Он встряхнул головой, не давая себе переживать над страшными потерями времени, потенциала, жизней.

— Я думал раньше, что они оказались слабы. Но самоубийство — это куда более человеческая реакция, чем показали все остальные. Мы согласились на дегуманизацию. Мы привыкли к ней — я к ней привык — настолько, что не мог себе представить, как жить по-другому.

Сал стоял, скрестив руки на груди, явно не убежденный.

— Так как еще можно было бы это организовать?

Марши пожал плечами:

— Должна быть какая-то золотая середина. Многие из нас, в том числе и я, не готовы прыгнуть двумя ногами обратно в главный поток. Мы слишком завязли. Может быть, для нас нужны какие-то базы, откуда работать. Наше место. Центральные клиники или госпитали, которые будут нашей базой. Оттуда мы можем работать, а другие врачи пусть приезжают к нам и с нами свыкаются. Теперь, когда Эффекта Кошмара больше нет, а мы получили хорошую прессу, это должно стать проще. Даже когда мы будем работать на выезде, будет куда вернуться.

— Ты думаешь, это важно? — спокойно спросил Сал.

Марши поглядел на окружающие лица. На Джона, первого своего друга за многие годы. На лица стоявших в двери, чьи жизни оказались неразрывно сплетенными с его, хочет он того или нет. На Ангела, которая улыбнулась ему. На Сала и Милу, его старейших и уцелевших друзей. Еще был Рафаэль Моро, а где-то в туманном прошлом — женщина по имени Делорес Истербрук, которая на время спасла его от отчаяния. Ответ на вопрос Сала был так очевиден, что даже трудно было себе представить, как ответ столько лет мог от него ускользать.

— Да, — ответил он с неколебимой уверенностью. — Нам нужно, чтобы нас окружали люди. — Нахлынули воспоминания о Кулаке, и он знал, что даже из этого странного общения извлек что-то ценное. Это Кулак показал ему, как опасно и разрушительно давать кому-то контроль над своей жизнью. Старый негодяй был такой крайностью, что даже безмозглый алкоголик не мог не понять урока.

Он рассмеялся.

— Черт возьми, нам даже враги нужны будут. Мы слишком долго были на холоде, Сал. Пора вернуться домой.

Сал серьезно кивнул, внимательно глядя темными глазами.

— Кажется, ты все отлично продумал, Гори.

Марши был удивлен. Да, так казалось. Но лишь потому, что он наконец начал рассчитывать наперед, а не бездумно тащиться по течению. Не важно, что его вытащили на берег против его воли. Важно то, что он смог оставить это позади и найти новые горизонты пошире дна очередной бутылки. Где-то по дороге нашлись ответы, которые никогда не приходят к отвергающим сам факт существования вопросов.

— Правду тебе сказать, — добавил Сал, — мне кажется, что ты и должен дальше руководить этой программой.

Марши уставился на него. Надо было предвидеть, что это будет, но он слишком был занят тем, чтобы дать Салу понять то, что он сам еще только постигал. Он покачал головой.

— Только не я.

Сал поднял бровь:

— А почему?

— Не хочу.

— Мне нужна более серьезная причина, — терпеливо сказал Сал.

Марши набрал побольше воздуху и произнес это вслух:

— Потому что я остаюсь тут, на Ананке. Здесь теперь мой дом.

И было приятно это сказать, и иметь в виду буквально то, что сказал. Странно, как каждое новое обязательство только увеличивало чувство освобождения.

И странно, что Сал толком не удивился. Людмила ухмыльнулась и ткнула его в бок. Марши нахмурился, чуя заговор.

Он повернулся и в упор глянул на Джона, который только развел одной рукой и попытался сделать невинное лицо. Марши он не обманул. Джон час говорил с Салом и Милой, и прежнее его выступление показало, что у него что-то свое на уме.

Поглядев на Ангела, на ее улыбку, он обрадовался, что это сказал.

— Ну и что? — донесся сзади голос Сала.

— Ну и что? — повторил он, оборачиваясь. — В каком смысле «ну и что?»

