Совершенно очевидно, что «стиль эпохи» – категория, искусственно выделенная исследователями, поскольку не дает объяснения происходящим в тот или иной период литературным явлениям. Показательно, что известные литературоведы, С. С. Аверинцев, М. Л. Андреев, М. Л. Гаспаров, П. А. Гринцер, А. В. Михайлов – видимо, признавая (ощущая) ограниченность понятия «стиль эпохи», используют другое выражение – «поэтическая доминанта эпохи»[52]. Не случайно и сам Д. С. Лихачев так нигде и ни разу не дал четкого определения используемого им понятия. Что, в таком случае, подразумевать под «стилем эпохи»? Это некое организующее начало, первотолчок или же результат деятельности человека? Судя по примерам и рассуждениям Д. С. Лихачева, – это результат деятельности людей, т. е. следствие. А что же выступает причиной? Остается неясным.

В одной из последних своих работ Д. С. Лихачев признавал: «Говоря о литературоведческих картинах литературы с точки зрения теории наблюдения, мы должны отметить, что наиболее «разрушительными» для литературы являются те, в которых наиболее сказываются тенденции научного «редукционизма», т. е. попыток сведения сложного к простому, элементарному… То же редукционистское упрощение литературы существует и в концепциях смен стилей, особенно в той части их, где создатели этих концепций, иногда верно, пытаются усмотреть известную последовательность (Д. Чижевский, Д. Лихачев). Однако сколь бы ни были верны концепции стилей и их смен в литературе, редукционизму, им присущему, следует противопоставить «свободу электрона» – свободу воли творца, осуществляемую через его талант и гениальность»[53].

Д. С. Лихачев не случайно говорит о литературоведческих картинах литературы, которые можно «наблюдать», «усмотреть», но не осмыслить в ходе номологических (П. Н. Сакулин) обобщений. Речь нигде не идет о выявлении (открытии) законов развития литературного процесса. Отдельные «литературоведческие картины литературы» не превратились в историю литературы. Из этого можно заключить, что и «концепция смен стилей» не может быть принята за теоретическую основу истории древней русской литературы.

1.1.4.2. Практически тем же путем пошли и историки культуры, используя в своих обобщающих исследованиях и исторический, и географический принципы построения истории русской средневековой культуры[54]. Но особо следует остановиться на фундаментальных работах Г. К. Вагнера[55]. В самой последней из них – «Искусство Древней Руси» – он использует уже известную нам периодизацию, но придает ей существенный смысловой оттенок:

1. Искусство «монументального историзма» (конец X – XI в.)

2. Трансформация «монументального историзма» (XII – начало XIII в.)

3. Подготовка Предвозрождения (вторая половина XIII – в.)

4. Русское Предвозрождение XV в.)

5. Модификация Предвозрождения (XVI в.)

6. Ренессанс или Барокко? (XVII в.)[56].

Выделенные исследователем периоды получают названия или по доминирующим в них «стилям эпохи», или по явлениям общеидеологического порядка. Но, что для нас важно, Г. К. Вагнер придерживается в своей периодизации истории культуры мировоззренческого принципа, поскольку в его работах стиль рассматривается «не с чисто формальной стороны, а как мировоззренческая (курсив мой. – А. У.), эстетическая проблема и вместе с тем как исторически конкретная категория, в которой отражается если не эстетический идеал эпохи, то, во всяком случае, преобладающие художественные тенденции»[57].

Вслед за Д. С. Лихачевым он разрабатывает теорию «стиля эпохи», но уже преимущественно на основе древнерусского искусства, а не литературы.

Важно отметить методологическую базу исследователя, на основе которой получены его результаты.

«…Теория требует, – пишет Г. К. Вагнер, – чтобы характер основания отразился в обосновываемом явлении. С этой целью в качестве оснований для определения того или иного стиля мною берутся не менее двух признаков: один, обращенный к гносеологии, другой – к художественной стилистике. Именно эстетический метод и дает возможность такого подхода.

Соединение частнонаучного эстетического метода с общим комплексным методом способно вскрыть специфику проблемы стиля древнерусского искусства, то есть действительную картину «философски этических, эстетических, космогонических и конкретно-исторических представлений»[58], воплощенных мастерами в своих произведениях» (с. 69).

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что исследователь, вслед за Д. С. Лихачевым, рассматривает «стиль эпохи» как выражение творческой деятельности художника (писателя), т. е. как результат действия, чем-то вызванное следствие. Но в недостаточной степени рассматривается вопрос о причинах этих изменений – эволюции мировоззрения, хотя само миропредставление художников, по определению, учитывается.

Классификация и периодизация «стилей эпохи», таким образом, происходит на основе результатов творческой деятельности (т. е. следствия) – художественно-эстетических форм, что изначально подразумевает ее ограниченность, поскольку не все творения дошли до нас и не все в равной степени изучены. Это ощутил и сам исследователь: «Но этот охват (всех областей творчества. – А. У.) может быть и неполным, вне господствующей стилевой тенденции могут остаться довольно заметные области творчества (подчеркнуто мной. – А. У.). В нашем понимании это тоже будет «стиль эпохи» (т. е. как бы ничем не обусловленный, что изначально указывает на искусственность самого понятия «стиль эпохи». – А. У.), по отношению к которому стилистические тенденции боковых русел будут не более как второ-плановыми и вообще второстепенными» (с. 69).

Если «довольно заметные области творчества» становятся «не более как второплановыми и вообще второстепенными» «стилистическими тенденциями», то насколько тогда объективно отражают исторически сложившуюся ситуацию полученные результаты исследования? И корректно ли выстраивать как общую историю культуры, так и историю средневековой литературы на основе выделяемых «стилей эпохи», если они не охватывают всех явлений?

Совершенно очевидно, что необходимо искать более общее основание для построения истории древнерусской литературы и культуры[59].

О стадиальном развитии мировых литератур (причем хронологические периоды стадий в отдельной национальной литературе могли по продолжительности существенно различаться) заговорили в конце XX столетия. При этом исследователи применили, как его назвал Г. Н. Поспелов, «европоцентристский» подход, поскольку «только в литературах … европейских народов возможно выявить – при их сравнительном изучении – закономерную стадиальность их развития»[60].

На это же обстоятельство указывает и В. Е. Хализев: «Стадии литературного процесса привычно мыслятся как соответствующие тем этапам истории человечества, которые с наибольшей отчетливостью и полнотой явили себя в странах западноевропейских и особенно ярко – в романских. В этой связи выделяются литературы древние, средневековые и – литературы Нового времени с их собственными этапами (вслед за Возрождением – барокко, классицизм, Просвещение с его сентименталистской ветвью, романтизм, наконец, реализм..)»[61].

Наибольшую дискуссию вызвал вопрос о географических границах эпохи Возрождения, ее культуры и литературы. Обсуждение этой проблемы «обнаружило недостаточность традиционной схемы мирового литературного процесса, которая ориентирована в основном на западноевропейский культурно-исторический опыт и отмечена ограниченностью, которую принято именовать «европоцентризмом». И ученые на протяжении двух-трех последних десятилетий (пальма первенства здесь принадлежит С. С. Аверинцеву) выдвинули и обосновали концепцию, дополняющую и в какой-то степени пересматривающую привычные представления о стадиях литературного развития»[62].