— Давай, русский! — ревет где-то сбоку Али. — Порвем уродов!
Под ногами ступеньки крыльца, ботинки звонко цокают по ним, перелетая за один шаг сразу через три штуки. Быстрее, быстрее! Пока не опомнились, пока не ударили в упор из пулеметов. Темп, темп!
Вот и повисшая на одной чудом удержавшейся петле стальная створка и свернувшийся клубком, посеченный осколками труп стрелка рядом. Короткая очередь под ноги на бегу, на всякий случай, мало ли что. Попал, не попал останавливаться и смотреть некогда. Темп!
Чужое, одышливо задыхающееся, нестерпимо воняющее потом и страхом тело, вылетает ему навстречу из-за угла. Палец автоматически нажимает на спуск и короткая, экономно отсеченная очередь отбрасывает чеченца с дороги. Воздух рвет истошный вопль боли. Вот эта распахнутая дверь должна вести в помещение для отдыха охраны, теперь стоп, теперь надо аккуратно. Прижимаясь спиной к шершавой стене, Волк скользит, настороженно вслушиваясь в то, что происходит за закрытой дверью. Там слышатся приглушенные голоса, какая-то возня, шорохи и скрипы. Ага, затаились, козлятки! Ждете? Ну-ну… Рядом возникает Али, показывает знаками: «Давай на два счета!». «Давай!» — кивком соглашается Волк, замирая с автоматом наготове у самого косяка. Али перебегает вперед и застывает по другую сторону двери. В руках араба граната Ф-1. Фенька гарантированно выкосит всех, кто находится за дверью. Али кивает головой — готов! Будто подброшенный распрямившейся внутри пружиной, Волк с силой бьет носком ботинка в дверь. Она распахивается, с размаху впечатываясь в стену, и в тот же миг Али сильным броском закатывает гранату внутрь. Синхронно оба приседают, зажимая ладонями уши. Удар! Одним коротким рывком оба бойца врываются в помещение, готовые к стрельбе автоматы уперты в плечи. Волк падает на колени и так на них и выезжает почти на центр комнаты. Али страхует по верхнему уровню. Даже не сговариваясь, они распределились по высоте, чтобы не задеть своим огнем друг друга. Вот что значит боевой опыт, и вовсе без разницы в какой армии и на какой войне он получен.
Однако стрелять, похоже, не в кого. В комнате три залитых кровью трупа и один еще живой чеченец с искромсанным осколками животом, серые ленты внутренностей, будто щупальца неведомого монстра вытарчивают из набухшей кровью камуфляжной куртки. Чеченец молчит, только тяжело дышит, так что при каждом вдохе бурно вздымается грудь. Выкатившиеся из орбит глаза, бессмысленно смотрят в потолок. За его спиной зарешеченное окно и застрявший сошками в прутьях пулемет ПК. Вот чего они здесь возились, сообразили, что враг уже в здании и пытались освободить попавший в стальной плен пулемет. Волк, заворожено глядя в остановившиеся глаза раненого чеченца медленно, словно в тяжелом кошмарном сне поднимает автомат, ствол опускается, почти упираясь в голову охраннику, но во взгляде того, так и не мелькает ни тени мысли, он уже на небесах, к нему тянут прохладные, пахнущие благовониями ладони обворожительные гурии. Очередь. Тело конвульсивно дергается под пулями и замирает.
— Упокой Аллах его душу! — издевательски хохочет Али, хлопая по плечу замершего Волка. — Пойдем, русский! Пора делить сокровища!
Докуренная до самого фильтра сигарета падающей звездой прочертила темноту ливанской ночи. Волк долго смотрел ей вслед, туда, где уже на земле все еще продолжал тлеть рубиновый огонек.
Утром их разбудил бесцеремонный грохот ударов прикладами и ботинками в запертые металлические ворота. Волк с Фашистом, когда устраивались в Бинт-Джебейле, не особо раздумывая, пошли по наиболее простому пути. Пользуясь тем, что практически все гражданское население покинуло город, они просто захватили в свое личное пользование небольшой частный миниотель, представлявший из себя двухэтажное здание, рассчитанное на десять номеров для постояльцев, общую столовую на первом этаже и довольно солидную территорию вокруг дома, окруженную глухим каменным забором. Теперь добраться до них можно было только через те самые, запертые предусмотрительными Абдами на ночь ворота, которые и сотрясались сейчас от града ударов.
— А ну прекратить этот грохот! — заорал только что проснувшийся и от того злой и раздражительный Фашист, распахнув окно.
