— Гр-ра! — взревел чеченец, когда стальной стержень легко пробив льняную рубашку, глубоко вошел ему в печень.

Истошно закричала некрасиво кривя рот и прижимая ладони к щекам, все еще не поднявшаяся на ноги блондинка.

Сначала Саламбек даже не понял, что с ним произошло. Отчего все тело пронзила острая вспышка невыносимой боли, яркой световой гранатой разорвавшейся в голове, на миг ослепившей и оглушившей его. Потом вдруг разом ослабли такие мощные и всегда послушные мышцы. Он хотел ударить русского локтем, но отчего-то не смог даже поднять руку. Хотел развернуться к нему лицом, но ноги подломились в коленях, отказываясь держать его тело. Что-то горячее потекло в пах и дальше по бедрам. Саламбек почувствовал, что мир вокруг стремительно закружился, как в далеком детстве, когда он ездил с отцом на ярмарку в довоенный еще Грозный и катался в парке на каруселях. Он еще успел удивиться, такому яркому детскому впечатлению вдруг ни с того, ни с сего всплывшему сейчас из глубины памяти. Потом вспомнил про бритоголового русского, поискал его глазами, но не нашел, зато почувствовал, как сзади его подхватили под мышки чьи-то сильные руки, помогая осторожно опуститься на асфальт. Асфальт оказался теплым и мягким, нагретым летним солнцем, почти таким же теплым и мягким, как трава на высокогорных лугах, и солнце было таким же нежным и ласковым, гладило его лицо своими лучами, и Саламбек, потянулся за этой лаской, закрыв глаза и постепенно проваливаясь в темноту.

Когда кавказец бросился в атаку, Вовка весь сжался от страха за посмевших вступиться за блондинку парней. Все-таки он был очень силен и страшен, этот дикий сын гор и сразу было понятно, что его врагам, как минимум не поздоровится. Однако бритые ничуть не испугались. Тот, что со шрамом уверенным плавным движением скользнул навстречу врагу, ловко избегая разящих ударов, извернулся немыслимым образом, будто прилипнув к кавказцу в извращенном сладострастном объятии. А потом похожий на огромную гориллу, заросший волосами горец, вдруг пошатнулся, закачался и едва устоял на ногах. Бритоголовый заботливо поддержал его под мышки и аккуратно усадил на асфальт. Сидеть кавказец, правда, тоже не смог и тут же мягко завалился на бок.

— До встречи в аду, обезьяна! — ухмыльнулся второй бритый, так и не принявший участия в схватке.

От ларьков им навстречу рванулись товарищи кавказца, у одного в руке блеснул нож. Видимо, до последнего момента горцы не считали нужным вмешиваться в конфликт, веря, что славяне, как обычно разбегутся при виде разъяренного Саламбека. Но что-то пошло явно не так, то ли славяне попались неправильные, то ли сам Саламбек оплошал, только факт был налицо, их брат лежал без чувств, завалившись на покрытый чахлой городской травой газон, а оба бритоголовых были целехоньки. Меж тем, русские, похоже, не замечали нависшей над ними новой угрозы: тот, что со шрамом, увлеченно протирал носовым платком побуревшую отвертку, второй что-то деловито советовал ему, повернувшись к приближающимся чеченцам спиной. Вооруженный ножом был уже всего в нескольких метрах, еще три-четыре секунды и он нанесет удар в спину. Он не будет предупреждать врага, окликать его и предлагать повернуться, такие фокусы хороши для красивых рыцарских романов, а отнюдь не для уличной драки. Тут нужно использовать любое преимущество над противником, а прав будет тот, кто останется стоять на ногах. Рука, сжимающая нож уже пошла в замах, удар в который будет вложена вся инерция бега и немалый вес тела, окажется страшным, если даже не убьет на месте, то в любом случае надежно выведет из строя. Вовка с неожиданной ясностью осознал это в тот момент. И сделал единственное, что мог в данной ситуации. Сам потом себе удивлялся, но сделал. С громким полувизгом, полукриком он метнулся под ноги набегающему чеченцу. Сжимаясь в комок ударил его плечом в колени, проехался локтями по обдирающему кожу зернистому асфальту, не чувствуя боли, непередаваемой музыкой слыша ударившие в уши злобные ругательства. Остро воняющая потом тяжесть навалилась на него, он запутался в чужих ногах, сжался в комок, силясь спрятаться, укрыться, от того, что происходит вокруг. А где-то над головой яростно хрипела злая матерщина, слышались глухие удары и вскрики боли. И вдруг все кончилось. Чья-то сильная рука вздернула его за шиворот на ноги, прямо перед глазами оказалось лицо одного из бритоголовых, щедро перемазанное струящейся из носа крупными сгустками кровью.

