В Японии учат, что нет ничего в мире, чего не смог бы добиться человек, если он прилагает к этому все возможные усилия. Эта идеология положена в систему экзаменов. И тех, кто терпит поражение, клеймят именем неудачника. Играя на страхе сделаться неудачником, родители и преподаватели, таким образом, заставляют ребят приобщиться к конкурсной системе. У многих моих школьных друзей боязнь поражения в конечном счете спровоцировала болезнь. Одна девушка сошла с ума, ей казалось, что в ее тело впиваются тысячи булавок; один из моих приятелей впал в аутизм и больше не выходил из своей комнаты; другой подхватил какую-то неизвестную болезнь кишечника и не мог принимать никакой пищи; у еще одного вдруг стали нещадно выпадать волосы. Им говорили, что это может быть обусловлено генетической предрасположенностью, или что это неизвестный доселе вирус, или же что дело в плохом иммунитете. Меня все это настолько напугало, что я решил покинуть эту страну, так как система по производству неудачников слишком могущественна, чтобы с нею можно было бороться. Позже, на Кубе, я понял. Я понял очень простую вещь: даже если ты вдруг осознал, что у тебя нет никакой возможности добиться того, чего ты так страстно желал, жизнь на этом не заканчивается, ведь к счастью ведет множество других путей. Это элементарно, но в Японии такие вещи понимают с трудом, тогда как на Кубе об этом знает каждый. Поначалу я думал, что эта истина стала мне доступна благодаря кубинской музыке и изысканности танцев, но это оказалось не так. В Японии существует некая модель, которой нет на Кубе, вернее, способ приводить людей к одному знаменателю. Как была создана эта модель, я не знал никогда. Она не имеет отношения к монархической системе и не является коллективной иллюзией. Может быть, это следствие того, что мы очень любим моделировать все происходящее. Но в любом случае, когда приезжаешь на Кубу, понимаешь, что здесь эта модель не действует. Для этого недостаточно просто оказаться за границей: например, в Нью-Йорке имеется значительная японская диаспора и модель там функционирует без сбоев. Я сбежал, мои друзья, оставшись в системе, заболели. Но мне всегда казалось, что должны же быть такие люди, которые были бы способны выживать, отвергая эту модель и не выезжая при этом за пределы страны. Нужно ли им для этого обладать энергетикой, значительно превосходящей мою? А может, они должны придерживаться какой-то особой стратегии? Есть ли здесь связь с сексом и наркотиками? Я часто задавал себе эти вопросы. И теперь у меня сложилось впечатление, что эта актриса не принадлежит к моей расе. Разумеется, не будучи при этом кубинкой. Наливая мне четвертый стакан, бармен заметил:

— На твоем месте я бы воспользовался случаем и тоже спросил Кардозо кое о чем. За тысячу долларов он тебе не откажет.

Это не означало, что Кардозо будет прорицать мне будущее. Но он мог бы выявить мою истинную сущность.

— О моей работе? — спросил я. — Например, что я не создан для того, чтобы помогать этой женщине?

— Он может говорить о работе, и не только. Я сказал бы больше, но не знаю всего… жизнь не заключается только лишь в теле и душе, на самом деле их может быть множество, то есть ты не единственный в своей жизни. Кардозо скажет тебе, кто из них действительно ты.

— А если во мне живет убийца и Кардозо скажет, что это и есть истинный я — что мне тогда делать?

— Страшно, да? — захохотал бармен. — Если бы я был на твоем месте… — Он наклонился над стойкой и прошептал: — Если бы я был на твоем месте, я бы предпочел знать всю правду. Шаманы, не только один Кардозо, не всегда говорят приятные вещи; мне рассказывали, что однажды какому-то человеку предсказали день его смерти. Я не знаю, как шаман сказал ему об этом, но все-таки сказал, и мне кажется, что про свою жизнь лучше знать всю правду.

Я дал бармену пятерку и попросил написать мне адрес Кардозо. Он жил в старой части Гаваны.

Я позвонил актрисе на автоответчик и сказал, что приеду за ней к десяти утра, и после этого сразу отправился домой.

