На свете существует воинская дисциплина, а еще долг. И все-таки, если бы судьба предложила выбрать между войной и любовью, он без колебаний выбрал бы любовь, нашел бы способ обойти закон и избавиться от гнета службы. Он мечтал иметь семью, хотел любить свою жену и воспитывать своих сыновей. Неожиданно Мансуру пришло в голову, что Мадина может забеременеть и решить: если бы такое случилось, он был бы несказанно рад.

В это время Мадина скользнула к нему в объятия, под полушубок. Мансур коснулся ее и почувствовал, что она, как и он, изнывает от желания. Они долго наслаждались друг другом, а потом Мадина заявила, что хочет есть.

Они развели огонь. В сумке черкешенки нашлось вяленое мясо, сыр и хлеб. Они ели и разговаривали. Еду запили родниковой водой. Наконец на Мадину нахлынуло то настроение, которого ждал Мансур. Она болтала, смеялась и строила планы. Отблески костра весело сверкали в ее темных глазах. У них два почти взрослых сына, нужно их познакомить… Женщина ни единым словом не обмолвилась о том, что желает рассказать Ильясу, кто его настоящий отец, и янычар испытал невольное облегчение. Как бы то ни было, этот юноша – его сын! А эта прекрасная женщина принадлежит только ему…

Мадина говорила с Мансуром, целовала Мансура и отдавалась Мансуру, позабыв о том, что пришла в эту пещеру, чтобы увидеться с Айтеком. Янычар и черкешенка провели вместе всю ночь. Под утро их сморил сон, и они уснули в объятиях друг друга.

Айтек искал Мадину всю ночь, искал, забыв об Асият, которая наверняка волновалась за него и не находила себе места. Утром он решил забраться в пещерку, где они с Мадиной когда-то давно впервые предались любви. Он хотел развести костер, посидеть и подумать.

Утренний свет был неярким, но ровным; в небе таяли звезды. Ветер гнал за горы легкие облака. Снег был белый и мягкий, как пух. Многие османы никогда не видели снега. Айтек наблюдал за турками, которые с изумлением зачерпывали его и разглядывали, а потом подбрасывали вверх. Кто-то показал им, как лепить снежки, чем они и развлекались, вызывая в душе Айтека презрительное раздражение.

Он почувствовал, что из пещерки тянет дымом. Мадина! Конечно, это она! Айтек поспешил наверх.

В пещере было темно, и все-таки он увидел их. Они спали, прижавшись друг к другу. Мужчина и женщина были укрыты шубой, но Айтек догадался о том, что на них нет ни клочка одежды. Эта пара отдыхала после ночи любви. В женщине он узнал Мадину, в мужчине (неподалеку от них валялся головной убор турецкого воина) – янычара. Неужели тот самый? Невероятно! А ведь она утверждала, что он погиб! Не могла же она уединиться в пещере с незнакомым воином?!

Айтек заскрежетал зубами. Если бы он, вернувшись домой, обнаружил в своей супружеской постели другого, то разъярился бы меньше, чем сейчас, когда увидел, что Мадина привела чужого мужчину туда, где они впервые по-настоящему познали любовь и страсть. Выхватить бы шашку, изрубить два тела на куски, тем самым, положив конец всем страданиям и мукам! Мгновение Айтек боролся с желанием разбудить Мадину и янычара, вывести мужчину наружу, не дав ему одеться, и насладиться его позором. Однако он не стал этого делать – из-за Мадины. Она бы ему не простила: ни одна женщина не сможет вынести, когда на ее глазах унижают мужчину, которому она отдалась.

Айтек повернулся и тихо вышел наружу. Янычар еще пожалеет о том, что он появился на свет!

Мадина и Мансур решили, что она вернется в селение первой. Они простились на тропе – без лишних слов, но с долгим поцелуем.

Мадина пошла домой. Хотя она еще не привела в порядок свои чувства и не приняла никакого решения, ей вдруг стало казаться, что перед ней раскрылось будущее. Позади осталось немало печального и тягостного, но еще столько же неожиданного, радостного и интересного ждет ее впереди. Она ощущала себя если не счастливой, то обновленной и летела вперед как на крыльях. Ильяс жив, скоро она увидит своего старшего сына, которого давно оплакала и о котором не смогла позабыть!

