– Вот о чем гласят древние предания, ваше величество… Прежде чем королевские знамена взвились над высокими халдейскими башнями, прежде чем крылатые фараоны воцарились на троне благодаря сокровенным знаниям египетских жрецов, далеко на востоке процветали могущественные империи. Даже в бескрайней пустыне, прозванной колыбелью человечества, увы, даже в самом сердце необъятной Гоби шли жестокие войны, там, где стройные минареты вонзались в лиловый небосклон Азии… Но это было много веков назад, о повелитель, так давно, что память о тех событиях не сберегли древнейшие мудрецы. Великолепие некогда блистательной Гоби теперь живет лишь в воображении менестрелей и поэтов…

(Из рассказов Сахмета Окаянного)

В серых сумерках на городской стене Сардополиса маячила фигура прорицателя. Старик спускался вниз и студеный ветер лохматил его бороду.

Прямо перед ним по всей широкой равнине пестрели шатры и палатки войска, осадившего город. Над шатрами реяли знамена, украшенные пурпурным гербом короля Циаксареса. Багряный крылатый дракон появлялся повсюду, где ступала нога северных рыцарей.

Воины сновали возле метательных машин и штурмовых башен, а часть их кучкой столпилась у стены, по которой спускался жрец. Солдаты издевались над ним, осыпая грубыми насмешками, но седобородый старец оставлял их слова без внимания. Его незрячие глаза под нависшими белыми бровями, казалось, смотрели вдаль, где верхушки леса устремлялись к крутым горным вершинам, окутанным голубой дымкой.

Голос вещуна постепенно нарастал, делаясь пронзительным и тонким.

– Горе, горе вам, жители Сардополиса! Падет жемчужина Гоби, сравняется с землей и слава ее канет в вечность! Поруганы будут ее святыни, а по улицам и площадям реками заструится кровь! Вижу, вижу, как владыка лишается своего венца и гибнет в позоре, а вольные горожане становятся рабами!

Воины под стеной на мгновение умолкли, град издевок прекратился, а затем вверх взметнулся целый лес копий.

Бородатый великан выступил вперед и прогремел:

– Слезай к нам, старая развалина! Мы тебя встретим, как подобает!

Глазницы старика зияли пустотой… Увидев это, крикуны дружно умолкли, а перебежчик между тем заговорил вновь; на сей раз голос старика звучал мягко и спокойно, а в речи было много непонятных воинам фраз, однако каждое слово раздавалось отчетливо и чисто, вонзаясь в наступившую тишину, как отточенный кинжал.

– Вы с победой вступите в город и король ваш воссядет на серебряном троне. Но из лесной чащи к вам придет возмездие… Вас настигнет извечный карающий меч и никто, никто не спасется!… Однажды сюда явится Тот, Кому Все подвластно в этом мире!

Прорицатель воздел руки к небу, поднял лицо к багровому диску восходящего солнца и воскликнул:

– Эвоэ! Эвоэ!

Затем старик камнем рухнул вниз. Борода и полы одежды взметнулись на лету, острия копий пронзили насквозь тело несчастного и старец испустил дух.

И в тот же миг ворота Сардополиса разлетелись вдребезги под ударами стенобитных машин. Подобно водам вышедшей из берегов реки рыцари Циаксареса неудержимым потоком ворвались в город. Словно хищники, опьяненные запахом свежей крови, они принялись убивать и грабить. Жестокость их не знала границ. Ужас в тот день объял город. Черная гарь пеленой висела в воздухе, пламя пожаров вздымалось над кровлями домов. Победители устроили на последних защитников города настоящую охоту и безжалостно расправлялись с ними там, где застигали. Они бесчестили женщин и убивали младенцев на глазах у матерей. Еще недавно сиявший красотой Сардополис теперь окутался дымом пожарищ и превратился в груду пылающих развалин. Город был беспощадно разграблен и поруган. Закатное солнце бросало последние отблески на знамя с багряным драконом и он, казалось, кружил над самой высокой из башен королевского замка.

