Петрович был по возрасту даже старше, чем сам Кэп, а в Чечне мотал уже второй срок и на этом основании ему позволялись некие вольности.
— Нет, Петрович, не несут. Некоторые обезьяны носят яйца, — в тон контрактнику отозвался Кэп.
Держать обезьян за яйца начали сразу после заката, в неверных сумеречных тенях группа выдвинулась на исходные позиции. Учебный день в школе подрывников завершался вечерней молитвой, после нее измотанные курсанты отправлялись в свой дом, оставляя наблюдать за территорией всего одного часового. Разведчики за несколько дней непрерывного наблюдения успели досконально изучить принятый на объекте распорядок. Часовым назначался один из курсантов по очереди. Службу он нес довольно своеобразным образом, вовсе не предусмотренным положениями Устава гарнизонной и караульной службы. Наряженный на охрану чеченец просто-напросто садился на крыльцо домика служившего казармой курсантам и тихо дремал в обнимку с автоматом до двух часов ночи. В два он уходил в дом, будил своего сменщика, и на крыльцо возвращался уже тот. В течение времени, необходимого на побудку, а время это в зависимости от крепости сна второй смены, иногда могло достигать получаса, школа оставалась вообще без охраны. Сразу было видно, что всерьез нападения здесь никто не ждал. Еще бы, в глубине территории, полностью контролирующейся бандитскими отрядами Басаева и Гелаева, на которой не было ни одной заставы, ни одного блокпоста федеральных войск, боевики чувствовали себя абсолютно вольготно и безопасно. А охранник был скорее данью традиции устройства любых военных лагерей, чем реальной необходимостью. Разведчикам такое разгильдяйство создавало прямо-таки тепличные условия для работы, оттого настроение в группе при выходе на задачу было скорее приподнятое, чем тревожное. Налет, задуманный командиром, имел все шансы пройти без сучка и задоринки.
Да и солдаты в группе подобрались бывалые и тертые, несмотря на молодость видавшие виды, предстоящий ночной бой, вызывал в них по большей части лишь позитивную, веселую злость застоявшихся без дела бойцов. Как это ни удивительно, практически самым зеленым и необстрелянным в группе, был как раз, формально назначенный заместителем ее командира лейтенант Шварцман. Кроме него этот выход был первым лишь для одного разведчика, отслужившего всего полгода. Видимо от этой общности Сашка испытывал особую симпатию к невысокому круглоголовому крепышу со странным прозвищем Колумбиец. Поинтересовавшись как-то истоками такой странной клички, Шварцман с разочарованием узнал, что произошла она всего лишь от переделки фамилии солдата Коломиец. Он-то ожидал какой-то запутанной истории, а все оказалось так примитивно и просто. Вообще лейтенант частенько ловил себя на том, что все придуманные им головоломные приключения и яркие события, оборачиваются на деле такой вот примитивной простотой. Даже сама воображаемая романтика службы в разведке, обернулась всего лишь тяжелой лошадиной пахотой, требующей больше терпеливой покорности вьючного животного, чем бесшабашной храбрости грозного хищника. Правда, сегодняшний ночной налет на базу боевиков, обещал, наконец, настоящее приключение, в духе тех, что грезились ему горячечными бессонными ночами перед командировкой на взаправдашнюю войну.
— Так, Черный, ты сегодня только на подхвате. Первый бой эта штука такая, сложная, его пережить надо. Тогда станешь настоящим бойцом. Потому пойдешь со мной в паре, будешь держать спину. Вперед не лезь и без нужды не высовывайся, герои нам здесь не нужны. Герои они вон штабы на Ханкале охраняют, а мы на этой войне так, чернорабочие, мусор человеческий чистим… Так что главное спокойнее, не паникуй и лишний раз не дергайся. Гут? Ну, вот и отлично, договорились…
Кэп говорил нарочито бодро и весело, стараясь придать себе небрежно-уверенный вид, показать, что ему все нипочем, заразить невольно дрейфящего перед ждущей впереди неизвестностью новичка своим позитивным настроем. В глубине командирских глаз Шварцман легко различил вспыхивающие то и дело азартные огоньки. Для капитана Севастьянова ночной налет был своего рода спортом, вроде очередного выхода на ринг, против сильного и хитрого соперника, которого необходимо было, во что бы то ни стало, обязательно победить. Такой вот кровавый спорт.
