Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я спустился по лестнице открыть ей дверь, и мы, стоя внизу, в прихожей, обнялись. Я даже поцеловал ее в губы. Начало было положено.

Она ужаснулась, увидев разрушения, и я оценил это. Элеонор за меня переживала. Что же касается меня, то за последние часа два с лишним я даже как-то успел привыкнуть к этой разрухе и беспорядку, видно, выработался иммунитет. Но, конечно, на свежий «незамыленный» взгляд, разрушения и беспорядок казались просто катастрофическими.

И не то что мне было не жаль своего имущества — страшно жалко. Однако потеря всего этого вполне соответствовала ощущению, что пора менять жизнь, двигаться вперед. Возможно, это в каком-то смысле даже облегчит дело.

— Полицию вызывал? — спросила Элеонор.

— Только что уехали, — ответил я. — Не высказали особой надежды поймать тех, кто это сотворил.

— Но, Джеффри, — озабоченно начала она, — здесь не какое-то там нападение наугад протестующего против всех и вся вандала. Это направлено против тебя лично. — Он умолкла, ощупала дыру в диване. — Ты должен знать или догадываться, кто это сделал.

Я промолчал. Уже своего рода ответ.

—Расскажи мне все, — попросила она.

Мы просидели среди развалин дома часа два, за это время я поведал ей все, что знал о Джулиане Тренте и его очевидной связи с убийством Скота Барлоу. Я рассказал ей, что мне вообще не следовало браться за это дело. И о том, что утаил информацию от полиции и коллег. Я рассказал ей о Джозефе Хыозе и Джордже Барнете. О том, что видел Трента, стоявшего рядом с ней на скачках в Чел-тенхеме, перед началом стипль-чеза. Я даже показал ей фотографию, которую получил в узком белом конверте, где она идет по тропинке от дома к зданию больницы в Лэмбурне. Она лежала у меня во внутреннем кармане пиджака и потому не пострадала во время налета на квартиру.

Элеонор держала снимок в дрожащих пальцах и вдруг страшно побледнела.

На кухне после долгих поисков мне удалось найти две уцелевшие пластиковые кружки, из холодильника я достал бутылку минералки.

—Я бы вина выпила, — пробормотала Элеонор. Дизайнерский стеллаж из хромированной стали для вина, где лежали около дюжины бутылок дорогого кларета — подарок клиента, с которого я помог снять обвинение в вождении в нетрезвом виде, хотя на самом деле вина была очевидна, — был изломан, бутылки разбиты. На полу расплывалось огромное красное пятно, светло-коричневый коврик в прихожей был безнадежно испорчен.

Я вернулся к холодильнику и обнаружил в дверце уцелевшую бутылку шампанского. И вот мы уселись на изорванный диван рядом с кучей сырой, обвалившейся с потолка штукатурки и стали пить винтажную «Вдову Клико» из пластиковых кружек. Ну, разве не романтично?

— Почему же ты раньше не сказал мне о снимке? — с укоризной спросила Элеонор. — Ведь это означает, что я в опасности.

— Не думаю, что тебе угрожает реальная опасность, пока Трент, или тот, кто стоит за ним, считает, что я сделаю то, что от меня требуется. Все угрозы направлены в мой адрес.

— Ну и что же ты собираешься делать? — спросила Элеонор. — Как победить этого Трента? Нет, ты должен пойти в полицию и рассказать им все.

—Не знаю, — нерешительно протянул я.

— Милый, — это слово она произнесла в первый раз. И у меня брови полезли на лоб от удивления. — Ты должен сообщить обо всем властям, это единственный выход. Пусть займутся этим чудовищем.

— На самом деле все не так просто, — возразил я. — Если б мы жили в идеальном мире, тогда да, конечно, то был бы единственно верный путь. Но мы живем в далеко не идеальном мире. Начать с того, что это может стоить мне карьеры…

— Ну, нет, глупости!

— Ничего не глупости, — сказал я. — Я не желал говорить правду в ситуации, где признается правда, только правда и ничего, кроме правды. Я лгал полиции, а законом ложь не приветствуется. Я виновен в утаивании фактов от суда. Я лгал суду, а это в среде барристеров считается самым злостным преступлением. Одного этого достаточно, чтобы упечь меня за решетку.

— Но у тебя были веские на то причины, — возразила она.

