Литмир - Электронная Библиотека
A
A

НЬЮ-ЙОРК. ТОСИМИТИ КАРИЯ

Я спросил Моэко, забронировала ли она себе номер. Она оставила свои два чемодана на попечение консьержа и, судя по всему, еще не решила вопрос с жильем.

Потом она спросила:

— Вы знаете историю про гнома с южного острова?

— Что? Историю про гнома? — переспросил я, но она уже отвернулась и ничего не ответила. Я, значит, думаю о том, где она будет жить, а ей вроде бы наплевать. Говорит о какой-то ерунде. Что это еще за гном с южного острова?

Я засомневался: выглядела она действительно странно, но когда я взглянул на ее профиль, то от моих сомнений не осталось и следа. Моэко Хомма напоминала чрезвычайно искусно сделанную куклу из стекловолокна. Один резкий вопрос: «Гном с южного острова? Что это еще такое?» — и она уже готова уйти.

— Гм, может быть, начнем с того, что позавтракаем вместе? Приближался полдень, и я пригласил ее в соседний итальянский ресторан.

Съев равиоли, салат и шоколадный мусс, она не проронила ни одного замечания.

— Если вы не против, чтобы остановиться в моем отеле, я сниму для вас номер. Так вы, значит, актриса? В каких же фильмах вы играли?

По ее манере одеваться да и вообще по всему ее виду было ясно, что она необычная девушка. Даже за столом ее жесты подчинялись некоему ритму… это было что-то невыразимое. Легкое движение, словно мановение рук дирижера, — и этого уже достаточно, чтобы вернуть вам хорошее настроение. Хотя это еще не означало, что она действительно актриса.

— Пока только в двух, и это были роли второго плана. Сначала в «Огнях гавани», это ремейк одного европейского фильма, а потом в «Ночи перед революцией». Речь идет о пролетарской революции в начале эпохи Тайсё, окончившейся полным крахом.

Мне показалось, что я слышал уже это выражение: «пролетарская революция». От него повеяло чем-то родным. И вдруг я вспомнил фильм «Огни гавани». С японским кинематографом я был мало знаком, но этот фильм я как-то, маясь от субботнего безделья, посмотрел. Сюжета я почти не помнил. Обычная история любви портовой девчонки и моряка с броненосца… Моэко Хомма смотрела на меня исподлобья и улыбалась так, будто читала мои мысли. От ее улыбки меня пробрал морозец. Теперь я вспомнил: она играла официантку из портового бара, где и происходило действие картины. Этакую юную и невинную барышню, которая ждет возвращения своего возлюбленного, и каждый раз, когда ее пытаются убедить, что он обманет, она качает головой, опустив глаза долу. В сцене, когда друг наконец-то возвращается после длительной разлуки, у нее на лице появляется такая же улыбка, что и сейчас.

Я не знаю, приподнимала ли она уголки рта или же у нее подрагивали мышцы лица — да и она сама вряд ли могла сказать, что это такое, — но улыбка ее длилась лишь мгновение, как вспышка или взмах ресниц.

Однако, чтобы заметить это, не нужно было особо пристально вглядываться в ее лицо — улыбка ее била в глаза, заставляя человека вздрогнуть, словно от брошенного предмета.

— Погоди-ка… да, что-то такое припоминаю, я уже слышал о тебе.

Мне не хотелось говорить ей, что я видел ее в «Огнях гавани». Уж не знаю отчего, но мне показалось, что девушка хочет посмеяться надо мной. Вместо этого я произнес:

— Мне рассказала о тебе одна актриса, Рэйко Саито. Ты знакома с ней? Ей уже семьдесят, но она превосходная актриса. Она говорила, что из всех молодых актеров единственная, у кого есть талант, — это ты.

И это была правда. Однако где-то в глубине души я никак не мог связать имя Моэко Хомма с той юной актрисой, которую расхваливала Рэйко Саито. — На мой счет часто ошибаются.

С этими словами Моэко Хомма вынула ложечку из шоколадного мусса, положила ее на стол рядом с тарелкой и чуть отвернула голову. Если принять за «ноль» ее нормальное состояние, то знаком «плюс» можно было бы обозначить легкую улыбку, а «минусом» — когда она слегка отворачивалась. Это не означало, что она не любила дешевых комплиментов или не замечала лести, скорее этим она хотела сказать: «И особенно не стоит говорить мне о том, что там обо мне болтают».

Я почувствовал себя сбитым с толку.

