…Точно так же вот сейчас – десятую долю секунды назад – он почувствовал Вспышку за спиной. Вспышку, открывшую Дверь во что-то жуткое, неведомое. Такое, о чем нормальному человеку знать не следует. Ни за что, ни при каких обстоятельствах. Наверное, правы те экстрасенсы и любители оккультных наук, которые утверждают, что человек может и умеет гораздо больше, нежели ученые способны зафиксировать приборами.

По крайней мере, он, Юрген, за последние сутки дважды убедился: внутри человеческого организма есть некая загадочная «антенна» – приемник, улавливающий нематериальные волны. Волны страха. Или радости. Или… ужаса.

Вчера он точно понял, что такое волны страха и вины – когда Моника спряталась под одеяло. Юрген «контрастно» и объемно чувствовал стыд подружки Януша. Стыд? За что? Взрослая женщина, сделавшая выбор… Может, ей просто было страшно одной в последнюю ночь? Имела право? Имела. Но Юрген физически – внутренним «приемником» – распознал ее стыд, вину перед ним. Потому молча шагнул назад, из дома Януша, с горечью осознавая, что друга у него больше нет. И девушки, которую любил, – тоже.

А теперь вот здесь – в центральной командной рубке «Медузы» – Шлиман узнал, что такое волны Ужаса. Дикого. Пещерного. Первобытного. Такого, от которого хочется орать. Убегать куда-то с выпученными глазами, не видя ничего вокруг. Убегать!!! Или сойти с ума от страха – сразу. Лишь бы только не знать, не чувствовать того, что открыла Вспышка за спиной.

Он шагнул к двери, повинуясь команде руководителя эксперимента. Шагнул к двери, протянул руку, даже прикоснулся к кнопке разблокировки прохода… Все трое оставались позади – и Марк Айштейн, и Януш Боку, и Моника Траутман.

Боку, как всегда нервный, резкий, с микрофоном в бескровных пальцах – он держал связь с генераторным отсеком. Вкусно пахнущая Моника, которая в решающий день почему-то накрасилась и надушилась, будто шла на элитную вечеринку. Марк, как обычно, в мятом белом халате, в полудомашних тапочках, в круглых очках с толстой оправой. Лишь теперь Юрген вдруг осознал – четко, за короткий миг, – почему Айштейн носил такие очки. Он мечтал походить на великих физиков прошлого, создававших квантовую механику, общую теорию относительности пространства-времени… Что-то заныло внутри – то ли от жалости к Марку, то ли к ним всем.

Вспышка!!!

Кажется, кто-то захрипел, этого Юрген не успел точно понять. Звук был сверхкоротким, «импульсным» – как то вихревое магнитное поле, с помощью которого Марк Айштейн взламывал привычное пространство Вселенной, пробивая Дверь в иную реальность.

Хрип?! Марка? Януша? Моники? Кого из них?! Этот вопрос остался без ответа: у Юргена не было времени, чтобы обернуться. Он почувствовал Вспышку кожей спины, хребтом, и тут же захотелось орать от ужаса: что-то чужое, дикое, безжалостное вломилось в их привычную, такую милую и уютную реальность. Существо?! Зверь?! Энергия?! Темные силы Ада?!

И надо было вопить, срывая глотку, нестись прочь, не различая дороги, выпучив глаза, да только сверхмощный поток электромагнитной энергии толкнул Юргена в спину, в затылок, лишая разума. И он, импульсивно ударив ладонью по механизму деблокировки, рухнул на пол.

Дверь. Она действительно существовала – там, на экранах центральной рубки можно было увидеть… Открытая Дверь, сквозь которую в мир людей проникло Чужое Нечто. Злое. Беспощадное.

Выли сирены, судорожно мигали аварийные лампы в коридорах, пытались уцелеть маленькие букашки-люди, и только Юрген Шлиман оставался спокоен и тих. Все происходившее ничуть его не заботило.

– Не приживется он у нас, – вздохнул Франтишек Букач и смачно поскреб пузо пятерней. – Вот увидишь, кэп. У меня нюх на такие дела.

