С Сергеем были мы земляками. Вместе ходили в школу, вместе озорничали. Школа была на весь городок одна и обходилась без номера. Жили мы рядом и часто встречались на футбольном поле, когда играла улица на улицу. Потом вместе же поступили в соседнем большом городе в университет — я на физфак, а он на биологический. Дальше наши пути надолго разошлись.

Городок назывался Сосновкой. Восемь тысяч жителей, леспромхоз, деревообрабатывающий завод, небольшая местная промышленность — таких городков по всему Союзу десятки тысяч. Обычное, ничем особенным не примечательное местечко. В юности хотелось уехать отсюда куда-нибудь далеко-далеко — в большой город, в большую жизнь… Многие и уехали, кто куда… Но почему-то в последнее время я, минчанин с многолетним стажем, чувствующий себя старожилом и в Москве, и в Ленинграде, хорошо знающий и Киев и Новосибирск, — я все чаще и чаще мысленно возвращаюсь в Сосновку, в небольшой, ничем не примечательный городок.

Вы тоже, наверное, в далеком школьном детстве на уроках географии, особенно когда географичка заболевала, а классный руководитель заговорщицки подмигивала и, приложив палец к губам, говорила: «Тс-с! Урока не будет. Сидите тихо. А то…» — осторожно закрывала за собой дверь — вы тоже тогда, наверное, играли в эту игру. Нужно отыскать на карте название города, реки или местности, которое загадал твой соперник. Сначала прикинешь, где бы это название могло встретиться, потом лихорадочно шаришь глазами среди хитросплетения шрифтов и линий — времени тебе на поиск всего пять минут!

Наконец торжествующе тычешь пальцем в глянцевую поверхность, переживая волнующую минуту географического открытия, а затем, кося глазом в сторону, чтобы не подглядели, находишь название позаковыристей, поиностраннее, зажимаешь его в кулаке и смотришь, загадочно улыбаясь, как толпятся твои товарищи совсем в других австралиях и америках, по слогам читая: вера-крус, мон-теви-део, рио-де-жа-ней-ро…

Еще тогда я заметил одну особенность, а после в книгах по психологии нашел и объяснение этому явлению: даже самые признанные знатоки дольше всего ищут, а иногда так и не находят названия чрезвычайно простые — вроде нашей Сосновки, либо же — написанные очень крупным шрифтом. Слово или словосочетание прямо перед глазами, ты смотришь на него, но не видишь, не замечаешь, словно попало оно в огромное слепое пятно зрения. Будто на карте — белое пятно, и попадают в него самые обычные наши города и реки.

Не видать маленького провинциального городка с глубоким оврагом, упирающимся прямо в свалку. Городок подступил к самому оврагу, так что несколько домиков оказались над обрывом, а один забрался почти на дно и затаился там, среди зарослей черемухи и великанов осокорей, из коры которых, как мы верили в детстве, делают пробку. По крайней мере, кораблики, которые мы выстругивали перочинными ножиками из этой коры, были легче пенопластовых и несли больше всего парусов…

Незаметна на карте и неглубокая речка Песчаная, в которой заключалась для нас когда-то добрая половина мира. Здесь мы ловили на удочку рыбу щеклею и думали, что она встречается только у нас, а потом оказалось, что эта мелкая рыбешка водится чуть ли не в любой лужице, только называется иначе — уклейка…

Помню, на берегу старого русла Песчаной, у далеко вдающегося в лиственный лес затона, стоял маленький кирпичный заводик, для своих глиняных нужд накопавший вдоль реки множество неглубоких, но больших ям — величиной с доброе футбольное поле каждая. В половодье ямы заливало, потом пацаны марлевыми бредешками ловили в них юрких щурят, а жители постарше и посолидней сажали между озерками картофель и бобы. На глинистой почве к лету вырастало множество колючих сорняков, на которые часто садились невесомые стрекозы, считавшиеся у нас лучшей насадкой для рыбалки. Именно здесь, да еще в ивняке по самому берегу мы зорили птичьи гнезда и делали свистульки из молодых побегов тальника…

Сколько лет прошло, а горьковато-сладкий вкус до сих пор на языке…

Когда в прошлом году врачи стали в один голос предлагать мне отдых, а Женька Атрощенко после долгого хмурого молчания убрал в ящик стола кардиограмму и заявил: «Старик! Жить хочешь — сматывайся в деревню…» — я не сразу вспомнил Сосновку…

Первой встретилась мне Екатерина Петровна. Она шла по обочине мостовой, накренясь под тяжестью авоськи. Я догнал ее.