Мадина думала о встрече с Ильясом со смущением и восторгом, будто ей предстояло первое в жизни свидание. Она удивлялась тому, какие яркие, свежие, волнующие чувства всколыхнулись в ее душе.

Порой жизнь похожа на тропинку, готовую в любую секунду оборваться в темную пропасть, но это не значит, что по ней нужно идти осторожно, со страхом и без надежды на счастье!

Дома Мадину встретила расстроенная, встревоженная Хафиза и сразу спросила:

– Где ты была? Кто только тебя не искал! Вчера приходил Айтек и ушел сам не свой. А сегодня прибегала Асият, она сказала, что Айтек не ночевал дома, и мне пришлось признаться, что тебя тоже не было. Ты бы видела ее лицо!

Хафиза замолчала, осуждающе глядя на дочь. В широко раскрытых глазах Мадины отражалось море мыслей и чувств, она будто светилась изнутри и выглядела поразительно красивой, несмотря на то, что ее одежда была измята и запорошена снегом, а волосы спутались.

Мадина усмехнулась.

– Не беспокойся, мама, я была не с Айтеком.

– Надеюсь, – коротко ответила Хафиза.

Во внешнем облике дочери таилось что-то необузданное, дикое. Хафиза предпочла бы не знать, где и с кем Мадина провела эту ночь.

– Тебя искал янычар. Он выглядел очень странно. Сказал, что его зовут Мансур.

– Да, я знаю.

– Еще приходил юноша, тоже турок. Он спрашивал Мансура. – Мадина встрепенулась.

– Он ушел?

– Да.

– Где Хайдар?

– Ищет тебя. Все тебя ищут, Мадина, – сказала Хафиза и добавила с укоризной: – Мне не нравится то, что происходит! Отец и братья дали тебе много свободы, ты жила как хотела, без мужской руки, а потому не научилась быть покорной и полагаться на разум.

Мадина взяла мать за руку.

– Мне нужно с тобой поговорить. Пойдем в дом.

Они вошли в саклю. Мадина не стала раздеваться, а сразу протянула руки к огню. Его жар нежно обвевал лицо, отсветы пламени плясали в глазах. Хафиза принесла хлебные лепешки, чуреки, а еще вяленую баранину и кислое молоко. Потом села возле очага.

– Я никогда не жила так, как хотела, мама, – с горечью сказала Мадина. – Мне не удалось выйти замуж за Айтека, и я потеряла Мансура. И… своего ребенка. Тот юноша, что сегодня приходил в нашу усадьбу, – мой старший сын Ильяс.

Хафиза побледнела.

– Твой сын? Когда и где ты его родила?

– В турецком плену. В Стамбуле. Потом случился пожар, во время которого я его потеряла, – ответила Мадина, и мать почувствовала, что сердце дочери сжалось от боли.

– Его отец тоже Мансур?

Мадина помедлила, не решаясь сказать правду.

– Он нашел Ильяса и вырастил его. Мансур думал, что я погибла, и я думала о нем то же самое.

– Значит, у тебя два сына от турка?

– Ильяс не турок. В нем течет наша кровь, он черкес.

– Кто же его отец? – Прошептала Хафиза, хотя уже знала ответ.

– Айтек, – ответила Мадина, пристально глядя на огонь. – Мы встречались до свадьбы. Думали, никто не узнает…

– Никто и не знал!

– Да… Айтек не знает о сыне. Асият тоже ничего не известно о том, что я и ее муж когда-то были близки.

Хафиза опустила руку на плечо дочери.

– Каково же тебе пришлось! – Мадина подняла на мать сухие глаза.

– Не стоит об этом. Сейчас главное – решить, что делать дальше.

Они не успели продолжить: во дворе залаяли собаки. Мадина вышла и увидела Асият – та спешила от ворот к дому. Она, как всегда, нарядилась: на ней были вышитый цветным шелком бешмет, ярко-зеленые шаровары, отороченная цветными лентами шуба. Но взгляд молодой женщины был полон отчуждения, холода, а еще – нескрываемого гнева.

– Где Айтек? – С ходу спросила она сестру.

– Не знаю, я его не видела.

– Ты лжешь! – Закричала Асият, и в ее глазах закипели жгучие слезы. – Я знаю, ты была с ним!

Мадина стояла напротив младшей сестры – спокойная, гордая и прямая. Однажды она должна была высказать то, что долгие годы камнем лежало у нее на душе.