На круглом, добродушном лице Николая Атаманова не появилось и тени недовольства. Капитан «Осла» покосился на боцмана, но промолчал, только усмехнулся в усы. Николай без дополнительных разъяснений понял, что Букач, много лет назад получивший от кого-то из остряков прозвище «Франт», говорит о новом помощнике – Андрее Славцеве. Боцман, обожавший много и хорошо поесть, совсем не походил на франта – не только из-за того, что огромное пузо вылезло бы из любого пиджака, но и из-за мелких «грешков». Например, завалиться на полчасика в кают-компании, всхрапнуть после обеда.

О ком мог говорить Франт? О Славцеве! О нем, о ком же еще?! Только что, пять минут назад, новый помощник капитана и боцман в очередной раз сцепились из-за какого-то пустяка. Николай даже не смог понять: кто прав, кто виноват? В последние дни создавалось впечатление, что Андрей и Франтишек только ищут повод, чтобы выкопать «топор войны».

– Не приживется… – настойчиво повторил боцман, догадавшись, что кэп не склонен обсуждать кандидатуру своего помощника. – Зачем ты его взял, без опыта?

– Человек хороший, – этот разговор шел уже не впервые, но Атаманов был терпелив, жизнь научила. Он привык гасить любые волнения в экипаже. Лучше тридцать три раза провести беседу, чем один раз орать и топать ногами, так считал капитан. – Андрей – бывший офицер федеральной гвардии, сам знаешь. С отличием закончил курсы переподготовки – выучился на пилота. Летная школа дала ему прекрасные характеристики. Волевой, решительный, честный. А опыта наберется…

– Какой-то он слишком прямолинейный. Без хитринки. Без извилин. Все у него по-военному просто, дубово.

Командир «грузовика» не ответил, только снял фуражку, пригладил темные волосы. Боцман перегибал палку и сам должен был почувствовать это.

– Во второй рейс с нами пойдет, а до сих пор никакой «кликухи» не приросло…

– «Кликуха» – это на зоне, – скривился Атаманов.

– Ник, да брось ты! – чуть обиженно заявил Букач. – Ты прекрасно понял, о чем я хотел сказать!

Николай Атаманов и в самом деле отлично понимал, что имеет в виду боцман. У любого из членов экипажа были свои прозвища, прилипшие к ним за годы скитаний среди звезд. Атаманова, например, звали кэпом или Ником, в зависимости от ситуации. А самого Букача – Франтом или папой, опять же по настроению. Боцман и был «папой» экипажа – кроме Атаманова, он дольше всех служил на «Осле». Мог запросто прикрикнуть на любого, хотя летали вместе не первый день: новичков и лодырей здесь не любили, сплавляли быстро, а каждый из удержавшихся отлично знал свое дело и собственные задачи.

Новичков не было, кроме Андрея Славцева. Впрочем, можно ли считать новичком взрослого мужика, тридцати пяти лет от роду, имеющего воинское звание «капитан» и прошедшего страшную войну возле Альфарда?

Конечно, Славцев не был новичком-желторотиком в жизни, но в экипаже появился совсем недавно, прошел с «Ослом» лишь один короткий полет и пока не стал частью корабля – незаменимым элементом, который прочно «прикипел» к своему месту. Таким элементом, что его почти не замечаешь, по привычке, но если вдруг пропадет – тогда конец.

Если бы Алексей Добровольский не ушел на повышение, не принял собственный корабль… Ну, что тут сделаешь, не вечно же хорошему специалисту в помощниках ходить? Капитан Атаманов подписал рекомендательные бумаги, отлично понимая, чем вызвано решение Алексея. Конечно, тому было тяжело покидать родной экипаж – людей, с которыми он прошел и ледяной холод вакуума, и чудовищный жар звездных корон, и всевозможные передряги.

Жизнь есть жизнь, и вот старому, крепко «сбитому» экипажу потребовался новый навигатор, даже не просто навигатор, а помощник командира. И тогда – пару недель назад – аккуратный и дисциплинированный, опытный и по-военному подтянутый Андрей Славцев показался Атаманову лучшей кандидатурой из предложенных.

Может, прав Букач? Первый звездный переход остался позади, а Славцев не получил от товарищей никакого неформального прозвища. Даже «помом» его никто не окликал, хотя обычно помощник капитана такой «позывной» получал автоматически, едва оказавшись на борту звездолета. Это такое же негласное правило, как звать командира судна «кэпом».