— Скажите мне, доктор, что происходит, когда ваши пациенты приходят в сознание?

— Они помнят, — ответил Марши лишенным эмоций голосом. — Их преследуют кошмары. Каждый пациент, который впоследствии меня видит, испытывает острый истерический припадок. В самом начале несколько пациентов чуть не умерли от страха. Один даже умер на самом деле, хотя мы смогли его реанимировать.

Брат Кулак щелкнул языком.

— Не очень подходящая основа для хороших отношений доктора с пациентом? Стыд и позор, что у вас нет настоящего вкуса к террору. Подумайте, как бы это изменило вашу жизнь! Но я отвлекаюсь. Ваши пациенты должны во время вашей работы быть без сознания. Зачем?

— Во многих случаях они в таком виде с самого начала, и почти все хирургические операции легче выполнять, когда пациент не реагирует. В других случаях мы быстро установили, что наш вид и наши действия в рабочем трансе настолько устрашают, что так будет проще.

— Это я видел. Одного из моих ассистентов пришлось удерживать, чтобы он не застрелил покойную доктора Иззак. Он был убежденный католик и считал, что она одержима Сатаной. Это состояние крайнего транса, в котором вы работаете, — оно абсолютно необходимо?

Марши нахмурился:

— Абсолютно? Я не уверен.

— Рискните предположить.

— Ну, этот транс гарантирует полную концентрацию. Когда начинаешь работать, она необходима для управления образом конечности. — Он пожал плечами. — Сейчас я полагаю, что технически это было бы возможно и в не столь глубоком трансе, но углубление помогает отключиться от реакции остального медицинского персонала и не дает мне слишком привязаться к пациенту. Но я не понимаю…

— Конечно же, не понимаете, — лукаво перебил Кулак. — Никто не понимал, пока не появился я. — Он был до невозможности доволен собой. — Потрясающе забавно, как это вашу жизнь сделали такой несчастной без всякой необходимости. А сугубая ирония заключается в том, что вы никогда не примените то, что от меня узнаете, ни к кому, кроме меня.

Марши понял: он не покинет Ананке живым. Но сейчас это не имело значения. Кулак говорил ему, что нашел способ обхода Эффекта Кошмара. И единственное, о чем Марши мог думать, было: «Что же мы пропустили? Чего не заметили?»

— Думайте, думайте, — шепнул Кулак. — Это здесь, в воздухе, перед вами. Уловите его.

Марши не надо было подталкивать. Его мысль лихорадочно работала, перемалывая только что сделанные намеки, стараясь их сложить в ответ, так долго ускользавший.

— Вы… вы говорите, что если пациент будет в сознании…

Поощрительный кивок:

— И?

— И… — Он напрягал мозг, мысли бежали и бежали по кругу и вдруг споткнулись об очевидное. Кровь отлила от лица. Это было слишком очевидно — поэтому?..

Он произнес, будто примеряя:

— И я буду работать в самом легком возможном трансе…

Брат Кулак утвердительно кивнул, будто студенту, правильно ответившему на трудный вопрос.

— Браво, доктор! Вы всегда знали, что ваша сильно сфокусированная сосредоточенность создает психическую травму разума, который в бессознательном состоянии наиболее впечатлителен. Вы только не сделали вывод, что проблема может быть снята путем простых изменений вашего modus operandi.[2]

Марши внутренне обмяк. Не может быть, чтобы было все так просто. Не может — и все! Это было просто и очевидно, как антисептическая обработка, как непрямой массаж сердца, как маневр Хаймлиха…

…из чего самое древнее применяется всего лишь около двухсот лет. Остальные еще новее, относительно недавние находки в долгой истории медицины. Да, это выглядело осмысленно, и сама простота ответа не давала его заметить.

У Марши чаще забился пульс.

Все теперь переменится.

Нет, не все. Страх, недоверие и отвращение других медиков наверняка останутся. Его всегда будут считать психом, который изувечил себя, чтобы стать каким-то шаманским целителем. Это мнение слишком глубоко окопалось, чтобы быстро перемениться — если оно вообще может перемениться.