— Ах вот как? Но это так, я оставил свой фотоаппарат дома. Я могу снять тебя в Японии, только надо будет улучить момент… было бы неплохо запечатлеть тебя во время работы. У тебя есть что-нибудь на примете?

— Да, есть. В этом году я буду сниматься. На этот раз у меня главная роль. Съемки в Канадзава.

— Ладно, тогда я сделаю снимки здесь… но скажи, почему ты выбрала именно меня?

Что-то рвалось заполнить черную дыру внутри меня.

— Потому что мне очень нравятся твои работы.

Ничто не в состоянии уничтожить черную дыру, что поселилась в тебе на полях сражений. Эта бездна сама поглотит все, как сказал Клаус Катцерманн. Я был согласен с ним на все сто.

— Мне приятно слышать это… Я постараюсь исполнить твой портрет в том же стиле, насколько это будет возможно. На самом деле мне кажется, что это самое главное в фотографии. Я стараюсь не думать о том, кто находится передо мной, я заставляю себя не думать о том, что я фотографирую. Ты знаешь, я не люблю говорить на эту тему… но я был во Вьетнаме. Возможно, твое поколение никогда не слышало о том, что была такая война, а я вот был там. И я полагаю, что мой военный опыт сильно повлиял на то, что я делаю сейчас. А знаешь, идея с твоим портретом мне нравится все больше и больше.

Я почувствовал, что мой голос зазвучал неприятно. Моэко Хомма попала в поле притяжения моей черной дыры. Знаки сменились, то есть изменилось выражение ее лица… и оно навечно осталось внутри меня.

Такое было со мной впервые.

Потом мы вернулись в отель, и Моэко Хомма поднялась в свой номер. Она сказала, что хотела бы немного отдохнуть, а я тем временем отправился к консьержу и заказал два места на вечерний мюзикл.

Затем я вышел пройтись в Центральный парк. Всякий раз, когда на пути мне попадался молодой негр, я вспоминал военную базу Дананг, а если навстречу шел белый, я слышал рев винтов почтовых самолетов в аэропорту Таншоннют.

Мое душевное равновесие полетело к черту. И тем не менее, гуляя в парке, глядя на низкие облака — предвестники скорого снега, — я, к своему удивлению, ощущал накатывающие волны радости.

Потом я зашел в кафетерий и выпил там пива.

Вкус этого пива не сильно отличался от того, что я пробовал в Сайгоне после возвращения с передовой.

Вечером мы с Моэко посмотрели мюзикл в стиле танго, а после я пригласил ее в ресторан у Бруклинского моста, откуда открывался вид на весь Манхэттен.

Мы выпили целую бутылку «Клико», и Моэко развезло. Кажется, мы много о чем успели поговорить, но о чем точно — не помню. Ничто не смогло бы нас остановить.

КАНАДЗАВА. МОЭКО ХОММА

Сценарий никакой.

Несколько реплик, от которых возникает впечатление, будто сидишь неподвижно и пялишься на протухшую рыбину на залитой полуденным июньским солнцем кухне. И что же я должна тут делать?

«Не уходите!»

«Умоляю!»

«Не уводите его!»

Вот что я должна произнести, обращаясь к полицейскому, который арестовал моего возлюбленного. После этого я должна броситься к нему и выкрикнуть следующее:

«Подожди!»

«Я помогу тебе!»

«Я спасу тебя!»

Действие происходит в 1937 году. Старая история, мелодрама, однако в самом начале съемок продюсер объявил нам: «Это социалистическая картина!» А режиссер то и дело повторял: «Эта работа является определяющей как для вас, так и для меня; и вы, и я — все мы одинаково рискуем». Я играю служанку в кафе, внешне сдержанную, но при этом очень сильную внутри, которая становится кумиром социалистического движения.

Что это значит: «сильная внутри»? Я задала этот вопрос режиссеру, на что этот старичок посоветовал мне подумать об этом самой. Я подумала и решила, что «быть сильной внутри» должно означать решимость.

Я начала играть, исходя именно из такой предпосылки, и дело пошло. Я выкрикнула свою первую фразу «Не уходите!» так громко, что раздалось даже что-то вроде эха; «Подожди!» звучало не как призыв, а было произнесено тихим, исполненным слез голосом так, словно я пыталась убедить саму себя; «Я помогу тебе!» я произнесла, думая о том, как действительно помочь моему возлюбленному; последнюю же фразу «Я спасу тебя!» я прокричала, будто бы эти слова сами вырывались у меня из горла, в них слышалась безнадежность, словно я знала, что в конце концов никак не смогу помочь ему выбраться на свободу.

6
{"b":"120379","o":1}