– Что делать, Ира?.. Может, Шумилову позвонить? У него толковые врачи, знакомства...

Он уж было потянулся рукой за мобильником, однако Ирина Генриховна остановила его.

– Ни в коем случае! По крайней мере, только не сейчас.

– Но почему? Он же отец! Поймет! Поможет!..

– Даже не сомневаюсь, что он его отец, причем любящий отец, однако насчет всего остального – «поймет» и «поможет»... Во-первых, для него это будет страшным ударом, он запаникует, начнет кричать на парня, а в том состоянии, в котором сейчас находится Игнат... И особенно после того, как ушла Настя...

– Так что же делать? – взвился Турецкий. – Пустить все это на самотек?

– Я этого не говорила.

– Так что же?

Ирина Генриховна достала из шкафчика небольшие хрустальные рюмки, кивнула мужу, чтобы открывал бутылку, с силой потерла виски.

– Я одно знаю хорошо. Сейчас нельзя предпринимать по отношению к нему каких-то силовых действий, но и одного, без пригляда, оставлять тоже нельзя. К тому же неплохо было бы узнать, у кого он отоваривается наркотой, и перекрыть этот канал.

– Ты хочешь сказать, приставить к нему наружку?

– Если найдешь такую возможность, это был бы идеальный вариант.

– Так, может, позвонить Васильеву?

– Не вариант, – качнула головой Ирина Генриховна. – Можем парня подвести под монастырь. Мы же о нем совершенно ничего не знаем.

– В таком случае, кто-нибудь из наших?

– Пожалуй. Да вот только, кто?

«Действительно, кто? – задумался Турецкий. – На Плетневе теперь висит не только “Клюква”, но и убийство Савина. Бородатый Макс не в счет – свою толстую задницу он уже от стула отодрать не может, словно прикипел к компьютеру... Голованов?»

Он покосился на жену, которая в этот момент нарезала сыр.

– Как думаешь, смог бы Сева взять это на себя? После того, что случилось с Филей, он сам не свой ходит.

– Вообще-то, он уже загрузил сам себя убийством какой-то антикварной старушенции, но... попробуй поговорить с ним.

Турецкому не стоило большого труда уговорить Голованова «поводить денек-другой» семнадцатилетнего парня, успевшего подсесть на иглу, и Всеволод Михайлович уже второй день маялся от безделья в своей машине, припарковавшись неподалеку от школы, в которой учился Игнат Шумилов. Судя по поведению парня, тот пытался совместить наркоту с добросовестной учебой, и каждое утро, загруженный учебниками, шел в школу, которая находилась на том же Кутузовском проспекте, в двух кварталах от дома, в котором жили Шумилов: отец, сравнительно молодая, красивая мачеха и сам Игнат. Судя по всему, парень по-настоящему увлекся перспективой Сорбонны и делал все, по крайней мере, старался делать все, чтобы достойно закончить школу.

Дураки даже в Сорбонне не нужны, даже проплаченные богатенькими родителями.

Третий день сопровождая Игната от подъезда дома, отслеживая его приятелей, с которыми он встречался в течение дня, и присматриваясь к его состоянию, Голованов уже совершенно точно мог сказать, что отоваривается парень либо в самой школе, где могла работать хорошо законспирированная группа мелких распространителей геры или тех же «колес», либо где-то на стороне, после уроков или вечером, когда еще отца не было дома, а мачеха занималась своими собственными делами. Голованов склонялся к «вечернему» варианту как к наиболее приемлемому, однако тот факт, что Игнат в это утро поехал в школу на мотороллере, который он оставил на парковке перед школой, заставил его насторожиться. Во-первых, зачем бы парню лишняя головная боль, если до школы всего лишь пятнадцать минут хода, а во-вторых...

Уж слишком возбужденно-нервным он показался Голованову, когда выкатывал во двор дома свою новенькую блестящую игрушку. Похоже, закончились домашние запасы, и он уже чувствовал себя как сатанеющий волк в загоне, которому во что бы то ни стало надо прорваться за флажки. Впрочем, до волка, конечно, этому щенку далеко, а вот насчет все усиливающейся зависимости и, возможно, даже исподволь накатывающей ломки, которую он, видимо, боясь отца, все еще пытается скрыть от окружающих, вот тут вполне вероятно, хотя и не факт.