— Екатерина Петровна! Давайте, я помогу вам донести сумку, а вы за это исправите мне двойку за домашнее сочинение!

Она обернулась и погрозила мне пальцем:

— Опять ты за свое, Субботин! Да ведь та двойка давно уже исправлена!

Голос у нее был прежний, молодой и уверенный.

— Что, дружок? — с улыбкой спросила она. — Думал, не узнаю? Эх, ты! Да ведь любой из нас, учителей, своих трудных учеников всю жизнь помнит…

— Неужели я был такой непослушный?

— А то!

Это задорное, типично сосновское восклицание как-то сразу и до конца убедило меня в том, что я дома, в своей Сосновке, и вызвало целый рой воспоминаний. Но все мои вопросы Екатерина Петровна предупредила одним движением руки:

— Пойдем ко мне домой, там и расскажу… Фотографию десятого «В» достанем и каждого вспомним. Ты где остановился-то?

— Да я, собственно, в гостиницу…

— Вот и славненько! У меня и устроишься. Чтобы мой ученик — да в гостинице! Это после того, как он мне столько нервов попортил! У меня все ваши останавливаются, если приезжают. Вот в марте Гошка ночевал…

И пошли, и завертелись воспоминания.

А уж потом, чуть ли не за пятой чашкой чая, когда я перепробовал клубничное, черносмородинное и еще несколько сортов домашнего варенья, Екатерина Петровна мимоходом упомянула Сергея. Речь зашла о дровах. Так вот с ними в эту зиму было хорошо, дров Сергей привез березовых, жарких… Я удивился:

— Как, и Сергей здесь?

— Да он уже лет восемь у нас в леспромхозе работает. Лесник не лесник, а заботится о лесе, — ответила учительница. — Женька-то, сын, как летом приезжает, всегда к нему ходит. Да и на рыбалку ездят, на ночь, а то и на две…

Я удивился еще больше. Потом вспомнил, что после третьего курса Сергей стал специализироваться на вновь образованной тогда кафедре охраны природы. Леспромхоз в Сосновке один из самых богатых в области, имеет обширную заказную зону. А Сергей — что-что, но лес любил всегда.

— Да вот погоди, — добавила Екатерина Петровна, — часам к восьми и он сам явится. Я как раз на сегодня с ним договорилась.

И точно, где-то около восьми раздался стук в дверь. В представительном чернобородом мужчине я с трудом узнал Сергея.

А назавтра к вечеру мы с ним уже ставили палатку на берегу Песчаной, за несколько километров от города. Березовая роща узким мысом спускалась к воде и обрывалась у самого берега. Год от года половодье подмывало сушу, оставляя после себя вывороченные стволы с причудливо застывшими корнями. Под одной из таких коряг мы развели костер. Легкий ветерок налетел с реки и притих. Замолкли и мы, глядя на огонь.

— Вот ты физик, — заговорил Сергей, отворачиваясь от едкого дыма. — Скажи, у вас бывает такое… ну, аномалия, что ли… Если, скажем, железная руда, и компас отклоняется — это я понимаю. Это закон природы. А вот чтобы всюду одни законы, а где-то — другие, так бывает?

— Нарушение изотропности Вселенной? А как же! Вот, например, везде скорость света — триста тысяч, а около Солнца — меньше, — авторитетно ответил я.

— Да нет, анизотропность — ото тоже понятно. Здесь другое. Вот я читал где-то про человека, который притягивал к себе предметы — биомагнитная аномалия. Там похоже,

— А-а, фантастика, — пренебрежительно протянул я. — Этот рассказ я тоже читал. Нет, такого в физике не бывает, физика наука точная. Чепуха все это, сказки.

— Ну почему же обязательно сказки, — поморщился Сергей. — Б науке, может, и не бывает, а в жизни… В жизни многое может быть. А если человек вмешался? Предметы — к человеку притягивались.