7. Печальные останки событий

Все разлагается на последние смертные части. Время поедает мир. Я не по…

Бурчание в желудке во время объяснения в любви

Меня интересует: когда я объясняюсь в любви новой свежей женщине, то у меня почти всегда, или верней часто, бурчит в животе или закладывает нос. Когда это происходит, я считаю, что наступил хороший признак, Значит, все выйдет удачно. Тут важно, когда начинает бурчать, вовремя закашлять. Вздыхать, кажется, не надо, иначе бурчание дойдет до ее слуха. От закладываемого носа тоже, бывает, исходят характерные звуки. Наверное, это происходит от волнения. В чем же здесь волнение? Половой акт, или что-либо подобное, есть событие. Событие есть нечто новое для нас потустороннее. Оно двухсветно. Входя в него, мы как бы входим в бесконечность. Но мы быстро выбегаем из него. Мы ощущаем следовательно событие как жизнь. А его конец — как смерть. После его окончания все опять в порядке, ни жизни нет ни смерти. Волнение перед событием, и вследствие того бурчание и заложенный нос есть, значит, волнение перед обещанной жизнью. Еще в чем тут в частности дело. Да, дело в том, что тут есть с тобой еще участница, женщина. Вас тут двое. А так, кроме этого эпизода, всегда один. В общем, тут тоже один, но кажется мне в этот момент, вернее до момента, что двое. Кажется что с женщиной не умрешь, что в ней есть вечная жизнь.

Заболевание сифилисом, отрезанная нога, выдернутый зуб

Почему я так боюсь заболеть сифилисом, или вырвать зуб? Кроме боли и неприятностей, тут есть еще вот что. Во-первых, это вносит в жизнь числовой ряд. Отсюда начинается система отсчета. Она более страшная система отсчета, чем от начала рождения. Там не помнишь, то есть у всех, страшность того никто не ощущает, то все празднуют (день рождения и имянин). Тем же мне и страшно было пребывание в Д. П. 3. И во-вторых, тут еще плохо то, что это было что-то безусловно окончательное и единственное и состоявшееся и настоящее. И это в моем понимании тоже становится числом. Это можно покрыть числом один. А один, по-моему, это целая жизнь одного человека от начала до конца, и нормально это один должны бы чувствовать только в последний миг. А тут вдруг это входит внутри жизни. Это ни чем не поправимая беда. Выдернутый зуб. Тут совпадение внешнего события с временем. Ты сел в кресло. И вот пока он варит щипцы, и потом достает их, на тебя начинает надвигаться время, время, время, и наступает слово вдруг и наступает наполненное посторонним содержанием событие. И зуб исчез.

Все это меня пугает. Тут входит слово никогда.

<1932–1933>

Высказывания Введенского в «Разговорах» Л. Липавского.

<1933>

<1>

А.В.: Можно ли на это (проблему времени. — прим. ред.) ответить искусством? Увы, оно субъективно. Поэзия производит только словесное чудо, а не настоящее. Да и как реконструировать мир, неизвестно. Я посягнул на понятия, на исходные обобщения, что до меня никто не делал. Этим я как бы провёл поэтическую критику разума — более основательную, чем та, отвлечённая. Я усумнился, что, например, дом, дача и башня связываются и объединяются понятием здание. Может быть, плечо надо связывать с четыре. Я делал это на практике, в поэзии, и тем доказывал. И я убедился в ложности прежних связей, но не могу сказать, какие должны быть новые. Я даже не знаю, должна ли быть одна система связей или их много. И у меня основное ощущение бессвязности мира и раздробленности времени. А так как это противоречит разуму, то значит разум не понимает мира.

<2>

А.В.: В людях нашего времени должна быть естественная непримиримость. Они чужды всем представлениям, принятым прежде. Знакомясь даже с лучшими произведениями прошлого, они остаются холодны: пусть это хорошо, но малоинтересно. Не таков Д. Х. ему действительно может нравиться Гёте. В Д. Х. не чувствуешь стержня. Его вкусы необычайно определённы и вместе с тем они как бы случайны, каприз или индивидуальная особенность. Он, видите ли, любит гладкошерстных собак. Ни смерть, ни время его по-настоящему не интересуют.