— Да, самые веские, — согласился я. — Меня напугали. Я до сих пор боюсь. Вчера, увидев Трента у дверей нашей конторы, едва не обмочился со страху. Но все это суду неинтересно. Точно знаю. Чуть ли не еженедельно на протяжении карьеры мне доводилось сталкиваться с угрозами, и до недавнего времени я, как и любой другой адвокат, говорил в этих случаях клиенту: «Знаешь что, не будь идиотом, лучше расскажи суду всю правду, и неважно, к каким это приведет последствиям». В судах не прощают тех, кто не сказал всей правды, пусть даже люди эти и напуганы до полусмерти. Сам видел, как свидетелей берут под арест и отправляют на сутки в тюрьму — только за то, что они от страха не сказали судье то, что знали. И люди этого не понимают до тех пор, пока с ними не случится то же самое. И вот теперь это случилось со мной. Да ты посмотри, что творится в доме! Думаешь, мне это надо?

Я чуть ли не плакал. Слезы отчаяния душили меня.

—Так что же делать? — повторила она.

— Собираюсь победить его, добившись оправдания Стива Митчелла, — ответил я. — Тут только одна проблема. Не знаю, как это сделать.

— Но если даже ты выиграешь это дело… — начала она. — Он ведь не отвяжется, верно?

— Буду решать проблемы по мере их поступления, — усмехнулся я. Смех вышел невеселый.

— Но разве это не приведет к новым, еще более серьезным неприятностям? — спросила Элеонор.

— Возможно, — ответил я. — Если Митчелла признают виновным и приговорят, у него будут основания подать на пересмотр дела. А я убежден: он никого не убивал.

— А фото с Милли поможет? — спросила Элеонор.

— Есть шанс. Кстати, где снимок?

— Здесь, — ответила она и достала из сумочки цифровой фотоаппарат. — Правда, качество не очень. Он на заднем плане того снимка, который я сделала в комнате Милли, на вечеринке в день ее рождения. Сидела утром на скучнейшей лекции, думала о том, что ты мне сказал, и тут вдруг пришло в голову проверить. Ну, приехала домой, нашла фотоаппарат, просмотрела, и он там был, — она торжествующе улыбнулась.

Потом включила камеру и начала перебирать снимки, пока на маленьком экране не возникло изображение трех девушек с бокалами, стояли они перед камином. Между головами двух из них было видно фото в рамочке на каминной доске. Элеонор увеличила изображение.

—Все же потрясающая штука эта камера, — заметила она. — Свыше восьми миллионов пикселей, что бы там это ни означало.

Это означало, что она могла увеличить снимок во весь экран, и его заполнило изображение Милли Барлоу. Рядом Перешеек, опустил ей морду на колени. А на заднем плане кобыла и конюх. При таком увеличении изображение было размытым, но в целом соответствовало тому, что говорила о снимке Элеонор.

— Ну? — нетерпеливо спросила она, пока я рассматривал снимок.

— Не знаю, — вздохнул я. — Он определенно важен, этот снимок, иначе зачем его было красть из дома Барлоу? А вот почему, не понимаю. Должно быть, все дело в конюхе, но я его не узнаю. И лицо видно вполне отчетливо, несмотря на размытость, но я уверен, что никогда прежде не видел этого человека. И уж определенно это не Джулиан Трент. — Почему-то я ожидал увидеть на снимке именно его.

Элеонор провела вторую ночь у меня в доме, но на этот раз спать ей пришлось не в комнатке, украшенной нарядными обоями с плюшевыми медвежатами. Она спала в моей постели, вернее, в том, что от нее осталось, я же, полностью одетый, устроился на изодранном диване внизу, в гостиной, и костыли держал поблизости. Оба мы понимали: сейчас не лучший момент для перехода к более близким отношениям, а меня больше всего беспокоило выбитое стекло в окошке кладовой, теперь замок мой нельзя было назвать неприступным.

Проснулся я с рассветом, и обстановка выглядела все так же удручающе.

Джулиан Трент проявил завидную методичность в деле разрушения — он даже паспорт мой порвал. Нет, я, конечно, мог заменить его на новый, но это означало лишние хлопоты, осложняло и без того сложную жизнь. А когда прикажете разбирать весь этот бардак?

47
{"b":"120072","o":1}