К базе они вышли чисто. Шварцман, устраиваясь рядом с Кэпом в самой гуще цепляющегося за склон лощины кустарника, еще подумал, как забавно было бы сейчас посмотреть на вытянувшиеся бородатые рожи чеченцев, если сообщить им, что они со всех сторон окружены федералами, уже держащими их всех под прицелом.
— Командир, может того, — рискнул предложить он. — Дать сейчас по ним со всех стволов, да и делу конец.
— Ишь, какой быстрый! Дать и все! — усмехнулся Кэп. — Легкой жизни ищете, юноша…
Потом все же пояснил снисходительным тоном:
— Видишь ли, это тебя в училище, на огневой подготовке дяди с большими звездами добросовестно обманули. Ты думаешь, что здесь так же как на стрельбище, с двенадцати патронов завалишь двух автоматчиков, плюс пулеметный расчет? Хрена лысого! Если даже учитывать момент первоначальной растерянности, эффект неожиданности и прочие эфемерные психологические нюансы, то процентов пятьдесят этих деятелей, я думаю, уцелеют после огневого налета, займут оборону и вполне продержатся до подхода подкреплений. А вот после этого подхода обороняться в самую пору будет уже нам. Теперь угадай с первого раза, кого после твоей кавалерийской атаки будут долго и нудно гонять по горам хмурые и очень раздосадованные духи? Что, молчишь, студент? От тож, думай прежде, чем чего-нибудь ляпнуть. Нет, мы все сделаем чисто и грамотно, так, что комар носу не подточит…
Красный от стыда Шварцман, зарекся больше давать какие-либо советы и, насупившись, принялся наблюдать за раскинувшейся внизу прямо под ним территорией школы. Смотреть, прямо скажем, особо было не на что. Знакомые, кажется до последнего гвоздя, домики, зеленый бок торчащей из-за стены полевой кухни, натянутая поодаль армейская палатка, в которой хранилась используемая для практических занятий взрывчатка, мерно тарахтящая ДЭСка. Вот собственно и весь пейзаж, даже глазу зацепиться не за что. Отмолившиеся духи неспешно разбредались по домам, несколько человек курили на крыльце, о чем-то тихо беседуя. Вскоре угомонились и они, один за другим потянулись внутрь, в подсвеченное электричеством тепло большого домика. На крыльце остался только скучающий часовой, мечтательно опершийся на ствол поставленного между колен автомата, глядя на усыпанное огромными яркими звездами ясное небо.
Ночное небо в горах, оно совершенно особое, не такое, как на равнине. Будто накрыли горные кручи огромной чашей черного стекла, изукрашенной узорами созвездий. Плывут по гладкой черноте купола неведомо куда сверкающие огоньки далеких звезд, перемигиваются между собой, будто знают какую-то очень важную тайну, настолько важную, что нет ничего более сокровенного, скрытого от людей в устройстве мироздания. Узнай ее, и станешь властелином жизни и смерти, самым могущественным и богатым, победишь старость и болезни, изобретешь вечный двигатель и машину времени, дашь счастье всем обитателям маленького шарика, плывущего в холодной пустоте, того самого, что носит смешное и трогательное название Земля. Много о чем мечтается под усыпанным звездами горным небом, много чего видится в его бездонной черноте…
— Петрович, давай со своими, только осторожно, на цыпочках!
— Принял, командир, сделаем.
Искаженный треском помех шепот из портативной рации бесповоротно ломает все очарование ночи. Рация вовсе даже не военного вида, куплена Кэпом еще дома на собственные деньги. В некоторых ситуациях связь внутри группы просто необходима, а у родного армейского начальства, как всегда, снега зимой не выпросишь, не то, что дополнительного нештатного оборудования. Шепот контрактника, долетевший с другой стороны лагеря, пронзая радиоволнами равнодушный эфир, громом ударил по и так натянутым нервам, Шварцман весь подобрался. Вот оно началось! Завозился, поправляя снаряжение, щелкнул предохранителем автомата.