Привыкший в свою армейскую бытность к многочасовым засадам, Голованов покосился на часы – до конца уроков оставалось не более получаса, – прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья. И тут же, будто проклятая память давно поджидала этого момента, перед глазами застрекотали почти киношные кадры недельной давности, когда смерть прихватила своими лапками могутное сердце Агеева, и хирурги сделали все возможное и невозможное, чтобы вытащить Агеева уже с того света.

Агеев на тот момент вышел на особого опасного преступника, убийцу, который из-за своей ненависти к русским убил ни в чем неповинного парня, бывшего морского пехотинца, и теперь оставалось только взять его, но взять на очередной мокрухе, то есть в момент истины, и вот тогда-то Агеев и подставил самого себя.

...К одиннадцати вечера народу в ресторане набилось более чем предостаточно, а три столика даже были вынесены на эстрадную площадку, на которой незадолго до этого крутили «танец живота» аппетитные девахи, явно немосковского розлива. То ли Украина, то ли Молдавия, но скорее всего – Закарпатье. Агеев довольно легко вписался в компанию своих «коллег по работе», которые должны были устроить в этом ресторане проплаченное «шоу для богатых», с кровью и выбитыми челюстями, и Голованов мог слышать и видеть все, что происходило за соседним столиком, заставленным бутылками пива. И даже не смог удержаться от смеха, когда «папашку», то есть Филю Агеева, пригласила потанцевать одна из девчушек, которая по сценарию должна была изображать «массовку».

Агеев, как истинный джентльмен, отказался, сославшись на плоскостопие, из-за чего тут же подвергся беззлобным подначкам со стороны более молодых и задиристых «коллег».

«Чего так? – удивился один из них. – Неужто правда плоскостопие? А как же тогда спецназ, Афган, Чечня и прочая хренота?»

«Так это ж я так, к слову, – переходя на южнороссийский говор, хмыкнул Агеев. – Я ж, хлопцы, до танцев не мастак. Я ж по другому делу мастер. Вот танцульки закончатся, старушку какую-нибудь прихвачу, вот тогда-то мы себя и покажем. Когда любовь начнется».

Заржали довольные своим «папашкой» девчонки, а одна из них даже спросила заинтересованно, играя при этом хитренькими глазками:

«А с двумя слабо?»

«Влет! – успокоил ее Агеев. – Даже беру встречный план, как при советской власти. С тремя и на всю ночь».

«И что, все будут довольны?» – Девчушка даже рот приоткрыла от удивления.

«Был бы я доволен», – буркнул Агеев, и Голованов увидел, что он посматривает в сторону развеселой компании из здоровенных мордатых парней и не менее статных девок, которые сидели за двумя столиками на расстоянии вытянутой руки от эстрадной площадки.

«Не верю! – засомневалась девчушка. – Пусть докажет».

Однако ее тут же одернул напарник Агеева, который мгновенно засек направленный взгляд Агеева и теперь, видимо, оценивал силы противника.

С этого момента все пошло как при замедленной съемке, и Голованов даже помнил развеселую компанию за столиками на эстраде, которой дирижировал наполовину лысый пятидесятилетний бобер, уже проплативший «драку в ресторане». Эта компания уже хотела не только вина и жратвы, но и зрелищ.

Голованов хорошо помнил, как «благословил» Агеева его напарник: «Ну что, Агеич, с Богом?», и Филя, демонстративно медленно наполнив водкой рюмку, также демонстративно медленно выцедил ее досуха и, покосившись на столик, за которым сидел он, Голованов, вразвалку, то и дело вытирая ладонью уголки губ, направился к столику у эстрады. Остановился, негромко рыгнул, учтиво прикрывая при этом свой рот, и довольно галантно произнес, протягивая руку к молодой, спортивного вида девахе:

«Вы позволите, мадам?»

За столиком мгновенно наступила кладбищенская тишина, потом вдруг кто-то громко хихикнул, а сидевший рядом с девушкой бугай-трехлеток пробасил: