Экран неожиданно затуманился. На панели кодового указателя засветился золотистым дверной глазок, в нем запрыгали, замелькали красные цифры. Услышав мелодичное теленьканье зуммера-фиксатора, я даже не поинтересовался, на какой именно комбинации прекратился танец цифр, уверенный, что за миг увижу Ержи.

Это была не Ержи.

Едва ли не на весь экран жмурилось веснушчатое лицо Рыжего Зайца. Я вскочил из кровати, скользнул взглядом по желтой панели. Цифры, замерев, показывали сложный незнакомый код позывных. А голос Рыжего Зайца уже наполнил комнату:

— Бездельничаешь, спишь? Хватит вылеживаться, включай скорее телевизора!.. Там его снова показывают, а он… Канал ВХ-301-Л. Новая серия “Трагедии в джунглях”! Транслируют через спутник “Орион”. И включай же, не тяни!..

Я машинально простер палец к клавише с надписью ВХ-301-Л, и сразу же стена исчезнувшая, превратилась на огромное окно, за которым выросли стоголосые лесные дебри. Визг и суета обезьян нахально ворвались в комнату, ошеломили после обычной тишины. Давно уже я не слышал такого крика.

Под деревьями, из которых свисали лианы, колыхнулась густая трава. Обезьяны что-то увидели внизу, присмирели и неожиданно, как ужаленные, прыснули врассыпную. Трава закачалась сильнее, зашелестела. В конце концов из нее выткнулась разлохмаченная мальчишеская глава. Испуганные глаза напряженно следили за лужайкой, которая виднелась впереди. Мальчик — я уже догадался, что вижу себя — держал небольшой серебристый предмет, похожий на кусок трубы.

Тем временем на лужайку вышли два мужчины. Одежда на них был подранная, широкополые шляпы надвинуты низко на глаза, голенища высоких, как у охотников, сапог — в грязи. Передний, молодой и смуглый, заметив мальчика, отшатнулся, немного не сбил с ног своего спутника. А тот, расстегнутый, неуклюжий верзила, озирался, как затравленный, сжимая в руках кургузый автомат. Как только он увидел мальчика, его блестящее от пота лица перекосилось из ужаса. Мужчины, пригибаясь, стремглав бросились назад, под защиту развесистого толстенного дерева.

Мои руки, которые безразлично лежали на спинке кресла, оставались недвижимые, а там, на пятиметровом экране, они молниеносно подняли металлический предмет на уровень груди. Зеленые чащи вспыхнули ослепительным сиянием. Над лужайкой мелькнул розовый ветер. Могучий ствол, за которым притаились двое, подсеченный страшной силой, вздрогнул, затрещал и повалился на сторону…

Все это промелькнуло на экране за каких-то две—три минуты. Я взглянул на Рыжего Зайца. Он восторженно прилип к своему телевизору — где-то там, далеко от меня и от моей комнаты, наверное, за тысячи километров от нашего города. Комбинация кода его позывных свидетельствовала, что между нами — большое расстояние.

— Эй, Жак, очнись! — позвал я. — Где ты сейчас?

— Замолкни, Игорь! Не мешай! — отмахнулся он. — Смотри, смотри…Ты что, в самом деле едва на крокодила не наступил?

— Оставь! Откуда подключился ко мне?

— Из дома. У нас, в Рио, жарят страшные дожди. Нос на улицу не покажешь… — Лицо Рыжего Зайца вдруг приобрело уж слишком вежливое выражение. Он поклонился с экрана и промолвил: — Доброе утро, сеньор!

Я едва не захохотал, но своевременно оглянулся. Позади стоял Владимир Степанович. С тех пор, как он лечит меня, его портреты не раз появлялись в газетах и журналах. Рыжий Заяц узнал профессора Синицу.

— Это что же такое, а? Я сознательно нарушаю его режим, сдаюсь на его слезную мольбу, включаю на минуту видеофон, чтобы он увиделся с Ержи и в конце концов успокоился, а вместо симпатичной девочки в экран врывается…Гм!.. Кто вы, молодой мужчина, из каких земель? Как сюда попали? — гремел профессор, наступая на экран.

Моргнув Рыжему Зайцу, я объяснил:

— И он случайно, Владимир Степанович. Наверно, Ержи не успела соединиться, вот он и вклинился, пока канал был свободный. Познакомьтесь. Это тот самый Жак, с Рио-де-Жанейро.

Из-под мохнатых профессорских бровей на лицо выползла улыбка.

