Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Костя взял ручку, осмотрел перо. Вынул коробку из-под обуви, где у него лежали плоскогубцы, молоток, гвозди, паяльник, и вначале выправил плоскогубцами перо, а потом с инструментами пошел на кухню и начал ворошить табуреточные части.

— Вынесем обратно на помойку, — сказала Катя.

— Реликт? Ни за что.

— Я знаю, чему равняется Д, — сказал Глебка. — Д меньше трех и равняется трем. Сейчас буду еще варьировать. Д меньше пяти и равняется пяти. Д меньше шести! Д — блеманже, суфле!

Катя дала Глебке подзатыльник, совсем не такой полновесный, какой он обычно получал от тети Слони, по Глебка только этого и ждал: побежал к дверям, выскочил во двор и заголосил:

— Истязают!

Начал бегать по двору. Катя, как, бывало, тетя Слоня, выбежала вслед за ним, пытаясь его поймать, но он уворачивался и продолжал голосить:

— Погибаю!

Во дворе за происходящим наблюдали старухи. У прачечной стояла дочка Тетеркиной Муза Тетеркина в таком же как и у матери пушистом берете, который едва держался на ней огромным розовым одуванчиком. Муза схватила крышки от ведер для пищевых отходов и начала ударять ими, как медными тарелками в оркестре. Кинулись в воздух вороны. Залегли в бункерах коты. В одной из снежных фигур — бах! — лопнула электрическая лампочка. Глебка продолжал носиться по двору и голосить. Муза гремела ведерными крышками и тоже кричала, но свой вариант:

— Порют!

Катя наконец поймала Глебку, но не без помощи бегуна пенсионера Овражкина, который загнал Глебку в угол, как курицу. Катя взяла Глебку за шиворот и повела домой. Он шел воинственный, непокоренный.

Вслед ему неслось: Дзум! дзум! — удары ведерных крышек.

— Представление устроил. Но стыдно!

— Скучно. Уроки да уроки. И в школе и дома.

На пороге дворницкой стоял Костя. С интересом наблюдал.

— Что, если его на самом деле отлупить? — подумал вслух Костя.

— За что? — спросил Глебка, заволновавшись.

— А скучно. — Костя снял шапку, вздохнул и нарочно почесал голову: — Ну, скучно.

— Верно. Потренируйся, — сказала Катя. — Повоспитывай.

Костя сразу перестал чесать голову.

— Снег с крыши надо сбрасывать. Цупик вон идет. — И Костя, чтобы совсем покончить с разговором о воспитании, деловито надел шапку.

По двору шел Толя Цупиков, нес мотки веревок и лопаты.

— Возьмите меня на крышу, — немедленно попросил Глебка.

— Мечтаю, как и воспитывать. Подежуришь внизу? — спросил Костя Катю.

— Сейчас оденусь.

Катя и Глебка снова вышли во двор, оба уже одетые. Их внимательно оглядели старухи. У Музы кастрюльные крышки забрали, и она просто стояла у прачечной. Костя и Толя Цупиков ушли в подъезд, чтобы подняться на крышу. Во дворе появилась техник-смотритель Фокасьева. Размахивая папиросой, сказала Глебке:

— Тетка звонила — интересуется, как живешь.

Посетителей к Соне Петровне не пускали. В институте питания был объявлен карантин, потому что в городе эпидемия гриппа.

— Лучше всех живу, — ответил Глебка Фокасьевой.

— Я его истязаю, — сказала Катя.

— Неправда! — возмутился Глебка.

— Ты сам только что бегал по двору и кричал.

С крыши закричал Толя:

— Вы там готовы? Можно начинать?

— Начинайте! — распорядилась Фокасьева.

— Ай, ду-ду! — закричал Глебка. Он уже обо всем забыл.

Полетели первые пласты тяжелого снега, расшиблись об асфальт. Гулко толкнулось по двору эхо и улетело обратно на крышу. Старухи разошлись: они не выносят шума.

— Вы мне окно в подъезде не разбейте! — крикнула Фокасьева прокуренным голосом. Она держала ладонь над головой, между пальцами — папироса, на кончике которой шевелились под ветром искры, и смотрела наверх, на крышу руководящим взглядом.

— Не волнуйтесь, техник!

Опять взорвались на асфальте снаряды, засвистели осколки.

— Даешь еще! — радовался Глебка. Он жил сейчас полной жизнью.

— Ты москвичка? — спросила Фокасьева Катю.

— Нет.

