Такс, терзающий добычу, недовольно зарычал, предупреждая нас о появлении на палубе матроса со шваброй. Он, проходя мимо, поздоровался и начал сметать в кучу перья, разбросанные таксом. Да, намусорил наш охотник изрядно. И, наверное, стыдно стало, потому что он бросил очередную чайку к ногам матроса и потрусил прочь.
– Пойдем чайку попьем, – предложил я Лаврентию, – с ромом. Или Изю найдем.
– Чего его искать, у Кренкеля сидит. Что-то изобретает.
Изю найти мы не успели. Навстречу нам шел Воронин с весьма кислым выражением лица. То есть не то чтобы шел, сначала на трапе показались капитанские ботинки, потом форменные брюки, и уже вслед за кителем стал виден весь капитан целиком.
– К Матусевичу хочу сходить. Что там у него с машинами? Не бывали еще в машинном отделении? – потом спохватился: – Здравствуйте, товарищи, не виделись сегодня. Отсыпался после ночной вахты.
– Здравствуйте, Владимир Иванович. – Я повернулся к Берии. – Что, Лаврентий Павлович, посмотрим на сердце корабля? А может, и вредительство, какое обнаружим или предотвратим.
Воронин с пониманием момента улыбнулся.
– Для предотвращения диверсии, надо было все датские верфи на Соловки отправить. А короля… А короля на Мудьюг закатать.
– Вы надеетесь на мировую революцию, товарищ Воронин? – как бы невзначай поинтересовался Берия. – Господин Лев Давидович в бытность свою товарищем Троцким немалые народные деньги потратил на эту бредовую идею. Не смотрите на меня так удивленно, Владимир Иванович. Или вы троцкист? И тайком по ночам Патрацкую читаете?
Я оттащил Берию от капитана и зашипел ему в ухо:
– Не наезжай на человека, Лаврентий.
– Так я же пошутил.
– В следующий раз за такие шутки в пенсне получишь. Понял? И извинись перед капитаном.
Берия подошел к Воронину и фамильярно взял того под руку. Еще не оправившийся от тяжких обвинений капитан этому не препятствовал.
– Кавказский шютка билль. Не принимайте всерьез, Владимир Иванович. Более того, в Москве есть мнение, в случае удачного исхода нашей экспедиции, назначить вас начальником военно-морской базы в Североморске.
– Североморске? Это где он? – не понял капитан.
– Секретная информация. Но вам, как будущему начальнику, расскажу. Начато строительство новой базы на месте нынешней Ваенги, да мы ее вчера проходили. Но пока молчок! Никому ни слова! Враг не дремлет!
Окрыленный предсказанным повышением Воронин заверил нас в строжайшем соблюдении военной тайны и повел с экскурсией в машинное отделение. Надо сказать, что там мне очень не понравилось. Шум, грохот, жара, подозрительное шипение. Единственный более-менее тихий закуток был занят. В нем старший механик Матусевич собрал свободную от вахты трюмную команду для проведения занятий по самообразованию.
При нашем появлении ученики, половина из которых уже с седыми усами, благовоспитанно встали.
– Сидите-сидите, товарищи, – махнул им рукой капитан. – Что там у нас с машинами, старшой?
– Да в штатном режиме, Владимир Иванович, – пожал плечами старший механик. – Узлов пятнадцать дадут. А так – как обычно. Скрипят, скрежещут, дребезжит что-то. Вторые сутки не могу найти где. Масло протекает везде, где только возможно. Но мы его регулярно протираем. А сейчас вот самообразованием занимаемся.
– И насколько успешно? – Берия с сомнением поглядел на одного из обучаемых, выделявшегося на фоне остальных узким разрезом глаз и плоским, как сковородка, лицом. – Вот скажите мне, товарищ… Э-э-э…
– Моториста Иванов! – отрапортовал подскочивший с места матросик.
– Вот скажите мне, моторист Иванов, а почему электродвигатель крутится?
Коренной житель трюма тяжело и надолго задумался, потом его нахмуренное чело озарилось.
– Так он же в розетку включен! – И победно посмотрел на товарищей.
– Как вас зовут? – уже всерьез заинтересовался Берия.
– Амангельды Мужикетович, товарища военный!
– М-да… А почему же тогда электроутюг не крутится?