— Живой?

Он поспешно закивал, хотя вовсе не был в этом до конца уверен.

— Хорошо. Тогда ноги в руки и айда за нами. Ну, быстрее! Не тормози!

Какое-то время его просто волокли по загаженным подворотням, проходным дворам, нескончаемому лабиринту дворов-колодцев, трущоб, заборов и тупиков. Потом он, немного придя в себя, уже бежал сам, бежал, превозмогая нещадное колотье в боку, жадно хватая воздух распяленным ртом, стараясь не отстать от пыхтящих впереди бритоголовых.

Остановились неожиданно, как раз в тот самый момент, когда Вовка уже всерьез думал, что больше не выдержит, этого стремительного бега с препятствиями по грязным задворкам, о существовании которых он даже не подозревал до сегодняшнего дня. Оба бритых тоже запалено дышали, видно и им пробежка далась нелегко.

— Пику скинул? — сдавленно прохрипел тот, что повыше.

— Обижаешь, начальник, — ухмыльнулся в ответ Шрам. — Давно уже.

Высокий тоже расплылся в улыбке, демонстрируя ряд металлических коронок на месте передних зубов. Переминавшегося с ноги на ногу рядом с ними Вовку они будто бы вовсе не замечали. Наконец железнозубый повернулся к нему, проехался жесткой пятерней по волосам.

— Спасибо, малой. Если бы ты чертям в ноги не кинулся, не знаю, что и было бы. Не заметили мы их вовремя, думали этот черножопый один куражился. Самостоятельно.

— Молодца, братишка, с нас при случае сто грамм и пончик, — поддержал товарища Шрам, криво улыбаясь одной половиной лица.

Вовка только теперь рассмотрел, какая у него кривая и неестественная улыбка. Располосованная бугристым, плохо сросшимся рубцом левая щека оставалась совершенно неподвижной, и лишь правый уголок рта полз вверх, превращая лицо в перекошенную гротескную маску. По идее это должно было смотреться отталкивающе и уродливо, но видимо из-за тепло глянувших на него больших серых глаз, опушенных неожиданно длинными, как у девушки ресницами, улыбка показалась ему доброй и открытой. Видимо поэтому, когда железнозубый, еще раз потрепал его по волосам и, кивнув на прощание мол, бывай, брат, развернулся, собираясь уходить, Вовка, набрался смелости уцепить того, что со шрамом за руку. Парень недоуменно обернулся, и Вовка, торопясь, пока тот не отмахнулся от него как от надоедливой мухи, захлебываясь от волнения выпалил:

— Ребята, а вы кто? Я тоже хочу, так как вы… С вами… То есть, я хотел сказать…

Он замолчал, не умея выразить словами теснившиеся в груди чувства, боясь, что ошибся и все не так понял, но вместе с тем надеясь, что все это неслучайно, что наконец-то обрел единомышленников. Шрам несколько секунд внимательно вглядывался в его раскрасневшееся лицо, а потом, повернувшись к своему товарищу, нерешительно произнес:

— Слышь, Кастет, а паренек-то похоже стоящий… Как думаешь? Нам молодая поросль нужна… Смену себе растить надо…

Вовка с надеждой глянул в мрачное оценивающее лицо железнозубого Кастета. Тот укоризненно качнул головой:

— Вот всегда ты так, Меченый, так и норовишь кого-нибудь на улице подобрать, да на груди пригреть. Только думать же надо, это тебе не котенок бездомный, а человек, пусть маленький еще, да глупый. Но человек со своими мыслями, желаниями и идеями, а ты его уже норовишь к нам записать. Так это только в пионеры всех подряд одним чохом принимали, а тут личное осознание требуется, желание и понимание…

— У меня есть, — затараторил, торопясь убедить железнозубого Вовка. — У меня есть желание, есть понимание… Я с вами хочу…

Больше всего на свете он боялся, что эти двое сильных взрослых парней сейчас развернуться и бесследно исчезнут из его жизни, потому был готов буквально на все лишь бы они признали его право быть рядом с ними. В конце концов, разве не он так мужественно помог им только что справиться с кавказцами. Они сами говорили, что без него бы не обошлись. Так чего же они теперь раздумывают, а этот самый Кастет вообще смотрит подозрительно, будто на врага?