Сал пожал плечами:

— Так будешь руководить отсюда. Я согласен, что в каждой обитаемой зоне нужны один-два из вас. Один нужен здесь. Ты уже здесь. И база тут будет не хуже всякой другой.

— Но тут же нет ни одного госпиталя! — отчаянно выкрикнул Марши.

— А, да, — встрял в разговор Джон. Почесал голову, состроил гримасу, будто встретился с трудной задачей. — А госпиталь нам бы не помешал, учитывая, сколько у нас тут еще больных. — Он прищурился на Марши с хитрым видом. — Кстати, помните то дурацкое обещание, которое вы дали Кулаку от нашего имени?

Он только тупо таращился, не понимая, какого черта Джон об этом вспомнил.

— Вы ему обещали памятник, — напомнил Джон. — Чтобы он смеялся последним за наши денежки. — Его физиономия уже вся лучилась хитростью.

— Да, а при чем это здесь?

— Мы думаем, что, если построить больницу его имени на его деньги, старик завертится в гробу так, что гул пойдет!

Тут Марши пришлось признать свое поражение. К тому времени, когда народ разошелся из комнаты Ангела, он уже согласился не только открыть бергманский госпиталь на Ананке, но и возродить в нем институт. Руководить госпиталем и институтом будет он, а кое-кто из прежнего институтского персонала и, может быть, еще один бергманский хирург прибудут после.

Сал даже намекнул, что может начаться новый набор. События последних дней резко изменили образ бергманских хирургов в общественном сознании, и больше не было Эффекта Кошмара. У Сала с собой есть все, чтобы начать программу, и он все это оставит Марши.

Марши полагал, что, когда все утрясется, может наступить время начать все снова. Если учатся на ошибках, то он их наделал достаточно, чтобы в следующий раз все было правильно.

Людмила и Сал во время своего бегства стали любовниками, что было не слишком удивительно. Она улетала сейчас с Салом, чтобы взять на себя руководство по размещению госпиталей для остальных бергманских хирургов, включая один для себя и Сала. Глядя, как они смотрят друг на друга, когда думают, что их не видят, Марши знал, что его старые друзья будут вместе очень счастливы. У них было много общего, и они слишком долго оба были одинокими.

Джон выгнал из комнаты Ангела всех, кроме Марши, отправив людей на праздник, который уже гудел по всей Ананке. Сам он остановился в дверях, посмотрел на обоих долгим задумчивым взглядом, потом вышел сам и закрыл дверь.

И наступило неловкое молчание. Все, что они пережили, не подготовило их к тому, чтобы остаться наедине. Каждый был уверен, что именно он все испортил в прошлый раз, и боялся сделать это снова.

— Я лучше тоже пойду, чтобы ты отдохнула, — промямлил наконец Марши, стараясь на нее не глядеть. Кажется, именно это и надо было сказать.

Ее голос был тих и застенчив:

— Я отдохну лучше, если ты останешься.

Он потупил голову:

— Ладно.

Она похлопала ладонью по кровати:

— Можешь сесть, если хочешь.

— Спасибо, с удовольствием.

Он неловко сел рядом с ней на край матраса, уставясь на руки. Но через минуту-другую напряжение последних дней и напряжение момента стали медленно таять от простой радости — быть рядом с ней. Он все еще нервничал и не был в себе уверен, не знал, что она от него ждет, но даже это становилось все менее и менее важно.

Рука Ангела медленно подвинулась и накрыла его руку, и он подумал, как она набралась смелости, которой так не хватало ему. Но она всегда была храбрее, охотнее шла на риск. Не потому, что не понимала риска, но потому, что верила, что может при этом выиграть.

Он глядел на их руки. Обе серебряные, но созданы для совершенно разного. Как инь и янь; рука бойца и рука целителя, соединенные ради цели, ничего общего не имеющей с целью биометалла.

От ее руки в его руке шло умиротворение, слаще и глубже, чем приносил когда-либо алкоголь. И ощущение правильности.

— Братство начиналось как религиозная община, — тихо сказала Ангел, нарушая молчание. — У них мало законов, но есть свои обычаи и ритуалы.

— Я знаю. Это очень особенные люди.