Впоследствии Хрущев усиленно старался всех убедить, что репрессии планировались на Политбюро, и вполне в этом успел. Но в 1953 году у него был лишь один выход - выпихнуть вперед себя Маленкова, как всеми признанного преемника Сталина.

А на самом-то деле нет никаких оснований считать, что председатель Совмина был в курсе их планов. Более того: помните, Серго Берия рассказывал, как Ванников позвонил Маленкову, а у того не отвечал телефон? Но такого не может быть, потому что не может быть никогда, ибо снимает трубку не сам Маленков, а кто-либо из его секретариата. (Если даже Ванников звонил по «вертушке», то, не получив ответа, он бы позвонил в секретариат и поинтересовался, где Маленков.) Если телефон не отвечал, значит, он был выключен. А если у главы государства выключен телефон… надеюсь, понятно, что это означает?

Более того, судя по его дальнейшей судьбе, именно Маленков являлся основным врагом Хрущева. После пленума 1957 года, когда противники Хрущева предприняли попытку снять его - кстати, совершенно уставными методами, -все они лишились своих высоких постов. В газетах появилось постановление «Об антипартийной группе Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова» - именно в таком порядке.

Всех «смутьянов» перевели на незначительную работу, а впоследствии исключили из партии. Молотов, например, поехал послом в Монголию. Однако потом, выйдя на пенсию, все они спокойно жили в Москве. С Маленковым же поступили иначе. Его отправили сначала в Усть-Каменогорск, потом в Казахстан, в город Экибастуз, директором ТЭЦ. В 1961 году его исключили из партии и выпихнули на пенсию, но покинуть Казахстан не разрешили, позволив вернуться из ссылки лишь в 1968 году, после смерти матери. По всей видимости, условием стало молчание - Маленков не оставил воспоминаний, ничего не рассказал даже нашедшему ключик ко многим партийным функционерам Феликсу Чуеву. Остаток жизни он попросту промолчал.

Кстати, кроме кампании по дискредитации Берии, хрущевцами была развернута еще более разветвленная кампания по дискредитации Маленкова. Другое дело, что если «антибериевский» пиар проводился открыто и на всю страну, то здесь действовали несколько тоньше. Маленкова усиленно старались представить «мотором» самых грязных дел МГБ, и в первую очередь «дела врачей». Нет, конечно, основным злодеем тут считался Сталин, но Маленков выступал в роли его правой руки. Хотя не факт, что в ту зиму он вообще имел отношение к делам госбезопасности.

Согласитесь, это логично: у кого самая жестокая судьба, тот и есть главный враг существующей власти…

Вернемся теперь к документу, который считается одним из основных материалов по аресту Берии, - пресловутому черновику заседания Президиума, составленному Маленковым (док. 1.1.), и рассмотрим его поподробнее. Странное он производит впечатление - и чем дальше, тем «страньше». Почему-то состоящую из общих слов вводку, которую любой из присутствующих способен был произнести в порядке импровизации, автор прописал четко и полностью, а содержательная часть дается в виде отрывочных, конспективных фраз. Более того, в сборнике «Берия», где этот документ опубликован, под ним содержится примечание, что он двойной: часть напечатана на машинке, а часть написана от руки.

И вот тут впору сказать: «Блин!», если не крепче. Потому что какой же это черновик? Кто это печатает черновики на машинке, а потом продолжает от руки? Первая, машинописная часть - те самые общие фразы - может быть только одним: тезисами чьей-то речи, посвященной повестке дня заседания, то есть аресту Игнатьева. Когда понадобилось придумать «оправдательный» документ, кто-то из присутствующих пробежал глазами бумагу, сказал: «Годится!» и, взяв первый лист, предложил Маленкову дописать остальное. Маленков дописал, но в дело эта бумажка не пошла, а после заседания он машинально положил листок в папку.

