, что доктора ждут его пациенты…

Однако Дюла не обращался к доктору, не ходил лечить глаза. Ведь Дюла такой беспомощный. Сам он никуда не пойдет. Его нужно отвести. Но кто поведет бедного Дюлу? Ведь он сирота. Отец его давно умер. Он был таким же тощим и розовым, как Дюла. И все таял, худел, пока в один прекрасный день совсем не истаял. А мама Дюлы умерла недавно. Шарика хорошо помнит ее: вся зеленая, маленькая, коренастая. Почти квадратная. Глазную болезнь Дюла, по всей вероятности, унаследовал от нее, потому что тетя Свечка всегда так мигала, что на нее неприятно было смотреть. А вообще-то и она умерла, как ее муж: истаяла. Видно, у них это наследственное. Правда, старший брат Дюлы, Бела, пошел не в родню. Он все толстеет да хорошеет. Когда его зажигают, с него начинают стекать цветные восковые струйки, но потом они все застывают у него на талии. И он всегда здоровехонек! Никогда ничем не болеет, даже не представляет, как это можно болеть. С Дюлой он не дружит. Говорит, что этот заморыш только и знает, что хныкать.

Шари решила заняться Дюлой и после обеда отправить его к врачу.

К счастью, тетушка Марго удалилась. Жители Комнатии уцелели после ее уборки. Повезло! Все вздохнули с облегчением. Уму непостижимо, что только тетушка Марго там ни вытворяет. Прямо до скандала доходит! Больше всего жалуется на нее библиотекарша Этелка. Собственно говоря, Этелка не настоящая библиотекарша, потому что у нее хранятся только газеты и журналы, а книги попадают к ней очень редко, и то маленькие. Но если кто-нибудь спрашивает, чем она занимается, всегда отвечает: "Я Библиотекарь". Этажерка Этелка стоит рядом с Персом на четырех тонких железных ножках. Она больше всех возмущается тетушкой Марго. Та иногда такой беспорядок у нее учиняет, что Этелке потом еле-еле дня хватает, чтобы все по местам разложить. Тетушке Марго безразлично, сегодняшняя газета или недельной давности, — все без разбора складывает. Иногда тетушка так расстроит Этелку, что у той все четыре ножки начинают дрожать от досады…

Однако тут Шарике неожиданно пришлось расстаться с мыслями об Этелке, потому что в комнату вошла мама с седой, высокой, костлявой женщиной. Шарика догадалась, кто эта женщина, которая помешала ей и жителям Комнатии готовиться к балу.

— Доченька, эта тетя — учительница гимнастики, — сообщила мама. — Она тебе поможет поскорее выздороветь.

Разумеется, тетушка Марго не могла остаться в стороне от событий: она стояла, опершись спиной о притолоку двери, и одной ногой медленно ритмично притоптывала.

Учительница носила очки в золотой оправе. Она блеснула стеклами на Шарику и сказала:

— Здравствуй, девочка.

У нее был низкий голос, грубый и сиплый. Шарике показалось, будто по лицу ее провели наждаком. Учительница тотчас подошла к девочке, сдернула с колен плед, схватила ее в охапку и уложила на диван. Все движения учительницы были резкими.

Она раздела Шарику, начала ее вертеть, крутить, тормошить. В ее руках не ощущалось никакой ласки, нежности, бережности. Шарика сразу почувствовала к ней отвращение.

Учительница довольно долго мучила ее на диване. Тетушка Марго удалилась в кухню, вскоре за ней ушла и мама. Учительница резким, грубым голосом сказала:

— Ничего, держись! Ты будешь двигаться, если и сама приложишь усилия. Помогай мне!

— Я не могу, — пролепетала Шарика.

— Ерунда! — И учительница так сильно дернула девочку за руку, что той стало больно.

Шарика едва могла дождаться, пока вернется мама и освободит ее от этой мучительницы.

Наконец вошла мама, неся на подносе кофе и печенье. Она поставила поднос на столе в холле. Учительница гимнастики села пить с мамой кофе. Они сидели далеко от Шарики, девочка не слышала всего их разговора, поняла лишь, что очкастое чудовище будет ее мучить каждое утро по целому часу.

Только этого не хватало!

Шарика тотчас задумалась над тем, как избавиться от учительницы. Может, позвать на помощь жителей Комнатии? Она попросит всех ее обитателей наброситься на очкастое чудище.

"Но жители Комнатии такие же, как я, — пришла она к грустному выводу. — Они не могут ходить".