Л.Л.: А Н.М. это разве как-нибудь интересует?

А.В.: Нет. Но Н.М. подобен женщине; женщина ближе к некоторым тайнам мира, она несёт их, но сама не сознаёт. Н.М. - человек новой эпохи, но это, как говорят про крестьян, тёмный человек.

Л.Л.: Он глядит назад…

Затем о суде.

А.В.: Это дурной театр. Странно, почему человек, которому грозит смерть, должен принимать участие в представлении. Очевидно, не только должен, но и хочет, иначе бы суд не удавался. Да, этот сидящий на скамье уважает суд. Но можно представить себе и такого, который перестал уважать суд. Тогда всё пойдёт очень странно. Толстый человек, на котором сосредоточено внимание, вместо того, чтобы выполнять свои обязанности по распорядку, не отвечает, потому что ему лень, говорит что и когда хочет, и хохочет невпопад.

<3>

А.В.: Какое это имеет значение, народы и их судьбы. Важно, что сейчас люди больше думают о времени и о смерти, чем прежде; остальное всё, что считается важным — безразлично.

…А.В. купил пол-литра водки; он отлил половину, так как хотел пойти ещё на вечер.

…А.В. пил, вопреки обычному, скромно: он хранил себя для дальнейших событий. "Пей, — уговаривал Л.Л.,- это пробуждает угаснувшие способности".

И вот А.В. ушёл на другой вечер, всё равно, что в другой мир. Я.С. и Л.Л. остались одни.

<4>

А.В. нашёл в себе сходство с Пушкиным.

А.В.: Пушкин тоже не имел чувства собственного достоинства и любил тереться среди людей выше его.

А.В.: Недавно Д.Х. вошёл в отсутствие Н.М. в его комнату и увидел на диване открытый том Пастернака. Пожалуй, Н.М. действительно читает тайком Пастернака.

<5>

А.В.: Д.Х. уже неделю питается супом, который варит себе, супом со снетками… А билеты на Реквием, которые он предлагал Н.А. и дал Н.М., были на самом деле не даровые; Д.Х. купил их.

А.В. и Л.Л. говорили о количестве денег, потребном человеку. А.В. считал что тут нет и не может быть границ; чем больше, тем лучше. Л.Л. говорил. что много денег нужно лишь при честолюбии, чтобы не отстать от других. А так достаточно и не слишком много.

Потом о вдохновении.

А.В.: Оно не предохраняет от ошибок, как это думают обычно; оно предохраняет от частных ошибок, а общая ошибка произведения при нём как раз не видна, поэтому оно и даёт возможность писать. Я всегда уже день спустя вижу, что написал не то и не так, как хотел. Да и можно ли вообще написать так, как хочешь? Д.Х. говорил когда-то, что искусство должно действовать так, чтобы проходить сквозь стены. А этого не может быть.

Затем о людях.

А.В.: Люди новой эпохи, а она наступает, не могут иметь твердых вкусов. Взять к примеру тебя (т. е. Л.Л. - прим. ред.), где твои вкусы? Можешь ли ты ответить на вопрос: ваш любимый писатель? Правда, у тебя на полке стоят книги, но какой случайный и шаблонный набор! Между тем прежде были люди, которые отвечали, не затрудняясь: Я люблю Плиния Старшего. Затем поехали к Д.Д., там говорили об общности взглядов.

А.В.: Если некоторые слова у людей совпадают, это уже много; сейчас можно только так говорить.

<6>

Д.Д.: Я прочёл роман А.В.; по правде говоря, он мне в целом не понравился. Это касание всего и не всегда правильное. Л.Л.: А.В. говорил, что проза для него таинственна; ему не нравится в его романе бытовой тон. Тон, пожалуй, биографически-протокольный; он во многом возбуждает брезгливость. Но конец романа замечателен.