К счастью, вопрос с размещением был решён. Фотограф оказался весьма полезным не только в смысле информации. Он позвонил в контору госхоза и от имени своей организации забронировал две комнаты для четырех человек, кроме того, снабдил путешественников многочисленными фотографиями с видами замка снаружи и даже копией технического описания объекта, сделанной в их проектном бюро.

Стояла оттепель. Охотники за привидениями брели по мокрому липкому снегу, спотыкаясь о невидимые под ним неровности. Наконец оказались по другую сторону замка. Действительно, здесь была терраса. Занимала она всю центральную часть и проходила на уровне второго этажа, одним концом примыкая к поперечному дворцовому крылу, а вторым выходя на прекрасную широкую лестницу, спускающуюся вниз. Держалась терраса на колоннах, за которыми видны были заложенные кирпичом окна второго этажа. Такие же каменные колонны, как бы незавершённые, странным образом торчали из массивной балюстрады. Некоторые из них заканчивались декоративными капителями и были соединены между собой арками. Остальные торчали так.

— Согласно техническому описанию, неизвестно, что это такое, — доложила Тереска. — Или старый внутренний двор в стиле Ренессанс, который развалился, или новый ренессансный дворик, который не достроили. Везде написано «предположительно» и «возможно».

— Предположительно, тут у всех с мозгами не в порядке, — с горечью констатировал Зигмунт.

— Отсюда фотограф грохнулся, — напомнила Шпулька.

Все стояли, уставившись на странные колонны, пока Янушек не заметил, что в их планы входила беседа со сторожем. Звался он Ковальчик, фотограф отзывался о нем положительно и рекомендовал как человека, заслуживающего всяческого доверия.

Знакомый по фотографиям домик показался в конце дорожки, ведущей от замка. Из-за дома выглядывала стена котельной с высокой трубой. Хозяина ребята сначала услышали, а уж потом увидели. Он насыпал кокс из большой занесённой снегом кучи в тачку. Кокс шелестел, а Ковальчик насвистывал.

Присмотревшись к сторожу повнимательнее, ребята сделали вывод, что человек он симпатичный. Среднего роста, полный, коренастый, с красным добродушным лицом и роскошными усами — предметом, по всей видимости, особой заботы. Выглядел он лет на шестьдесят и оказался весьма разговорчивым.

Передав привет от фотографа и выяснив, где можно покупать продукты, наши исследователи растерянно замолчали, не зная, как подступиться к главной теме. Хозяин стоял, опершись на лопату, и доброжелательно смотрел на молодых людей. За домом закудахтала какая-то курица, и Шпулька вдруг вздохнула.

— Господи! Как тут спокойно! — мечтательно произнесла она. — Какое это наслаждение, жить в тишине…

— И то правда, я туточки лет сорок уже живу, — подхватил Ковальчик. — Детки поразъехались, а мы с женой здесь. Спокойно-то оно, конечно, спокойно. Может, даже слишком. Только вот в замке, будь оно неладно…

— Что неладно? — жадно заинтересовалась Тереска.

Ковальчик полез в карман, неторопливо извлёк пачку сигарет, достал одну и закурил. Четыре пары глаз напряжённо следили за этими манипуляциями.

— Поганые дела творятся, — грустно рассказывал он. — Собирались ремонт делать, всякий шик навести, дом отдыха устроить. Враз бы жизнь другая пошла. Понаехало бы народу с весны до осени, а то и зимой. И подработать можно бы, и все весельше. Да только ни хрена, извиняйте, не вышло…

— Что так? — вырвалось у Янушека.

— Дак я и говорю, нечисто… Приезжали разные, дак никто ж не выдержал, вот ничего и не делается. Рушится все помаленьку, пока совсем не рассыпется.

Сторож взглянул в сторону замка, вздохнул безнадёжно, бросил окурок и затоптал его сапогом. Из дома донёсся полный упрёка женский голос:

— Фелюсь! Пригласи же людей в хату, что на морозе разговоры разговаривать!

— Жинка, — пояснил Ковальчик. — Меня Феликс Ковальчик кличут.

Зигмунт поспешно, но весьма элегантно представил свою компанию, и через минуту все уже сидели в парадной комнате со множеством вышитых подушек и подушечек. Хозяйка, обрадовавшаяся гостям, угощала их чаем с малиновым соком собственного производства.