— Отпирай! — рявкнули снизу в ответ, продолжая греметь прикладами.
— Я те щас отопру! Вот я те щас отопру! — вконец взъярился Фашист. — Эй, Волчара, где у нас гранаты?! Подай-ка мне одну для гостей!
Еле продравший глаза после практически бессонной ночи Волк, непонимающе уставился на что-то тараторящего на арабском напарника. Зато внизу сразу смолкли, послышались тихие совещающиеся друг с другом голоса. А потом кто-то робко прогундосил, не показываясь из-за забора:
— Нам нужен командир группы «Голубь» и его русский друг. Скажите, они здесь живут?
— Ты сначала покажись, уважаемый! — все еще грозно, но уже больше играя гнев, рыкнул Фашист. — А ну всем, кто не хочет словить прямо сейчас гранату, выйти на середину улицы, чтоб я вас видел.
Внизу вновь заспорили шепотом, так что не было слышно, что конкретно там говорят.
— Считаю до трех! — голый по пояс Фашист высунулся из окна так далеко, что Волк всерьез начал опасаться, как бы напарник не вывалился невзначай. — Раз! Два!
— Не надо гранату! Не надо! — заверещали из-за забора. — Нам приказали доставить вас к шейху Халилю. Приказали доставить немедленно! Все, не надо гранату, мы выходим!
Услышав имя шефа Аппарата центральной национальной безопасности, Волк разом подскочил с постели и высунулся в окно. Сонливость сняло, как рукой. Шейх просто так беспокоить не стал бы. Да и само появление его в Бинт-Джебейле в тот момент, когда туда вот-вот должны были войти израильские войска, уже говорило о чрезвычайной важности предстоящего задания. Трое типичных боевиков «Хизбаллы» одетых в темно-зеленую камуфляжную форму неловко переминались посреди улицы.
— Что, сам Халиль здесь? — переспрашивал удивленный не меньше своего старшего товарища Фашист. — Откуда он взялся?
— Приехал утром на трех машинах с охраной. Приказал немедленно вас отыскать. Наверное, всю ночь был в пути. Ночью самолеты не бомбят, можно ездить. Сейчас он в четвертом бункере в Северном секторе, ждет вас.
— Хорошо, мы сейчас оденемся и выходим. Машина у вас есть?
— Да, есть машина.
— Ладно, ждите в ней. Сейчас мы свою заведем, и будете показывать дорогу.
Фашист уже хотел было захлопнуть окно, но старший прибывших за ними боевиков отрицательно замахал руками.
— Нет, приказано доставить вас на нашей машине, а потому отвезти обратно. Не надо свою брать. И не надо брать ваших людей, которые из Ливана. Шейх приказал, чтобы пришли только русские!
— Это еще что за дела? — вслух удивился Фашист, непонимающе глядя на Волка.
Тот в ответ, молча, пожал плечами, изобразив на лице философское смирение. Про себя же подумал, что ничего хорошего подобный вызов не сулит, а раз не привлекают истинно мусульманскую часть команды, то поручение должно быть наверняка делом щекотливым, находящимся на самой гране того, что дозволено правоверному, а может и переходящим эту весьма расплывчатую грань.
Шейх ждал их в личном кабинете командира сектора. Сидел в углу, поджав ноги на цветастом молитвенном коврике с великолепным презрением игнорируя европейскую мебель, которой был обставлен кабинет. Во всем, что касалось канонов восточной культуры, соблюдения традиционного уклада, Халиль был показательно ортодоксален, и хотя и не требовал от своих подчиненных таких же жертв, но зная нрав и привычки шефа, практически все сотрудники Аппарата центральной национальной безопасности старались так же во всем придерживаться истинно исламских традиций. Волк, почтительно склонившись в дверях, исподтишка оглядел худощавую высохшую фигуру шейха, облаченную в небрежно наброшенный на плечи черный халат. Халиль с последней их еще довоенной встречи сильно изменился. Черты его и без того ястребиного лица невероятно заострились, глаза покраснели от долгой бессонницы, а щеки ввалились обтянув желтой, как древний пергамент кожей, вытарчивающие вперед скулы. Да видно не сладко пришлось ему с началом боевых действий! На голове шейх обычно носил традиционную черную чалму с зеленой повязкой хаджи, сегодня зеленая лента отсутствовала, и это Волк тоже счел дурным знаком. Снять подобную почетную регалию, правоверного могло побудить лишь участие в деле, которое он не считает правильным и угодным Аллаху. Так что отсутствие повязки сегодня говорило само за себя.