Из подъезда пытался выскочить шустрый человек с тоненькой папочкой под мышкой. Он смешно вертел голо вой, прицеливаясь, когда бы ему выскочить. «Люди стали совсем нетерпеливыми, даже в пустяках», — подумала Катя. А она? Слишком терпелива, даже на свадьбе присутствовала. Зачем?

— Жилец, осторожно, — сказала Фокасьева, — снег с крыши сбрасывают. За счастьем приехала? Жилец, я же вас предупредила. Или поступать куда-нибудь будешь?

— Не буду, — ответила Катя, продолжая думать о своем.

— Значит, за счастьем все-таки?

Жилец с тоненькой папочкой выскочил, и в этот миг завизжала Муза Тетеркина: Глебка пристегнул ей к уху прищепку. Катя сбегала, спасла Музу, привела Глебку.

С крыши теперь полетели снег и лед мелкими кусками Видны были взмахи лопат. Из жэка пришли за Фокасьевой:

— Вас ждут в ремонтуправлении.

— Ты здесь покараулишь? — спросила Фокасьева Катю.

— Для этого и приехала, — улыбнулась Катя. — Специально.

— От причуд не продохнуть. — Фокасьева глубоко затянулась папиросой и ушла.

Глебка радостно смотрел наверх, на взмахи лопат ждал, когда снова полетят снаряды.

— Иди сюда. Встань возле меня.

Он послушно подошел, стал. Катя поправила на нем фуражку, отряхнула пальто. Глебка спросил:

— Ты сердишься на меня? — И заглянул Кате в лицо. — Сердишься? — повторил он обеспокоенно.

— Назови слово на букву «Д».

— Капитан Дик.

— Нет.

— Дыня, диван.

— Варьируй еще — вторая «У».

— Дупло. В классе у нас учится.

— Нет. Дурачок, — сказала Катя ласково.

Но Глебка обиделся, хотел отойти. Она его крепко взяла за руку. Он все-таки руку выдернул, перекрутился весь для этого и отбежал на другой конец двора. Оттуда по-мальчишески бескомпромиссно закричал:

— А ты… ты! Дворничиха!

Он кричал что-то еще, но не было слышно, потому что с крыши полетели самые большие снаряды… Началась канонада, от которой сотрясалась мостовая и которая так привлекательна для зрителей.

Когда Катя и Костя вернулись домой, Глебки дома не было.

— Ну, где этот Сверхчеловек?

Катя подняла голову и взглянула на фонарь: наверху, на фонаре, сидел довольный собой Сверхчеловек…

— Посмотри, какой он ловкий, — сказала Катя. Она не хотела, чтобы Костя ругал сейчас Глебку.

— Созреет и упадет, — сказал Костя.

***

На следующий день Катя спросила Костю:

— Ты думал о жизни всерьез?

— Зачем? Я мусорный гений. — Костя улыбнулся.

— Надолго или эпидемия?

— Ты предлагаешь свой леспромхоз? Я подумаю. — Костя продолжал улыбаться. С каждым днем Катя нравилась ему все больше, и он не скрывал этого. Зачем скрывать? Он хотел, чтобы Катя поскорее убедилась бы в этом сама.

— Я работаю на звероферме. И ничего тебе не предлагаю. — Теперь улыбнулась и Катя. — Ты вроде Глебки.

— Почему?

— Не созрел еще. На фонаре сидишь.

— Не созрел для чего?

— Для собственного сознания. За тебя решают обстоятельства. Ты и здесь в силу обстоятельств.

— А ты — обстоятельства?

Катя не ответила.

Разговаривали они на кухне. Катя закончила мыть посуду. Костя перетирал посуду полотенцем.

Они стояли рядом.

— Тебя кто-нибудь обидел? Ну… в том крае, где солнца восход? Куда ты ездила? — Костя спросил в своей шутливой манере, но Катя угадала в вопросе серьезность.

— С чего ты взял, что меня обидели?

— Показалось. — Костя был осторожен: он никак не хотел причинять Кате хотя бы малейшую боль.

— Закажу себе «кенгуру» и уеду, чтобы не казалось.

— В «кенгуру» на звероферме! — Костя засмеялся. — На севере диком!

— В лоб получишь, — сказала Катя и щелкнула пальцем по тарелке, которую держал Костя.

— А за что?

— Я самолюбивая девушка.

— Ты говорила, что ты любопытная.

— Я — всякая. Пора усвоить.

Костя накинул полотенце Кате на плечи и тихонько привлек Катю к себе. Совсем близко смотрел ей в глаза, ждал в Катиных глазах ответного движения. Катя спокойно сказала:

6
{"b":"120428","o":1}