Или "Маленький, забытый всеми театр", "Лунную воду", или удивительно трагичную и в то же время светлую песню "Танцевать".

С последней, может быть, повезет больше. Сейчас группа делает ее в "электричестве", и Костя хочет включить ее в новый альбом.

Как мы любим дробить время. Теперь его делят на время до августа 91-го и после августа. Послеавгустовская эпоха "для веселия мало оборудована", как говорил поэт-трибун.

В марте 92-го, когда на улице было трудно увидеть улыбающееся лицо, когда все говорили только о талонах, ценах, не о грядущем - о свершающемся апокалипсисе, когда лилась кровь в Карабахе и Приднестровье, когда по вечерам на улицы стало небезопасно выходить, да и в квартирах своих не очень чувствовали себя уверенно, когда сердцами овладела безысходность и отчаяние, а умами - ненависть… В один из мартовских дней позвонил мне Костя Кинчев. Он всего на два дня приехал из Москвы. Я всего на два дня приехала в Петербург, ибо уже почти год стараюсь бывать в родном городе как можно меньше и предпочитаю жить за городом. Мы договорились о встрече - не виделись очень давно, почти полгода, со дня похорон Майка Науменко. Но встретиться нам не удалось. Он хотел побыть с сыном.

Уже перед самым поездом, вечером Костя позвонил мне. В трубке звучал не только его голос, но и голос Женьки - Евгения Константиновича, человека не по годам рассудительного.

- Нин, видишь, не получается у нас встретиться… Я с Женькой… Хотелось с ним побыть…

- Да что ты, конечно, я ведь понимаю…

Мы поговорили о том, о сем. Я уже начала прощаться, и тут Костя стал звать меня приехать в Москву:

- Слушай, приезжай, мне надо тебе сказать одну вещь… Я понял…

- Что?

- Ладно, слушай, я сейчас тебе расскажу. Только бы сформулировать. Я теперь лучше стал формулировать, чем раньше, но еще не очень…

И он сформулировал. Смысл важного сообщения был в том, что Кинчев понял, наконец, что означает триединство Господне! Отец, Сын и Святой дух - он все про это понял. Сначала была эра Отца. Наше тысячелетие - это эра Сына. Отец послал Сына, чтобы мы опомнились, чтобы спасти нас. Эра Сына - эра Слова.

- А сейчас… - и голос его стал торжественным, - сейчас наступает эра Духа… Слово отомрет, оно уже не будет нужно, все будут понимать друг друга без слов, телепатически. Третье тысячелетие - эра Духа святого! Духа, понимаешь?!

Господи, думала я, среди хамства и злобы, среди нищеты и варварства, в дни нравственного затмения, в дни кровавых стычек и черной лжи, обмана народа и наглой сытости сильных мира сего - в эти дни звонит человек и говорит, что грядет Царство Духа!

Я не знаю, как все повернется дальше. Могу ли я знать? Я всего лишь человек. "Придут другие, еще лиричнее, но это будем не мы - другие…" Так говорил когда-то любимый мною в школьной юности поэт Андрей Андреевич Вознесенский. Придут другие…

И хорошо, коли эти другие будут из породы вечно мятущихся, вечно жаждущих света и добра, из тех, у кого, по определению одного из любимых мною писателей Василия Макаровича Шукшина, "неспокойная совесть, ум, полное отсутствие голоса, когда потребуется - для созвучия - подпеть могучему басу сильного мира сего, горький разлад с самим собой из-за проклятого вопроса: "что есть правда?", гордость… и сострадание судьбе народа. Неизбежное, мучительное…". Хорошо, если эти другие будут из породы дорогих мне людей: из породы шевчуковской, бутусовской, кинчевской, цоевской… Да простят мне такие эпитеты…

Только на это вся надежда. И еще на то, что другие, может быть, придут нескоро. Что долго-долго - ты слышишь меня, Господи? - долго-долго будут жить живые и долго-долго не забудутся ушедшие.

Боже милостивый, не отврати лика своего от грешных и неприкаянных. Спаси и сохрани, помилуй, Господи, Вячеслава и Юрия, Димитрия и Бориса, Александра и многих других. И чада их и домочадцы!

И Константина, друга и брата моего, о котором я дерзнула написать эту дурацкую книжку. И детей его.

