— Все разбежались, — прошептал он озабоченно. — Слушайте, давайте удочки пока оставим и сходим погреемся у костра. А то у меня после этого купания зуб на зуб не попадает.

— Все оставим как есть, красть тут некому, — решила Тереска.

Янушек резко вскочил, открыл рот и выдавил из себя какой-то скрипящий звук, но этим и ограничился. Возражать он не стал, только поставил ведро с раками так, чтобы было видно с другого берега, внимательно огляделся и направился к палаткам.

Греясь у раскочегаренного костра, Янушек наконец смог внимательнее разглядеть свою находку.

— Эй, что я вам скажу! — воскликнул он вдруг, оживившись. — Я, кажется, что-то нашёл! Блестит! Похоже на деньги!

— Ты что? — заинтересовалась Шпулька. — Никак два злотых нашёл?

— На два злотых не похоже, какая-то старая обгрызенная монетка. Поглядите!

Мальчик протянул ближе к огню раскрытую ладонь, на которой лежал маленький, не очень правильной формы кружочек, отливающий темно-жёлтым светом. Тереска взяла его в руку.

— И правда, старая монета, — удивилась она. — Где это ты нашёл, в реке?

— В реке, на дне, в песке.

Зигмунт взял у Терески кружочек, тщательно обтёр о рукав свитера и взвесил на ладони. Подбросил пару раз, а затем уставился на него с внезапным интересом.

— А ну-ка посвети мне сюда! — потребовал он. — Вот так штука! Слушайте, да ведь это похоже на золото…

— Что?!! — воскликнул Янушек с непонятным для остальных ужасом. Вскрикнул и умолк, застыв на месте. Кажется, он понял… Ну, может, ещё не до конца, но начал понемногу понимать.

— Провалиться мне на этом месте, золото! — убеждал Зигмунт. — На бронзу не похоже, медь бы вся позеленела. Тяжёлое и блестит. А ведь в воде лежало.

Тереска схватила монетку и внимательно разглядывала её, светя фонариком.

— Знаешь, а ты, пожалуй, прав, — констатировала она удивлённо. — Похоже, что очень древнее. Что-то на нем вроде написано, но совсем стёрлось, не разберёшь.

— С одной стороны, похоже, крест… И в самом деле выглядит как золото!

— Вот, пожалуйста, нашёл сокровища! — обрадовалась Шпулька. — Сплошное везение: и раки, и деньги. Настоящая речка с сокровищами!

Янушеку в голову полезли разные мысли, от которых ему становилось то жарко, то холодно.

— Тихо вы! — сердито зашипел он на остальных. — Нечего этим тут размахивать, как транспарантом на демонстрации! Дайте, я лучше спрячу!

— Подожди, дай ещё посмотреть!

— Потом. Дома будешь смотреть сколько влезет, ещё надоест. И вообще ничего особенного, ерунда всякая!

— Спятил ты, что ли? — удивилась Тереска, так как Янушек говорил очень странно, то повышая, то понижая голос. Получалось, что одни слова он выкрикивал во все горло, а другие едва шептал. — Чего орёшь-то?

— Тихо! — гаркнул Янушек, что явно противоречило его собственным крикам. — И охота тебе со всяким мусором возиться! Там раки уже всех лягушек сожрали, а ты тут отвлекаешься по пустякам!

Шпулька вскочила со своего пенька.

— О Господи! Он прав! Раки!..

— С головой у него не все в порядке, но раки и в самом деле могли уже повылазить, — заметил Зигмунт, поднимаясь с места, не меньше Терески озадаченный странным поведением мальчика. — Надо проверить.

Вокруг лягушек на удочках шевелились чёрные чудовища. Было их меньше, чем раньше, но добычи в ведре понемногу прибывало. Шпулька совсем потеряла голову — с одной стороны, из-за крапивы, а с другой — из-за тесноты. По её мнению, ракам в одном ведре было тесно и их следовало разделить и перебазировать во второе. Но перебазировать осторожно, а не просто перелить, чтобы не покалечить! В Варшаву их надо доставить в целости и сохранности! А отсутствие крапивы им явно повредит!

Зигмунт был категоричен.

— Второго ведра ты сейчас не получишь, и не мечтай. Иначе нечем будет воду черпать. Завтра переложим, ничего с ними не случится.

