— Беру, — говорит, — гражданин-арендатель. Считайте за мной.
Арендатель говорит:
— Да, конечное дело, берите, ладно. Платите мне шестьдесят рублей въездных и берите, ладно. Такую квартирку за такую цену у меня завсегда с руками и с ногами оторвут.
Рабочий говорит:
— Нету у меня, братишка, таких бешеных денег. Нельзя ли, дядя, вообще без въездных?
Ну, одним словом, не сошлись в цене. Очень расстроился от этого рабочий. Идет домой в сильных грустях и думает: «Прохвачу этого прохвоста в газете. Мыслимое ли дело такие деньги драть!»
И на другой день, действительно, появилась в газете за подписью рабкора обличительная заметка. Крепко так обложили арендателя. Это, говорят, паук, а не муха. Шесть червонцев драть за такую квартирку — это же прямо скучно. И откуда могут быть такие бешеные деньги у рабочего человека?
Словом — вот как обложили арендателя. И адрес указали. Чтоб в случае чего хвост могли накрутить ядовитому арендателю.
И, батюшки-светы, чего было в тот же день на этой вышеуказанной улице!
Очередь. Огромадная, то есть, очередь образовалась. Давка. Галдеж. Все граждане стоят и в руках газеты держут. И пальцами в заметку тычут.
— Да это же, — говорят, — граждане, квартира! За шестьдесят рублей цельная квартира. Да мы очень свободно сто дадим в случае ежели чего.
В одном месте у ворот драка чуть не случилась. Хотели уж конную милицию требовать. Да в этот момент сам гражданин арендатель в окне показался. И ручкой реверанс сделал.
— Расходись, — кричит, — робя! Не стой понапрасну. Сдадена квартиренка.
— За сколько сдадена то? — спросили в толпе.
— За двести сдадена. Спрос очень огромадный, нельзя, братцы, меньше.
— За двести! — ахнула толпа. — Да мы тебе дядя, очень свободно триста бы дали. Допусти только.
Арендатель с явным сожалением развел руками и отошел от окна.
Толпа понуро расходилась, помахивая газетами.
Мелкий случай
Конечно, случай этот мелкий, не мирового значения. Некоторые людишки очень даже свободно не поймут, в чем тут дело.
Нэпман, например, у которого, может, в каждом жилетном кармане серебро гремит, тоже навряд ли разберется в этом происшествии.
Зато поймет это дело простой рабочий человек, который не гребет деньги лопатой. Такой человек поймет и очень даже горячо посочувствует Василию Ивановичу.
Дело в том, что Василий Иванович купил билет в театр.
В день получки Вася специально зашел в театр и, чтоб зря не растратиться, купил заблаговременно билет в 16-м ряду.
Человек давно мечтал провести вечер в культурном общежитии. И в силу этого целковый отдал, не моргнув глазом. Только языком чуть щелкнул, когда кассир монету загребал.
А к этому спектаклю Василий Иванович очень даже серьезно готовился. Помылся, побрился, галстук привязал.
Ох-ох, Василий Иванович, Василий Иванович! Чувствовало ли твое благородное сердце житейский подвох? Предвидел ли ты все мелочи жизни? Не дрогнула ли у тебя стальная рука, привязывая галстук? Ох-ох, грустные дела, скучные дела происходят на свете!
А в день спектакля Василий Иванович в очень радостно-веселом настроении пошел в театр.
«Другие, — думает, — людишки, нет на них погибели, в пивные ходят, или в пьяном угаре морды об тумбу друг другу разбивают. А тут идешь себе в театр. С билетом. Тепло, уютно, интеллигентно. И цена за все — рубль».
Пришел Василий Иванович в театр минут за двадцать.
«Пока, — думает, — то да се, пока разденусь да схожу оправиться, да галстук потуже привяжу — оно в аккурат и будет».
Начал наш милый товарищ Василий Иванович раздеваться, глядит на стене объявление— 20 копеек с персоны за раздеванье.
Екнуло у Василия Ивановича сердце.
«Нету, — думает, — у меня таких денег. За билет, да, действительно сполна уплачено. А больше, нету. Копеек восемь, должно быть, набежит. Если, — думает, — за эту сумму не пристрою одежу, то худо. Придется в пальто и галошах переть и на шапке сидеть».