— Так что же такое с замком? — спросила Тереска, с трудом сдерживая нетерпение. — Вы так интересно начали рассказывать.

Ковальчикова тихонечко перекрестилась, а хозяин уселся поудобнее в кресле, поправив за спиной подушку.

— Да дух в ем является, — признался он со вздохом. — Обыкновенный такой дух, цепями звякает, людям вредит. Недобрый дух. Видать, и при жизни злая баба была, я дак и не дивлюсь, что муж её придушил…

— Потому как тот дух — баба, — встряла Ковальчикова, снова перекрестившись. — Жена графова, что он в давнее время убил.

— Приходит и в зеркало глядится, — продолжал сторож. — Люди бают, и бумаги такие нашли, что все оно правда. Значится, граф, что тутошний замок поставил, поначалу-то в другом месте жил с первой женой, а как уж она ему надоела, новый замок здесь выстроил, а в тамошнем, старом, ей шею и свернул, а сюда с новой прикатил. Со второй, значится. Только первая-то не отвязалась, нашла его и, как сюда притащилась, так до сего дня и ходит. К зеркалу так её и тянет, ничего не надобно, только зеркало подавай. И ну крутится, и ну глядится, хороша ли, чтоб ту, другую, одолеть. А кого на пути встретит, обязательно какую гадость сделает. Особо из мужиков, видать, сильно злая на них.

Ковальчик рассказывал охотно, ярко и образно, как будто гордился подвигами призрака и считал его дополнительным козырем здешних мест. Но оказалось совсем наоборот.

— Самый от него вред, что вообще завёлся. Ремонта не будет, ничего не будет, потому как все отсель сбегают.

— А вы этого духа видели? — полюбопытствовала Тереска.

— Дак сколько разов! Правда, издаля, как по терраске ходил. Вовнутрь-то я ни ногой. Человек я старый, здоровья не купишь. А вам мой совет поостеречься, — обратился хозяин к Зигмунту. Тот поправил съехавшую подушку и с интересом спросил:

— Неужели вы и в самом деле верите в этого духа?

— А как не верить, коли сам видал? Как мороз, так оно и ходит. Летом не показывается, может, потому, светло долго. А с осени до весны — является, чтоб ей пропасть. И уж завсегда тринадцатого февраля, на святую Катерину. Как пить дать, либо покойницу Катериной звали, либо в этот день её граф удавил. Это я точно знаю, потому как раз тринадцатого мы поженились и завсегда у дочки отмечаем. Старшая наша туточки, в деревне живёт, ну и другие детки съезжаются. И ведь года нет, чтоб кто не пострадал.

— Тринадцатое почти через неделю будет, — нервно заметила Шпулька.

— И давно этот дух появляется? — спросила Тереска. — Или всегда был?

— Э, нет. Как до войны, не знаю. А откель мы туточки угнездились, его не было. Меня-то ещё в войну привезли, к графу на работы, дурного не скажу, мне в здешних краях понравилось, вот и остался. При замке. А что все в целости, дак я особо старался, берег добро и вообще, чтоб чего не попортили. Разные туточки сидели. Конторы всякие. Лет тридцать как убрались и стали эти — от туристов. И даже много народу жило, потому все целее было: крыша не текла, и те трубы ещё не полопались, что потом пришлось зашпунтовать. Когда и эти от туристов пошли прочь, госхоз поселился вместе с детским лагерем. Те и посейчас сидят. А между ними как раз какое-то время пусто было, я тогда в больницу угодил, а кирпич-то и украли.

— Какой кирпич? — удивился Зигмунт, не видя связи между привидением и строительными материалами.

— А тот, с окон. Все пустые окна, что вы небось видали, были замурованы. Значится, внизу — замурованы, а наверху просто так заложены. Потому, видать, снизу спёрли только половину, а сверху, почитай, все до единого. Даже следователь приезжал, но это уже потом, когда я вернулся, так что ищи ветра в поле. Дак вот, с той поры, лет восемь уже, и начал дух безобразить.

— А как же милиция? Не проверяла?

— Проверяла, чего ж не проверять. И те все, которые ремонт затевали, тоже проверяли. Да только никто ничего не высмотрел. И то понятно, каждый смотрел, как бы шибше ноги унести. Только двое…