Хотя это и было маленькое поражение, она опустила глаза. С когтей слетели клочки серой ткани. Кисть и запястье у этого типа были серебряные — точно как ее ангельская кожа. Ее керамиловые лезвия могли резать листовую сталь как картон, но на этом блестящем металле не оставили даже царапины.

На лбу ее, озадаченном таким невероятным событием, появились морщины.

— Сюрприз, — сказал он, осмеливаясь смеяться над ней. Над ней!

— Тебе сюрприз, — прорычала она. И выстрелила ему в грудь в упор.

Марши очнулся и потряс головой.

Это оказалось серьезной ошибкой. В мозгу было такое ощущение, будто этот самый мозг вытащили через глазную орбиту, как следует перемесили и запихнули обратно в череп через просверленную во лбу дыру. Он застонал. Мозг будто колыхался студнем при каждом движении.

Кто-то рядом засмеялся — резкий звук, будто в одно ухо сунули тупой гарпун и вытащили из другого. Какая-то женщина? В памяти всплыл неясный портрет какой-то одноглазой серебристой химеры.

Не в состоянии сообразить, что бы это могло значить, он прищурился разглядеть, где находится. Узнал кресло с высокой спинкой, на котором сидел, и почувствовал себя чуть лучше, поняв, что находится в привычной тесноте курьерского корабля, который служил ему в последние годы домом.

Главная панель управления была в трех метрах перед ним. Он сумел сфокусировать один глаз на показателях состояния.

Корабль в полете.

Это было странно. Он не мог припомнить…

— Мы летим на Ананке.

Снова голос этой женщины. Может, ему и не померещилось. Марши, заигрывая с головокружением, медленно повернул стул, чтобы определить источник голоса.

Оказалось, что амазонка в серебристой броне с отвратительными татуировками на лице не была галлюцинацией. Она сидела на столе камбуза. Пила кофе, судя по запаху.

— Ну и хорошо, — пробормотал он, ища в сумке таблетку от головной боли. Пальцы нащупали только дно. Из сумки все выгребли.

Она подняла красную обертку, которую он пытался нашарить.

— Тебе это нужно?

— Просто необходимо.

Он заставил себя подняться, кривясь, когда содержимое его головы плескалось и раскачивалось, и минуту простоял, обучаясь снова стоять, перед тем как перейти к ходьбе. Рукой без перчатки он ощупал свою грудь. Она припухла и болела, будто ему по грудине заехали кувалдой.

— Я… я помню, как вы в меня стреляли. Нейрошок? — Это в сочетании с алкоголем вполне объясняло чудовищное похмелье.

— Божий Гнев. — Марши увидел, как лицо женщины затвердело. Не слишком приятное зрелище. — И ты испытаешь его снова, если попытаешься доставить мне хоть малейшие хлопоты.

Она протянула серебристую руку. Нейрохлыст — съемный пакет оружия, имеющий интерфейс с внутренними системами экзота, — был обернут вокруг руки. Вокруг второй руки был обернут еще один. Это значило, что она вооружена не хуже взвода. Марши понял без дальнейших разъяснений.

— И мысли не допущу. — Он подошел к ней, покачиваясь. — А можно мне одну таблетку? — спросил он, протягивая руку. — Или пытка входит в стоимость этого развлекательного тура?

Она посмотрела на него долгим взглядом.

— Я не применяю пыток. — И бросила ему упаковку. — Зависеть от таких вещей — слабость.

Как-то он умудрился поймать пакет. Вытащив накожную таблетку, он прижал ее к сонной артерии, закрыл глаза и стал ждать, пока сильный анальгетик сделает свою приятную работу.

Похмелье — дело обыкновенное, но последействие нейрохлыста создавало ощущение, будто каждый нейрон готов разлететься ядерным взрывом. Через несколько секунд он обмяк и вздохнул, когда волна избавления прокатилась по всему телу. Он открыл глаза, попробовал пошевелить головой. Шлепанье разжиженных мозгов прошло. Он снова был способен к чему-то вроде рационального мышления.

Ну, этому горю легко помочь. Он выдавил слабую улыбку.

— Спасибо. Надеюсь, вы не нарушили этим правил Союза Похитителей. Просто я не могу подняться и воссиять, как вы.