Спаси и сохрани…

Апрель 1992 года

- Ну, что ж, Константин Евгеньич, давненько мы с тобой не виделись. Много воды утекло, много событии произошло. В июне нынешнего 1992 года, ты мне когда звонил, то говорил, что в Израиль на гастроли собираетесь? Удалось съездить?

- Да. И тебе того же желаю. Обязательно надо тебе съездить туда.

- Легко сказать…

- Тебе обязательно надо в Иерусалиме побывать.

- Я смотрю, на тебя Иерусалим сильное впечатление произвел…

- Это не то слово. Понимаешь, там главное - это небо, эти камни. Те же, что и при Нем. Обязательно поезжай туда…

- Я боюсь.

- Чего?

- А вдруг, окажусь там и… ну камни… и все…

- Ты что же, хочешь сказать, что Его не было вовсе?

- Окстись! Нет, не в этом дело. Ведь какие-то вещи себе в воображении иначе представляешь, чем это на самом деле. Несовпадения боюсь образа этого города, который во мне уже существует, и реально существующего Иерусалима…

- Не бойся Главное, там оказаться. Эти камни… Я в Израиле попал на праздник как раз Иоанна Предтечи, на Иванов день. Ты знаешь, такого кайфа у меня никогда в жизни не было. С этим ничто нельзя сравнить. А однажды я одну монахиню ночью до дома провожал, белую монахиню, она в арабском квартале жила, а туда ночью ходить опасно. Арабы… Говорят, опасно у них… И вот, когда я возвращался я ночью в Гефсиманский сад зашел.

- Погоди, погоди… Он что, до сих пор существует?

- Конечно, правда огорожен, экскурсии туда ходят. Ну, понимаешь? Достопримечательность. Но это днем. А ночью… Это не рассказать…

- Я бы, наверное, не смогла туда войти.

- Я входил…

- Я столько раз читала, и каждый раз ком в горле, когда Он один совсем, и уже все понимает, знает, что ждет его, а они его все предали, ученики его…

- Я там был. И в Вифлееме, в храме Рождества, И у гроба Господня А концерты мы играли знаешь где?

- Нет, конечно, не знаю.

- В Геенне Огненной!

- ???

- Это такое место в городе, куда в древности стаскивали всякую сволочь, трупы бродяг, воров, убийц, А чтобы зараза от этих трупов не распространялась, там все время горели костры. Поэтому она и Огненная. И я им там сказал, что напрасно они ждут Мессию, что он уже приходил к ним, а они его распяли, как вора и разбойника. Я сказал им: "Он к вам больше никогда не придет!" Я им сказал, что их вера сатанинская… В газетах потом писали: доколе же, мол, мы будем приглашать в Израиль антисемитов?

- Так ты теперь антисемит? Это что-то новое. А как же твой друг Рикошет?

- Да я не то чтобы евреев не люблю… Да и Рикошет…

- Что, хочешь сказать, какой же он еврей?

- Ну типа этого… Да нет, я к евреям всегда относился нормально, но после гастролей в Израиле стал очень плохо относиться к иудейской вере. Считаю эту веру сатанинской, и в этом плане путь протоиерея Александра Меня мне кажется апостольским, поскольку он обращал в православие именно евреев, отводя их от иудейской веры. Иудеи до сих пор считают Христа вором и разбойником, заслуженно понесшим кару, считают, что он шел на Иерусалим с войском и хотел свергнуть законную власть. Поэтому к иудеям я отношусь враждебно.

- А как же насчет того места в Писании, где говорится, что в Царстве Божием не будет ни иудея, ни эллина, что все люди равны?

- Равны. А вера - сатанинская… Да-а… А я еще в Иерусалиме креститься хотел.

- Опоньки!

- Я хотел, а потом мне сон приснился. Снится мне странник, старик, весь в белом, конечно, и говорит он мне: "То, что ты ищешь, от чего ты маешься, рядом с тобой. Там, где ты раньше жил, зажглись два светильника…" И проснулся я. Что такое, думаю. Что за светильники?… И возвратившись, узнаю, что дружки мои Мешок и Андрюха Киселев - Мешка ты знаешь, ты у него была, и Андрюху там тоже видела…