— Солнце встаёт в пять, — жёлчно добавила Тереска. — В полпятого уже светло, можешь отправляться за крапивой. А до половины пятого уж как-нибудь твои дорогие раки перезимуют.

Ловлю кончили только тогда, когда добыча совсем перестала появляться, то есть около двух часов ночи. Двадцать восемь раков шебуршилось в тесном для них ведре с водой. Бабушка говорила о нескольких дюжинах. Несколько — это минимум три, а три дюжины — это тридцать шесть штук, значит, наловили мало! Без особых дискуссий трое членов экспедиции решили остаться в этом чудесном месте ещё на сутки. Четвёртый член — Янушек — сидел тихо, не вмешивался и в принятии решения на всякий случай не участвовал…

Не забывшая о своих крапивных переживаниях Шпулька проснулась первой. Стояло свежее, прохладное и солнечное утро. Девчонка выбралась из палатки, поспешно оделась и заглянула в ведёрко, где раки, ещё живые, давились в жуткой тесноте. Прихватив нож и тряпку, чтобы не обжечь руки, она направилась на другой берег, к болотцу, вокруг которого густо росла столь желанная крапива.

Срезала её Шпулька с большим энтузиазмом, воображая, как обрадуются несчастные раки, и укладывала на землю в большой букет, чтобы легко было затем нести, обернув тряпкой. Девчонка постепенно продвигалась в глубь болотца, осторожно ступая по влажной, чёрной, пружинящей тропинке. В нескольких метрах впереди она заметила замечательный куст прекрасной, свежайшей крапивы, поспешила к нему, срезала огромный пук и оценивающе посмотрела на дело своих рук. Если сложить вместе этот и тот пучок, лежащий на краю болотца, то, пожалуй, хватит. Осторожно обернув концы стеблей тряпкой, девчонка подняла свой букет и тут услыхала какой-то шелест.

Целиком поглощённая мыслями о крапиве, Шпулька совсем позабыла о своих вчерашних страхах. Раздавшийся у неё за спиной громкий и такой неожиданный шорох заставил её похолодеть. В глубине души она ещё надеялась, что это может оказаться какое-нибудь совсем безвредное животное: белка или маленькая мышка. Пусть даже большая мышь.

Из кустов вслед за шорохом донеслось кряхтение и вроде бы стон. Ветки закачались, раздвинулись и выглянуло…

При виде того, что выглянуло из зарослей, у Шпульки отнялись ноги. Какое-то время оба стояли замерев и уставившись друг на друга. Потом несчастную девчонку прорвало…

Мирно спящая в палатках троица вскочила и, путаясь в одеялах, вылетела наружу, перепуганная и совершенно сбитая с толку. По всему лесу громким эхом нёсся дикий крик, полный ужаса. Крик этот не только не прекращался, но явно приближался к лагерю.

— Черт побери, что стряслось? — пробормотал обалдевший Зигмунт.

— Боже правый! — только и успела воскликнуть Тереска.

По мосту неслась Шпулька, с развевающимися волосами и совершенно безумными глазами, сжимая в руках огромный веник крапивы и продолжая орать изо всех сил. Но поскольку этих сил явно оставалось все меньше, эффект был уже не тот. Крик звучал все более хрипло и понемногу переходил в стон. Девчонка добежала до палатки и кинулась брату на грудь, заехав ему по физиономии своеобразным букетом.

— Там… — стонала она весьма неконкретно, но очень проникновенно. — Там!.. Вылезло!.. Там!..

Обладая хорошей реакцией, Зигмунт успел в последний момент увернуться и поэтому получил крапивой не прямо по лицу, а только по уху. Слегка ошарашенный неожиданным нападением, он попытался отобрать у сестры жгучую метлу, но та сжимала её мёртвой хваткой. Зигмунт вышел из себя и заорал:

— Брось это сейчас же! Кому говорю! Эй, вы! Не стойте столбом! Заберите у неё этот веник!!!

Тереска с Янушеком, придя в себя, кинулись ему на помощь. Совместными усилиями удалось наконец вырвать у Шпульки крапиву и отцепить её от брата. Совсем сникнув после пережитого шока, девчонка без сил опустилась на землю и не в состоянии была что-либо объяснить.

— Наверное, она что-то увидела, — догадалась Тереска. — Интересно, что именно. Надо ей воды дать.

— Кричала, будто там что-то вылезло, — вспомнил Янушек. — Может, уж?

Зигмунт рассердился не на шутку.