Но не надо будет больше работать над одинаковой серией безликих, бесчувственных, выключенных мясных машин, которые потом будут вспоминать его только в кошмарах. Он сможет смотреть в глаза пациентам до и после работы. Он снова увидит, как они улыбаются, увидит весомое доказательство, что цена, им уплаченная, в конце концов стоила того.

И это будет самая главная разница в мире.

— Вам, наверное, не терпится начать, доктор, — мурлыкнул Брат Кулак, грубо возвращая Марши в здесь и сейчас. — Вы же хотите узнать, получится это или нет.

Это не был вопрос.

Серебряные руки Марши сомкнулись в кулаки. Он кивнул. Да, он должен узнать.

И мгновением позже он понял, как круты и высоки стены тигля. Создание, именующее себя Брат Кулак, с самого начала знало, что он будет его лечить, если не ради своей Клятвы или страха перед Сциллой, то чтобы увидеть, действительно ли до осуществления его самой сокровенной мечты рукой подать.

Теперь, когда удивление первого момента прошло, он понимал, что Кулак превратил дар в мусор — если можно назвать даром что-то, купленное ценой смерти друга, — в тот момент, когда передал его. Никак Марши не может использовать это, чтобы вылечить его и потом ощутить себя снова чистым.

Кулак методично лишит его всего, что он любит и во что верит. Он, наверное, сохранит ему жизнь, сделав своим персональным врачом и будет пытать, запрещая лечить своих подданных, которые нуждаются в лечении и заслуживают его. Это вполне в характере персонажа.

Он понял, что еще сильнее жалеет жителей Ананке. Меньше чем за час Кулак превратил его в беспомощную марионетку, запутал в паутине, из которой уже никогда не вырваться. Они же страдают от его безжалостных манипуляций уже десять лет.

Старый монстр — не просто сумасшедший, не просто оловянный солдатик-тиран. Он как ужасный разрушитель из мифов. Шива, разрушитель миров. Горгона, убивающая взглядом. Великолепный во зле Мидас, прикосновение которого сеет порчу и разрушение. Цирцея, превратившая невинную красавицу в чудовище, как тогда, когда обратила Сциллу…

Сцилла. Прекрасная дева, обращенная в чудовище.

Дух Марши падал на землю стремительно, как воробей, сбитый сверхзвуковым истребителем, земля летела навстречу, беспомощно кувыркаясь. Но мысль о Сцилле дала его крыльям воздушную опору шанса.

Кем была она до того, как попала в мерзкие руки Брата Кулака? Не сохранился ли фрагмент ее души за этой ужасающей маской? Можно ли как-то достучаться до него?

Это была лишь тончайшая соломинка шанса, но ни до чего другого рукой не дотянуться.

Он помнил ее слова: «Даже если ты будешь с Ним один на один, я буду знать все, что ты сделаешь и скажешь». Она слушает? Она все это слышит?

— Да, я готов, — медленно сказал он. — Но старые привычки отмирают с трудом. Я хочу, чтобы вы говорили со мной, пока я буду работать.

— И о чем же мы будем беседовать? — Улыбка черепа. — Хотите услышать, как умерла доктор Иззак?

— Нет, не надо, — ответил он резко. Упоминание о смерти Керри вернуло ощущение поражения и безнадежности, которое он старался стряхнуть. Он попытался не выдать голосом интереса. — Вы мне расскажите про Сциллу.

Брат Кулак откинулся на троне, руки на его коленях все еще лежали на пистолете. Он кивнул — видно было, что тема ему приятна.

— О, это чудесная, душесогревающая история. Поистине волшебная сказка! В некоторых отношениях она самое интересное из моих созданий.

Внимание Сциллы обострилось при упоминании ее имени, кровь зашумела в ушах.

Разговор обо всяких там трансах и прочем мало что для нее значил. Она слушала вполуха, и мысли ее вертелись вокруг новой версии явления Господина на Ананке, отличающейся от известной ей, как день от ночи.

Может ли… может ли это быть правдой?

Если ее Господин, источник любой истины, мог лгать о том, кто он, то как ей узнать, что из его слов правда? Кроме того, если ложь то, что Он — Избранный Господа…