Его коридоры были освещены горящими факелами, а в огромном зале красноватые блики огня плясали по стенам, поблескивая на серебряном троне, где восседал предводитель победившей армии. Его черная борода была вся перепачкана кровью и грязью, а потому слугам пришлось изрядно потрудиться, чтобы привести ее в порядок, и теперь король пировал со своими вассалами. Он сидел за столом и жадно обгладывал баранью кость.

Повелителя можно было распознать среди подданных по осанке и жестам, в которых сквозило величие и чувство собственного достоинства, которого Циаксарес не утрачивал даже несмотря на помятые доспехи и полученные в битве раны. Кроме того в искусстве браниться король не уступал ни одному из своих солдат.

Циаксарес был последним принцем крови в своем роду, впервые пришедшим в самое сердце Гоби в те незапамятные времена, когда каждый барон чувствовал себя безраздельным властелином всего мира.

И хотя ныне он одержал великую победу, однако лик его был мрачен.

Многие страсти наложили на него свою печать: сила и жестокость, привычка повелевать другими и тяга к порокам, коварство и благородство – все эти черты отчетливо читались на лице правителя.

Взгляд его серых глаз, обычно холодных и бесстрастных, оживал лишь в пылу битвы – в них вспыхивали жестокие огоньки. Сейчас он казался мертвым. Циаксарес неотрывно смотрел на недавнего правителя Сардополиса, короля Халема, который теперь стоял перед ним, крепко связанный.

По сравнению с богатырски сложенным Циаксаресом, Халем казался хрупким и стройным.

И хотя его мучили многочисленные раны, побежденный стоял, гордо расправив плечи, а его бледное лицо было непроницаемо.

Странны прихоти судеб человеческих! Эта мрачная сцена разыгрывалась в увешанном гобеленами мраморном тронном зале, куда более уместном для пышных приемов и шумных празднеств!

Единственным, кто, казалось, не чувствовал себя неловко на этом зловещем пиру, был стройный юноша с угрюмым лицом, одетый в шелка и бархат. Нэхо, как его называли, сопровождал Циаксареса повсюду. Одни называли его фаворитом короля, другие поговаривали, что он – исчадие ада, демон во плоти, преследующий королевский род… Никто по-настоящему не знал, кто таков Нэхо и откуда он явился, однако его злой воле Циаксарес никогда воспротивиться не мог и об этом было известно всем.

Легкая усмешка мелькнула на красивом лице юноши. Он провел ладонью по своим волнистым черным волосам, а затем наклонился к Циаксаресу и что-то шепнул ему на ухо. Тот молча кивнул в знак согласия и снова предоставил служанке умащивать благовониями его бороду и вдруг заговорил коротко и резко.

– Я победил, Халем! Но я милосерден! Признай себя моим вассалом и я пощажу тебя!

Вместо ответа Халем плюнул на мраморные плиты пола прямо ему под ноги.

В ледяных глазах Циаксареса мелькнуло любопытство и он буркнул себе под нос:

– Однако, ты храбрец… А смельчаки должны умирать…

Нэхо не сводил с Циаксареса взгляда и в тот миг, когда взоры их встретились, казалось, некая невидимая сила подтолкнула короля, точно он получил от кого-то безмолвный приказ. Циаксарес схватил прислоненный к трону длинный окровавленный меч, медленно встал, спустился вниз по ступеням и взмахнул клинком.

Халем не шелохнулся. Да он и не собирался уклоняться от смертельного удара. Лезвие тяжелого меча обрушилось на беззащитного пленника. Циаксарес же с каменным лицом наблюдал, как несчастный замертво рухнул к его ногам и лишь тогда вырвал клинок из бездыханного тела.

– Вышвырнуть отсюда эту падаль! – приказал он.

Из толпы стоявших в другом углу тронного зала пленников раздался гневный возглас.

Циаксарес оглянулся, стараясь понять, кто дерзнул возмутиться против него, а затем подал знак слугам.

Двое воинов вытолкнули вперед высокого сильного юношу с золотистыми волосами. Он был еще очень молод, а весь его облик выражал гнев и отчаянье. Пленник был весь изранен и без доспехов.