Хотя на этом лице татуировка сделала обычным выражение драконьей ярости, Марши обнаружил, что умеет распознать истинный гнев, когда он на этом лице появляется. Он выражался в изгибе черных губ, пылании чешуйчатых ноздрей, в холодном пламени единственного зеленого глаза.

— Не относись ко мне легкомысленно, человечек, — предупредила она, и ее голос звучал определенно зло веще. — Я тебя заставлю об этом пожалеть.

Не требовалось огромных умственных усилий, что бы понять: для нее кардинально важно, чтобы ее боялись. Это объясняло и лицо, и зубы, и боевой экзот, поведение. Наверное, надо осторожнее выбирать слова, когда с ней разговариваешь. Но если на то пошло, то ему глубоко плевать. Если не понимает шуток, то и черт с ней.

Все же можно быть вежливым. В конце концов, как давно у него не было компании?

Он поднял руки умиротворяющим жестом.

— Я не сомневаюсь, что вы можете оторвать мне голову, раздавить ее в лепешку и съесть, как сандвич с мозгами. Я и думать не думаю вас победить. Я хирург, а не боец. Кроме того, я был интерном в военном госпитале ККУ ООН и помогал втиснуть несколько десантников в экзоты вроде вашего. Я знаю, как они действуют и на что способны.

Похитительница снова прожгла его взглядом.

— Ты опять говоришь бессмыслицу. Я тебе уже говорила: я ангел. И ты этого не забывай!

Марши пожал плечами:

— Как скажете.

Он сел в кресло напротив нее и заказал чашку кофе. Рядом с кофейным автоматом стояла бутылка бренди. В его чашку свалилась щедрая добавка, потом он предложил и ей.

— Хотите позавтракать?

Она качнула головой — его предложение ей не понравилось. Трезвенница, наверное.

— Как желаете. — Он поставил бутылку так, чтобы легко до нее дотянуться.

— Ты все время пьян? — спросила она.

— Определим понятие все. — Он осторожно глотнул горячий кофе. — Определим время. Определим понятие пьян. — Еще один осторожный глоток. — Семантическое минное поле. Можешь потерять ногу только от мысли о нем.

Ни намека на улыбку. Если у нее есть чувство юмора, то за еще более крепкой броней, чем ее тело.

— Ты в самом деле доктор? — Слово «доктор» звучало у нее, как будто описывало что-то странное и неприятное, чтобы не сказать злое и извращенное. Ты в самом деле оборотень-труполюб?

Он сгорбил плечи, раздумав ими пожимать.

— Зависит от того, кого вы слушаете, я полагаю.

Эта конкретная тема очень ему не нравилась в трезвое утро.

— Какого рода вы похититель, мой ангел? — спросил он, чтобы сменить тему. — Что вы рассчитываете от меня получить? И собираетесь ли вы мне сказать ваше имя, или я должен называть вас просто «мадам Шанхай»?

— Смысл имеет только один вопрос. Меня зовут Сцилла.

При этом имени Марши навострил уши.

— А, так вы были когда-то прекрасной девой, превращенной потом в чудовище?

Сцилла нахмурилась сильнее:

— Что ты этим хочешь сказать?

— Греческая мифология.

Ноль реакции. Наверное, не интересуется классической литературой. Немногие интересуются.

— «Одиссея» Гомера, — объяснил он. — Сцилла была прекрасной девой, которую превратили в чудовище. Двенадцать ног в виде щупалец. Шесть голов, в каждой три ряда зубов, и бешеный аппетит на моряков. «Уж ни бессмертным, ни смертным не радует более взора» — что-то в этом роде. Такой стала бедная Сцилла, когда ее превратила волшебница Цирцея. Цирцея видела в ней соперницу в любви к одному тритону, кажется, Главку. Превратив Сциллу в чудовище, она резко понизила ее привлекательность.

Сцилла ничего не сказала. Марши никак не мог бы сказать, что она думает — если думает. Кофе у него остыл, и он отпил глоток. Потом спросил:

— А вам кто-то дал это имя?

— Брат Кулак, — ответила она, почти сразу смутившись. С ее лица исчезло всякое выражение, и она лишь смотрела невидящими глазами мимо Марши, как робот, попавший в обстоятельства, не предусмотренные его программой.