Вряд ли бы это для такого человека хорошо кончилось.

Ангел слушала, как передается ее послание, придвинувшись ближе к дверям шлюза. Ушной приемник, который давал ей Дэнни, она брать не стала, потому что экзот позволял ей перехватывать каналы, на которых велась связь. Об этом она не сказала, потому что не хотела никому говорить, что слушает, не хотела давать им шанс обратиться к ней и попытаться отговорить ее от работы, которую она на себя взвалила.

Захватчики попытаются вернуться снова. Скоро. Ангел хотела верить в иное, но слишком хорошо понимала. Сцилла знала это наверняка и только ждала своего шанса возродиться фениксом отмщения в огне битвы.

И все, что оставалось Ангелу, — ждать вместе с ней.

Ангар был эвакуирован и загерметизирован. Хорошо. Одной головной болью меньше.

Марши пробьется. В этом она не сомневалась ни минуты. Он уже помог людям Ананке избавиться от гнета и сделает это снова. Каким-то образом мантия ангела-хранителя перешла к нему.

Хоть она и сказала ему, что он внутри мертв, она видела его неколебимость, увидела еще когда он впервые посмотрел Сцилле прямо в глаз — прямо в глаз своей верной смерти — и не склонился. Не потому, что ему было наплевать на смерть, но потому, что, когда ему пришлось встать за то, что он считал правильным, даже ангельский гнев не мог его сдвинуть. Что-то было у него внутри такое же прочное, как его серебряные руки, такое же сверкающее и недоступное ржавчине. Он был способен на куда большее, чем сам думал.

Он их всех спасет. Только на этот раз она будет на его стороне. Они будут… вместе.

[Держись, Ангел], — шепнул его голос.

У нее дыхание сперло в груди. Он не знал, что она его слышит, но не важно. Главное было, что он это сказал. И она знала, знала, что он велит ей держаться той личности, которую вернул ей, и не превращаться в ту, другую.

[На этот раз я тебя не подведу. ]

И я тебя, — поклялась про себя Ангел, становясь напротив двойных дверей шлюза. От усталости, опасения, от усилий держать и не выпускать Сциллу у нее кружилась голова.

Но она стояла прямо и гордо — одинокий серебряный часовой с доброй улыбкой на лице. Знание, что она ему небезразлична, укрепляло ее, поддерживало ее чувство цели. Она защитит тех, кого когда-то терроризировала. Ею гордились бы ее мать и другие погибшие. Она докажет раз и навсегда, что она уже не та, что прежде.

Она даст Марши время, которое ему нужно, чего бы это ни стоило. На этот раз ее жизнь будет отдана чему-то стоящему.

Она покажет ему свою любовь тем единственным образом, который в ее власти, а когда все это будет позади, она будет надеяться, что он поймет, что она была ему больше, чем союзником, и хотела дать ему больше, чем свою помощь.

Престон Вальдемар сидел в кровати, одетый в жемчужного цвета шелковую пижаму. Когда Марши вошел, он говорил в изящную клавиатуру с деревянной инкрустацией. Он поднял глаза, подозрительно щурясь и хмуря брови.

— Это еще кто? — мрачно бросил он, переводя клавиатуру в режим ожидания и прижимая к груди.

Марши не ответил. Он только стоял, глядя на пациента долгим взглядом. Измеряя взглядом.

Вальдемару было с виду под шестьдесят, лицо прыщавое, под глазами и на подбородке мешки. По документам ему хорошо под семьдесят. Год назад он прошел полную антигеронтную обработку, так что должен был бы выглядеть максимум лет на сорок. Пристрастие к макссу свело усилия медицины на нет. Близко посаженные глаза смотрят мутным одурманенным взором, склеры желтушны и инъецированы.

Кожа нездорового шафранового оттенка. Вряд ли кровоочиститель сильно его измучил, поскольку эта кровать только для показа. Печень и почки наверняка почти сгнили.

— Отвечайте, когда я спрашиваю!

Толстые губы жирного рта распутника туго сжались. Вальдемар глядел на Марши недовольным взглядом, ожидая ответа.