Разделся наш сердечный друг Василий Иванович Подает одежду с галошами за барьер.
— Извини, — говорит, — дядя, мелких мало. Прими в руку что есть, не считая.
А при вешалке, как раз наоборот, попался человек циничный. Он сразу пересчитал мелкие.
— Ты, — говорит, — что ж это, собачья кровь, шесть копеек мне в руку кладешь? Я, — говорит, — за это могу тебя галошей по морде ударить.
Тут сразу между ними ссора произошла. Крик.
Вешальщик орет:
— Да мне, может, за эти мелкие противно за твоими галошами ухаживать. Отойди от моей вешалки, не то я за себя не ручаюсь.
Василий Иванович говорит:
— Ты, зараза, не ори на меня. Не подрывай авторитета в глазах буржуазии. Прими одежу, как есть, я тебе завтра занесу остатние.
Вешальщик говорит:
— Ты меня буржуями не стращай. Я, — говорит, — не испугался. Отойди от моей вешалки на пушечный выстрел, арапская твоя личность.
Тут, конечно, другие вешальщики начали обсуждать эпизод. Дискуссия у них поднялась, — дескать, можно ли шесть копеек в руку совать.
А время, конечно, идет. Последние зрители бегут в зал. Акт начинается.
Васин вешальщик орет за своим барьером:
— Пущай, — говорит, — этот паразит в другой раз со своей вешалкой приходит. Пущай, — говорит, — сам вешает и сам сторожит.
Василий Иванович чуть не заплакал от обиды.
— Ах ты, — говорит, — старая морда, верзила-мученик. Да я, — говорит, — за эти выражения могу тебе всю бороду выдернуть.
Тут Василий Иванович поскорей надел пальто, положил галоши в шапку и бросился к дверям. Бросился к дверям — не пущают в одеже.
— Братцы, — говорит Василий Иванович, — милые товарищи, билет же, глядите, вот у меня в руке… Оторвите от него корешок и пропустите.
Нет, не пускают.
Тут, действительно, Василий Иванович прямо зaметался.
Спектакль идет. Музыка раздается. Билет в руке. И пройти нельзя.
Поскорее разделся Василий Иванович, завернул одежду в узел. Ткнулся с узлом в дверь — не дозволяют.
— Вы бы, — говорят, — еще перину с собой принесли.
А время идет. Музыка гремит. Антракт начинается.
Василий Иванович совершенно упал духом. Бросился до своего вешальщика.
— Ах ты, — говорит, — распродажная твоя личность! Глядите, какую харю наел, ухаживая за нэпом.
Еще немного — и произошла бы некрасивая стычка. Но, спасибо, другие вешальщики разняли.
Один старенький, наиболее добродушный вешальщик говорит Василию Ивановичу:
— Прямо, — говорит, — очень жалко на тебя глядеть, как ты расстраиваешься. Вешай ко мне задаром. Только, — говорит, — завтра, Христа ради, не позабудь принести.
Василий Иванович говорит:
— Чего мне теперь вешать, раз второе действие идет. Я, — говорит, — все равно теперь ни хрена не пойму. Я, — говорит, — не привык пьесы с конца глядеть.
Начал Василий Иванович продавать свой билет кому попало. С трудом продал за гривенник одному беспризорному. Плюнул в сторону своего вешальщика и вышел на улицу.
Бледнолицые братья
1. Идейный организм
Есть еще идейные люди на белом свете. Не оскудела еще наша жизнь.
На праздниках я встретил одного честного борца против алкоголя. Этот человек сидел напротив меня за рождественским столом. Наружность у этого человека была угрюмая. Нос крупный, с красным отливом.
«Этот, — думаю, — не подкачает — самосильно наляжет на хозяйскую выпивку».
И вдруг вижу, братцы мои, отставляет этот человек свои рюмки и бокалы в сторону и решительно говорит:
— Извиняюсь. Не пью. Мне, — говорит, — на эти стеклянные предметы смотреть худо. Я, — говорит, — недавно начал идейную борьбу против алкоголя.
Тут начались среди гостей охи и вздохи. Дескать, такое любопытное занятие отстранять от себя на праздниках! Можно ли?
Тогда, человек этот горько усмехнулся на эти реплики и начал отчитывать гостей и хозяев. Много острых и верных вещей сказал он.
