— Ну, это не та история, которую стоит рассказывать за вечерним чаем. Мы и не будем.
Двор проскакиваю. Кирпич битый под ногами шумит. Неприятно, но не смертельно. Аномалии разрядами по всему заводу трещат, четвертый блок рокочет на севере, ветер завывает, трубы гудят. Там, за горизонтом где-то, есть далекая планета, где живут такие же, как мы, скитальцы и слепцы. Там где небеса чудесны, там, где чудеса небесны, там живут такие же, как мы, спесивцы и глупцы.
Он взглядом костюм армейский ищет, это мне еще две секунды в зачет. Выглядываю в пролом осторожно. Умник дискуссию прервал, опыт у него боевой обобщенный, богатый, может инструктором в спецназе работать.
Чисто. Тупичок у выхода свободен. На машине грузовой нет никого. Медленно и плавно перетекаю за контейнер. День, в нем самое главное — тень. День, часто проходит как жизнь — незаметно.
Вот она. Тень стрелка с той стороны контейнера.
В русском языке есть слово из трех букв. Оно означает — «нет», но говорится и пишется совсем по-другому.
— «Нет» тебе! — гаркнул я, нажимая на спуск.
Я ствол на уровне живота держал, для гарантированного летального исхода. А ловкач и здесь с выдумкой к делу подошел. Он на железную станину забрался. Очередь ему прямо по коленям пришлась. Пал он со своего насеста и задумался. Нет, не о вечности. Пистолет из-за пояса тащить или за автоматом тянуться. Избавил я человека от раздумий. Снял у него с пояса гранаты, пистолет, еще один из сапога достал. Маленький. Наподобие «Браунинга». Можно было бы просто в голову выстрелить. Но. Вечное «но»!
Рука не поднималась. В бою убить, хоть десяток. Не доводилось мне пленных расстреливать.
— Что за день такой невезучий, — подранок на судьбу жалуется. — Сначала урод армейский сделку сорвал. Хотел его пристрелить за обиду и ущерб слегка возместить, так он в куполе засел наглухо. Тут сам подставился. Ты под кем ходишь?
Я Умника по гарнитуре щелкнул, учись мыслитель, пока есть у кого.
— Сам по себе, — говорю.
— Одежда у тебя не самостоятельная, — оскалился ловкач. — Куртка не плащ.
— Верное наблюдение, — соглашаюсь. — На два килограмма легче.
— Кого из черных мастеров знаешь? — спрашивает.
— Так не осталось никого, — улыбаюсь в ответ. — Кто в «Сталь» ушел, кого убили, некоторые за речку вернулись. Долго черных мастеров не будет. Товар штучный, а воспитывать некому.
Истекай ты кровью и умирай. Вон уже асфальт под коленями черный. Интересно, зачем он на разговоры силы и время тратит. Заблеял бы жалко, что жить хочет, я бы сразу вспомнил, что он в засаде по мою душу сидел и пристрелил его.
Психолог подранок тоже неплохой. Не злит меня. Правда, не узнал или прикидывается?
— Слыхал я об этом, только не верил. По случаю, знаю, где казна черных мастеров лежит. Перевяжи, в долю возьму.
Вкусная приманка. Нет, ну что за жизнь. Убить некого, все живые нужны.
— Сам перевязывайся. Лишнее движение, сразу стреляю. И рассказывай. Вранье чую, слово неправды — ты покойник.
Есть у него мыслишка задняя. Понять не могу, что он задумал.
— Конторский дом на перроне станции знаешь? Туда ход такой. С торца со стороны завода бак стоит. Забираешься по лесенке, с колпака вентиляции прыгаешь на соседнюю крышу склада. Между крышами трубы идут, по ним перебираешься на крышу конторы.
Там пролом в крыше. По наклонной балке вниз и вверх ходят. Прямо над «электрой». Сорвался — смерть. Весь дом в тайниках. Там миллионы!
Правую руку в небо, внимание отвлек, а левой нож метнул из рукава. Вот на этот шанс он все и поставил. Игрок. Ва-банк на зеро. Ваша карта бита. Еще летел клинок, я падал в бок, а он начинал подниматься на руках, когда моя очередь его достала.
Пуля, она, может, и дура, но быстрее штыка и ножа.
Живучий был паренек. До последнего глаза злобой светились. Достойно умер. Все его добро стало мое, тело в аномалию. Мне на Янтарь.
Вышел на площадку с грузовиком. Подобрал передатчик выброшенный.