— Знаю, знаю. Он уже не впервые старается пробиться к тебе, этот Жак с Рио-де-Жанейро. Ну, ребята, поговорили, увиделись? А теперь довольно! — Владимир Степанович кивнул Рыжему Зайцу. — Всего вам наилучшего, молодой мужчина!

— Извините, сеньор профессор. Всего два слова. Игорь, мои позывные у тебя на панели, запиши. Вызывай, когда захочешь. Быстрей выздоравливай. Привет Ержи. Жму лапу, бездельник!

Экран видеофона медленно гас, покрываясь матово-белым глянцем. Я выключил телевизор. Чащи исчезли, превратившись на обычную стену комнаты.

Брови профессора лукаво сломались.

— Чему же не любуешься “Трагедией в джунглях”? Ведь совсем недавно тебе это нравилось. И не только тебе. Вон Жак с Рио-де-Жанейро чуть не влезает в телевизора. И вообще против телевизора я ничего не имею. Но к видеофону даже не приближайся, включишь — на экран будут пихаться все подряд, кому надо и кому не надо. Запрещаю! Что? Уже насупился? А, я же забыл… Поговоришь с Ержи, поговоришь. Через час. Там у нее сейчас уважаемый старейшина хирургов.

— А что, разве?..

— Никаких “разве”! Вторая операция сделана удачно, ты же знаешь. Теперь для девочки надо выработать комплекс физических упражнений, чтобы рука окрепла. А твоя… программа пока что остается без перемен. Покой и еще раз покой. Можешь понемногу читать. Можешь думать. Разрешаю. Полезные мысли еще никому не повредили, даже киногероям с намятыми ребрами.

— Какие ребра? Какие ребра? — вскочил я. — Владимир Степанович, честное слово…Не болит совсем… Почему вы так долго держите меня в кровати? Взгляните, какая красивая погода, а я… даже своих ребят еще не видел.

— Какой! Я его держу в кровати… Не преувеличивай, друг, кровать давно уже позади. Еще немного потерпи. Я и сам вытурю тебя на улицу. Не спеши. Зато потом побежишь из комнаты прямо на волейбольную площадку.

Взлохматив мне чуба, Владимир Степанович исчез за дверью.

Сквозь раскрытое настежь окно в комнату доносилось спокойное дыхание города. Пахло цветами, которые, словно цветистый ковер, застилали крышу соседнего дома. В голубизне, над крышами и террасами, беззвучно мотыльками порхали цветистые аэротакси, на фюзеляжах, на крыльях игриво забавлялись лучи горячего полуденного солнца.

Я задумался.

Первое сообщение об “зеленой западне”, переданное по радио с мало кому известного суденышка, приняли множество радиостанций. В тот же день вечерние газеты по крайней мере десяти стран вышли с разительными заголовками. Люди отнеслись к сенсационной вести по-разному. Одни пожимали плечами, думая, что им подкинули неразумная шутку какого-то легкомысленного радиолюбителя, другим все это показалось новой затеей бразильских или же парагвайских журналистов. И когда фотографии и кинокадры, снятые на месте событий, облетели почти все закоулки Земли, тогда поднялась настоящая буря. А после того, как в печати появилось несколько моих слов по поводу контейнера — немало городов Латинской Америки и Соединенных Штатов охватила паника.

В это время я уже возвратился домой. Многоязычные голоса дикторов и радиокомментаторов из утра до ночи без конца повторяли мое имя. Мои портреты печатали на страницах газет и журналов. Каждый день я видел себя на экране панорамного телевизора. Мое изображение красовалось даже на бутылках с прохладным напитком изделия какой-то венесуэльской фирмы.

Какие-то прыткие режиссеры из американцев даже слепили телефильм, который назывался “Трагедия в джунглях”. Оборвав первую серию на том, как меня живьем замуровывают в скалу, они скоро начали выстреливать в эфир следующие серии: вторую, третью, четвертую, пятую… Мне могли бы позавидовать все разбойника из кинобоевиков прошлого столетия. То, что было на самом деле, в телефильме вылилось невероятными картинками, от которых у зрителей, наверное, волосы на голове становилось дыбом. Поглядывая на экран, профессор Синица сначала лишь растерянно кряхтел. Потом я все чаще перехватывал иронические взгляды Владимира Степановича. И постепенно снисходительная ирония исчезла с лица профессора. Как только на экране с молниеносной скоростью начинали меняться кадры очередной серии “Трагедии”, он мрачно бросал: “Трюкачи! Фальшивомонетчики! Нет, они не такие наивные, как это кое-кому кажется. Здесь расчет с далеким прицелом…”