Этой ночью мне приснился действительно странный сон. Вообще-то мои сновидения довольно банальны, но на этот раз случилось что-то особенное. Приехав к себе, я тотчас же лег в постель, но сон не шел ко мне. Как ни старался я заставить себя заснуть, ведь утром мне предстояло опять увидеться с этой женщиной, глаза мои упорно не желали закрываться. Я чувствовал себя очень усталым, это была какая-то необычная усталость. То ли голова, то ли нервы, короче, какая-то часть моего организма, до этого редко утруждаемая мною, была словно мочалка. Сильнее всего усталость ощущалась в глазах, правом виске и в затылке. В аэропорту было слишком жарко, в номере актрисы я почти все время находился стоя, да и в ресторане мне не удалось нормально поесть. Тело мое просило отдыха, и как только я начинал было засыпать, каждый раз перед моим внутренним взором вставал образ актрисы. Как-то в школе один из моих старших товарищей научил меня, как можно быстро расслабиться, чтобы уснуть. Я попробовал подрочить, но и из этой затеи ничего не вышло. Я трогал свой член рукой и пытался вообразить что-нибудь эротическое, но все заслонял образ этой женщины. Я напрягся и стал представлять себе тело молоденькой мулатки, что иногда приходила ко мне потрахаться, но здоровье и жизненная энергия семнадцатилетней полукровки оказались мне не по силам после вечера такого нервного экстрима. Что бы я ни делал, все перекрывал образ этой актрисы и ее голос, начинавший звучать в моих ушах, стоило мне прикрыть глаза. В конце концов это меня встревожило не на шутку. Давным-давно отец рассказал мне, как нужно засыпать, когда тебя одолевают заботы и разные мысли. Когда мы закрываем глаза, наши тревоги и все, что еще занимает наш разум, как правило, принимает форму зрительных образов. И тогда достаточно представить себе некоего защитника, который побросает всю эту нечисть в пропасть или в колодец. Я всегда представлял себе в качестве такого заступника Пермана, и он часто помогал мне освободиться от забот и сомнений. Я прокручивал в голове эти забавные сценки, и мои нервы стали успокаиваться. Мозг и тело смогли наконец расслабиться, и на губах у меня заиграла легкая улыбка. Старое средство должно было подействовать. Я повернулся на бок и еще раз попытался уснуть, но опять безрезультатно. Я старался натравить Пермана на актрису, он запирал ее в ящике, предварительно изрезав на куски, потом он кидал ящик в колодец и заливал отверстие бетоном. Я снова и снова заставлял его повторить все сначала, но проклятый голос не умолкал. Заполнив колодец бетоном до самого верха, Перман сказал: «На этот раз все кончено». И в тот же момент я опять услышал голос актрисы, исходивший ниоткуда: «Твои душевные раны никому не интересны. Никто не в силах излечиться от своих ран, от них можно лишь освободиться, разве тебе это неизвестно?» Перман не мог понять, как она может повторять слова Язаки. Он озабоченно огляделся… и в то же мгновение актриса показалась из колодца. Я в ужасе открыл глаза.

Как ни странно, спасла меня Кейко Катаока. Ее фраза: «А кто ты на самом деле?», словно магическая формула, заставила актрису замолчать.

Приближался рассвет. На два-три часа мне удалось уснуть, и вот что мне приснилось.

Я находился на деревянном балконе, выкрашенном в этакий веселенький цвет. Несомненно, дело происходило в старой части Гаваны. Меня поразил очень сильный запах, похожий на аромат ванили, которая так нравится местным барышням. Снаружи нещадно палило солнце, тени казались черными как уголь. Но стоило мне обернуться, чтобы заглянуть в комнату, или просто посмотреть хоть куда-нибудь, как немедленно начиналось головокружение. Я стоял на балконе, то есть располагался на втором этаже дома, но не осмеливался посмотреть, что творилось внутри его. Впрочем, до меня доносились звуки музыки, должно быть, это был урок танцев или что-нибудь в этом духе. Но я не смотрел никуда, хотя у меня даже не были закрыты глаза, я просто не смотрел, и все. Я не желал ни на что смотреть и не смотрел. Но у меня было ощущение, что там, внизу, под балконом, вот-вот должно произойти что-то ужасное. Это ощущение присутствовало в самом воздухе, словно молекулы некоего искусственного химического вещества, как и запах ванили. Повинуясь какому-то безотчетному порыву, я все-таки взглянул вниз. Я увидел козу, огромную, как корова, и старика в тюрбане. Старик держал в руках нож, острый и кривой, как ятаган. Я уже знал, что произойдет в следующую минуту, но даже не мог отвести взгляда. Старик отхватил голову у несчастной козы с такой ловкостью, будто проделывал это ежедневно в течение лет десяти. Я понимал, что стал свидетелем обезглавливания, но меня поразил даже не сам этот факт, а то, что старик стал ласково поглаживать козью отрубленную голову. Нож больше не блестел на солнце. В течение какого-то времени голова не отделялась от туловища и не пролилось ни одной капли крови. И до того момента, пока голова не упала на землю, коза продолжала преспокойно шествовать дальше, пожевывая пук травы. Глядя, как катится по земле голова, я испустил вопль, ибо увидел лицо безжалостного убийцы. Старик, смеясь, посмотрел на меня и одобрительно кивнул, словно хотел сказать: «Да вот, она только что сожрала человека». В срезе козьей шеи, где только что была голова, показалось человеческое лицо, оно стало проходить в отверстие, как экскременты из кишки. Превращенный в жидкость кремового цвета, череп наконец вышел весь наружу и потек под жгучими солнечными лучами, смешиваясь с кровью, стирая границы тени, которую отбрасывал старик в тюрбане…