Марши, не обращая на него внимания, оглядывал обстановку. Возле кровати стояло устройство связи, наверняка связанное с клавиатурой. Отлично. Единственный вход и выход — та дверь, в которую он только что вошел. Марши запер ее, чтобы их не беспокоили.

После рекогносцировки он обернул к Вальдемару каменно-бесстрастное лицо.

— Я доктор Георгори Марши. — Он поднял серебряные руки, чтобы не было вопросов, какой именно доктор. — Приехал вас лечить.

— Наконец-то! — фыркнул Вальдемар, падая на подушки. — Я себя чувствую ужасно! Вам давно уже надо было здесь быть! Я вам не пенсионер какой-нибудь; я тут всей этой траханой медициной командую! И заслуживаю лечения получше!

Марши поглядел на дряблого человечка в мягкой постели и улыбнулся, хотя не испытывал чувств более добрых, чем омерзение.

— Ну вот я здесь. — Улыбка его переменилась, что-то странное мелькнуло в глазах. — И я по дороге проделал долгий путь. Сейчас узнаем, стоило ли оно того.

Ангел это чувствовала.

Что-то надвигалось. Воздух был заряжен собирающимся электричеством. Она никогда не видела ничего похожего на земную погоду, но слышала и теперь поняла, что значат слова «затишье перед бурей».

Они будут штурмовать? Откроются двери шлюза и оттуда ударит в нее десяток залпов?

Вариантов десятки. И ко всем и каждому она должна быть готова, но единственное, что она могла делать, — это ждать, напрягая тело в серебряных ножнах так, что оно чуть ли не звенело при каждом ударе сердца.

Она не сводила глаз с двойных дверей шлюза, и так следила за вертикальной щелью между ними, что когда раздался взрыв, она все еще глядела на неповрежденные стальные панели, думая, что они пытались взорвать двери, но не смогли.

Не успела мелькнуть эта мысль, как ее заглушил страшный, леденящий душу драконий рык, звук из темных глубинных кошмаров каждого жителя космоса.

Смертельный визжащий рев разгерметизации.

Взрывом адреналина ударил страх, перебросив систему экзота на форсаж. Голова Ангела дернулась в сторону звука, и глаза увидели зияющую метровую пасть смерти, пробитую в стене метров за двадцать поодаль.

Отвлекающий маневр! — мелькнула в мозгу предостерегающая мысль, но реакция на пробоину вбита с самого рождения в каждого обитателя хрупких стальных и каменных скорлупок, удерживающих неумолимого врага — вакуум. Эта реакция въелась в ее нервы, как у обезьяны — рефлекс хвататься за что попало в падении.

Инстинкт уже гнал ее к стойке с аварийным комплектом возле второй стены, заставляя бороться с вихрем и работать ногами как шатунами.

Высвистывающий воздух наполнился пылью, гравием и мусором, жалящим лицо и со звоном отскакивающим от экзота. Откуда ни возьмись обрушился пластиковый упаковочный контейнер. Она еле успела поднять руку, чтобы защитить лицо. Ее шатнуло ударом, захваченный ураганом мусор проносился мимо и всасывался в дыру. Только инерция и магнитные подошвы экзота не давали ей улететь вслед за ним. Уязвимый органический глаз она закрыла от жгучего вихря, и только безразличная стеклянная линза ангельского глаза выискивала стойку.

И увидела, что стойка почти пуста. Несколько оставшихся керамил-пенных заплат были слишком малы, чтобы закрыть пробоину.

А вот здоровенная пеннокаменная плита, образующая стену стойки, по размеру для этого годилась. Ангел вцепилась в нее, уперлась ногами, выворачивая плиту из стены. Потом ее развернуло и понесло к дыре.

Ураганной силы ветер попытался вырывать плиту из рук, а когда не смог, сбил Ангела с ног и поволок вместе с плитой.

Лишь доля секунды нужна была Ангелу, чтобы понять: если незакаленная панель ударит в стену с этой скоростью, она разлетится на тысячу бесполезных осколков. Сжав челюсти, не отдавая воздух, который хотело вырвать из легких падающее давление, она отчаянно вывернулась, пытаясь сгруппироваться раньше, чем…

И через несколько сотых секунды панель ударила в стену, заклинив тело Ангела между собой и неподатливым камнем вокруг дыры, которую должна была закупорить.