В куполе разгрузился от добычи случайной. Еще денежки в бумажник убрал.
Акелла с Гердой решили у ученых остаться. Шумно им на базе, людей много. Я не возражал, от Агропрома до Янтаря полтора часа ходу, а псу минут двадцать. Связь работает, соскучился через полчаса можно встретиться.
Умник предложил в Долину прогуляться. Воды из нашего родника принести пару канистр. У него большие надежды на нее были.
Есть такое слово «надо». Когда я его слышу, всегда спрашиваю: «Кому?».
Здесь все ясно — нам.
— Убедился, что не зря человека убили? — говорю. — Взгляд не понравился. Глаза зеркало души. Классическая формулировка. А у тебя данные о расширении зрачка и связанных с этим реакциях должны быть. Используй знания, чего они мертвым грузом лежат.
Включились мы с ним на общий канал, стали в дороге новости слушать.
Серый добровольцев звал на охоту, монстры Свалку заполонили. Кеннеди репортеров в поселок привел за сенсациями. Щенок за драку сталкера в погреб посадил.
Добежал до родничка, гарнитуру в ветки шалаша вплел, чтоб кабаны не утащили. Пусть наше место заветное под наблюдением всегда будет.
Умылся, напился, собрался в шалаше поваляться полчасика, как сразу на общем канале в набат ударили. Кабаны поселок на Кордоне атаковали. Накрылся мой отдых.
В среднем темпе пошел. Кому ты и зачем нужен, если в момент стрельбы, у тебя руки ходуном ходят, и глаза потом заливает? Стрелок должен быть тих и спокоен, как скорбный демон.
Первую стаю из пяти собак мне пришлось еще на дороге к сельхозкомплексу перестрелять. Кинулись, как на молодого поросенка. Чуть-чуть не достали. Полу куртки один оторвал. Отрубил им хвосты, раз патроны потрачены.
Во дворе бывшего кооператива еще стаю разогнал. Здесь я был на коне, точнее на тракторе. Заскочил на крышу и стал их короткими очередями гвоздить. Шесть тушек рядом остались лежать, пока вожак уцелевших собак не увел.
В тоннеле под мостом на шоссе, полевому лагерю туго приходилось.
— Щенок, — кричу, — пора псом становится. Бери четверых носильщиков для двух раненых, стрелков, сколько сможешь и к мосту двигайся. Я им тут пока их права зачитаю. Кеннеди, ты же боец не из последних. Как там насчет бремени белого человека?
— Это пропаганда расизма, сэр. Я иду, — говорит янки.
Добежал до тоннеля, там один обрез жалко отстреливается.
Полный магазин расширенный выпустил одной очередью.
— Вы, — приговариваю, — имеете право на трехразовое горячее питание в любом зоопарке мира, который рискнет вас приютить. Вы имеете право на смерть, страшную как ваша жизнь. Вы имеете право жрать друг друга и вступить в политическую партию, чтобы делать это не как дикие звери, а по высшим соображениям. Вы имеете право съесть любого, кто пришел в Зону без патронов, но это не я. У меня их много.
Кеннеди с Лопесом дружно с того конца ударили. Рассыпался хоровод, кинулись собаки по насыпи в разные стороны. Носильщики раненых под руки подхватили и в поселок. Щенок на дороге стоит, держит круговую оборону. Умник картинку на все камеры в поселок передает. Репортеры ликуют, опять рейтинги вверх ползут. Здесь Лопес ногу на бегу и подвернул. Мы с Кеннеди руки в замок сцепили, подхватили калеку. Щенок вокруг мечется. Очередь влево, очередь вправо. Вылетаем к костру, с улыбкой на лице, с языком на плече. А нас снимают. Кстати, очень неплохо вышло. Водичку нашу я на эти царапины и вывихи, да еще на виду у всей Америки тратить не стал. С Билли рассчитаюсь в процессе жизни, а США я ничего не должен.
Передал на Агропром, что на кордоне периметр перейду, в обычном порядке. Буду задерживаться, пусть вечерние работы начинают без меня.
Всех раненых в госпиталь пристроили. Знали янки за собой вину, заглаживали. Не повезло Белому Псу. Пали они с Мертвым городом жертвами экспериментаторов.
Бывает и хуже. Когда в Советскую Армию ядерную бомбу дали, решило командование ее испытать. Взорвали на Тоцком полигоне, и через очаг заражения части на учения повели. Кто после этой истории умер, кто инвалидом стал, все еще тайна.