Почему я считаю, что эта фальшивка сделана экспромтом, во время заседания? Потому что позднее вряд ли стали бы стряпать «составной» документ - его изготовили бы от начала до конца в одном стиле. «Маленковский черновик» носит на себе следы явной импровизации и жуткой спешки, на уровне паники.

Но на самом деле все еще интереснее. Обратим внимание на стиль машинописной части и задумаемся над тем, кто его готовил.

«Враги хотели поставить органы МВД над партией и правительством.

Задача состоит в том, чтобы органы МВД поставить на службу партии и правительству, взять эти органы под контроль партии.

Враги хотели в преступных целях использовать органы МВД.

Задача состоит в том, чтобы устранить всякую возможность повторения подобных преступлений.

Органы МВД занимают такое место в системе государственного аппарата, где имеется наибольшая возможность злоупотребить властью.

Задача состоит в том, чтобы не допустить злоупотребления властью».

Берия ставил вопрос об Игнатьеве перед Президиумом ЦК и мог, в принципе, подготовить нечто подобное, - но это явно не бериевский стиль, слишком длинно и неконкретно. Маленков? С какой стати? Он к этому делу вообще никаким боком не причастен. Значит, Хрущев - больше просто некому. За это говорит, кстати, и оборот «партия и правительство» -в таком сочетании употребить его, пожалуй, в июне 1953 года мог только Хрущев. Помните, Берия в «атомном» документе как писал? «Вы недооцениваете еще в полной мере своей ответственности за порученное Вам Государством дело».

Итак, на 14 часов 26 июня 1953 года было назначено заседание Президиума ЦК, на котором должен был разбираться вопрос об МВД в целом и об аресте бывшего министра внутренних дел Игнатьева в частности…

Семен Денисович Игнатьев родился 1(14) сентября 1904 года в деревне Карловка Елисаветградского уезда Херсонской губернии, в украинской крестьянской семье. В десять лет поступил на Термезский хлопкоочистительный завод, затем в железнодорожные мастерские. С 1920 года работал в политотделе Бухарской группы войск, с 1921 года - в военном отделе Всебухарской ЧК, затем в Главном управлении милиции Бухарской республики. В 1922 году становится заместителем заведующего орготделом ЦК КСМ Туркестана, потом работает в профсоюзах. В 1931 году заканчивает Промакадемию, по специальности инженер-технолог по самолетостроению, но тут же начинает работу в аппарате ЦК ВКП(б) и дальше делает чисто аппаратную партийную карьеру. С 1937 года он - секретарь Бурят-Монгольского обкома ВКП(б), с 1943 года - первый секретарь Башкирского обкома. С 1946 года работает в аппарате ЦК, в управлении по проверке партийных органов, но недолго: уже в феврале 1947 года его переводят в Белоруссию, вторым секретарем ЦК республики. В Москву он вернулся лишь в 1950 году, став заведующим отделом партийных, профсоюзных и комсомольских органов ЦК ВКП(б).

Затем его карьера делает неожиданный вираж. После отстранения и ареста министра-госбезопасности Виктора Абакумова Игнатьев становится сначала членом комиссии Политбюро по расследованию «сигнала» на министра, затем представителем ЦК в МГБ, а 9 августа 1951 года - министром госбезопасности.

Это второй случай, когда во главе органов госбезопасности становится партийный аппаратчик, причем дважды повторяется не только назначение, но и стиль работы. В первый раз это была трагедия, во второй - труба низенькая, дым жиденький, но результаты, в сумме, еще более сокрушающие. Если учитывать, конечно, что деятельность Игнатьева послужила причиной переворота 26 июня, а переворот 26 июня направил страну по пути, ведущему к катастрофе.

Как и при Ежове, при Игнатьеве «органы» вовсю занимались фальсификацией следственных дел. Правда, их было немного - зато каких! Именно при нем завершилось расстрельным приговором всем подсудимым «дело еврейского антифашистского комитета». Полностью за ним числится «мингрельское дело». И наконец, «дело врачей» - самое знаменитое из послевоенных.