– Так у него ося нету! Не на чем крутиться-то.
Стармех схватился за голову и рявкнул на своего подчиненного:
– Иванов, иди с глаз моих долой! Возьми ветошь и машины от масла протирай, академик. И не забудь фланцы на паропроводах протянуть.
Моторист убежал, испуганно втянув голову в плечи, а Матусевич отпустил всех с занятий. Лаврентий что-то черкал в своем блокноте, а капитан с механиком завели разговор, пересыпанный таким количеством технических терминов, что я опять заскучал. Но мое внимание привлек все тот же Амангельды Мужикетович, уже не в первый раз пробегающий мимо открытой двери. Через некоторое время он робко постучался и смущенно произнес:
– Товарища старший механик, ключи кончились.
– Что? Какие ключи? – не понял механик.
– Для болтов и гаек ключи.
– А куда они делись?
– Я их уронил.
– Куда?
– Туда. – Моторист показал пальцем на решетчатый настил, под которым плескалась вода пополам с маслом.
– Так достань. – посоветовал Матусевич.
– Не могу, товарища начальник, мы это место уже проплыли.
Житие от Израила
Как тяжело объяснить человеку, что нужно сделать, одновременно не поясняя, для чего это вообще требуется. Угу, попробую только сказать Кренкелю, что мне нужно установить связь с райскими кущами… Что будет? Правильно угадали, отправят прямо вслед за Кандыбой. Вот и приходилось мне ставить задачу туманными фразами, ссылаясь на строгую секретность. Интересно, а в каком году Толстой свою «Аэлиту» опубликовал? Не помню. Но старший радист уже посматривает на меня с нездоровым любопытством. Нашел марсианина. И каналы там не я выкопал. Ой, только не надо тыкать пальцем в ошибки наших агрономов. С кем не бывает?
Мы с Кренкелем битый час терзали его передатчики, пробуя на всех волнах передать несколько строчек зашифрованного мной текста. Тишина. Ну не совсем тишина. В ответ доносились возмущенные вопли забиваемых чудовищной мощностью сигнала иностранных радистов. А всего-то придвинулся ближе к усилителю, чтобы тот попал под действие моего нимба. Полезная, оказывается, штука этот нимб. А я им раньше только как фонариком пользовался, когда ночью в сортир ходил. И радисты пусть в сортир идут. Тут им не Лига Наций.
Теодорыч стянул с головы наушники и устало откинулся на стуле.
– Нас, кажется, уже и на Луне слышно, Изяслав Родионович.
Сказать ему? Нет, все равно не поверит. А мне потом за разглашение секретной информации Гиви рога поотшибает. Я сказал «рога»? Вам послышалось. Конечно же, крылья повыщипает. Только и остается надеяться на мастерство и опыт радиста. Умнейший человек, и не скажешь, что в Польше родился. И к своим тридцати годам успел все севера обойти с экспедициями и зимовками. На «Цеппелине» летал и, говорят, споил самого Шнобеля. Но не того, что с динамитом и премией, а который с дирижаблями падает. Или не Шнобеля? Не помню, хотя перед командировкой у Доконта консультировался. Ладно, потом уточню.
– Теодорыч, а может, антенна плохая?
– Я ее сам делал. – Кренкель посмотрел на меня, как на врага народа.
– Тогда ладно, – поспешил я исправить ситуацию, – я-то думал, она еще с Копенгагена.
Радист промолчал, закуривая папиросу от зипповской зажигалки, купленной, видимо, в Дании. А пепел стряхивал в оригинальную пепельницу, представлявшую из себя перевернутую рынду на подставке, и с надписью славянской вязью по ободку «Сибиряков». Проследил за моим взглядом и кивнул.
– Оттуда. У капитана на память выпросил. Если тогда винты потеряли, кто рынды хватится?
Да, действительно, кто будет искать небольшой колокол, не самую необходимую вещь на корабле. Так и мы втроем пропали, и хрен бы с нами. Кто вспомнит среди прочих двух обычных архангелов и одного простого полусвятого опричника? Разве что Перун, да и то под сомнением. Отплытие наше в аккурат на Ильин день пришлось, а ему потом по всей стране грозы организовывать. Заметили, что после 2 августа редко когда громыхнет? Отдыхает Илюша. Только если сапогом в помешавшего херувима бросит.