Теперь Красс предложил приравнять Египет ко всем остальным провинциям, вплоть до взимания с него таких же податей. Заботился при этом Красс не столько о благе республики, сколько о своих собственных корыстных интересах. Цезарь, союзник Красса, поддерживал его в желании превратить богатейшую страну в колонию Рима. Их объединяла не только дружба, а еще и участие в грандиозном государственном перевороте. Цезарь, Красс и разорившийся аристократ Катилина запланировали убийство консулов и наиболее влиятельных сенаторов. В случае успеха переворота Красс стал бы диктатором, а Цезарь взял бы на себя командование конницей. По традициям начальник конницы был и заместителем диктатора. Удивительно, но Красс – бесстрашный воин – испугался в самый последний момент. Цезарь призывал его идти до конца, но Красс не смог довести до победы намеченный план.

Теперь имена Краса и Цезаря вызывали противодействие не только в консервативных кругах, но и в умеренных группировках. Говорили, что, обещая большую прибыль государственной казне и всем гражданам, оба политика надеются провести закон о Египте, а в случае его принятия больше всего выиграют они сами, потому что при создании новой провинции он захватят все богатства египетского царя, ограбят храмы, отнимут состояния у богатых людей, обобрав их до нитки. С такими грандиозными планами они могли бы претендовать на все, вплоть до египетского трона.

Вопрос был только в поисках подлинного завещания Птолемея XI. Где оно хранится? Все о нем слышали, но никто никогда не читал его. Планы по поводу завоевания Египта основывались только на предположениях и недомолвках.

Особенно сомневался в надежности Красса и Помпея Марк Туллий Цицерон.

Великий оратор, писатель и политический деятель Марк Туллий Цицерон родился близ города Арпина в состоятельной семье всадника (3 января 106 г. до н. э.). Прозвище рода Туллиев – «Цицерон» («Горошина»). Предположительно, что у одного из предков великого оратора была бородавка на носу, напоминавшая горошину. Полагали также, что какой-либо его предок был знаменитым огородником и выращивал хороший горох. В роду Туллиев никто не занимал высших государственных должностей, и потому, когда Цицерон достиг поста консула, представители знати называли его презрительно выскочкой, «новым человеком» (хомо новус).

Еще в детстве Цицерон показал блестящие способности в учении. Он отличался такой поразительной понятливостью и памятью, что родители его товарищей приходили в школу посмотреть на это маленькое чудо.

Когда Цицерон подрос, его отец переселился в Рим, чтобы дать ему и брату Квинту образование. В столице молодой человек изучал римское право, занимался греческой философией, теорией риторики. Здесь же собрались виднейшие представители греческой философии.

В обществе греческих ученых и писателей Цицерон основательно изучил греческий язык и литературу. Греческий поэт Архий привил будущему оратору вкус к изящной литературе и поэзии: Цицерон в юности и даже в зрелом возрасте писал стихи (правда, довольно плохие).

Особенно заинтересовался молодой человек диалектикой, то есть искусством спора и убеждения. Одновременно с этим он упражнялся в декламации – составлении речей на греческом и латинском языках. Знаменитый актер Росций Галл учил Цицерона произношению, постановке голоса и ораторским жестам.

В республиканском Риме незнатные юноши могли выдвинуться, лишь выступая в каком-нибудь громком судебном процессе в качестве защитника или обвинителя. Тут представлялся удобный случай изложить свои взгляды на те или иные вопросы общественной жизни, обратить на себя внимание, получить известность у граждан-избирателей.

Теперь он прославился уже несколькими серьезными выступлениями на судебных процессах и сумел помешать планам Цезаря и Красса. Рим верил ему. Он не был аристократом по происхождению, но в 64 г. даже исполнял должность претора.

Заседание сената было назначено на следующий день после того, как Цицерон приступил к обязанностям консула (1 января 63 г.). Как долго он ждал этого дня, как долго пришлось ему добиваться поддержки оптиматов, униженно улыбаться старым немощным политикам, сопровождая их в термы, выслушивать их пьяные рассуждения вперемешку о политике и продажных женщинах.

А хотя... Не идентичны ли эти понятия, если вдуматься?

Он все превозмог. Он жертвовал сном и отдыхом, он предавал и уничтожал, он везде, где только можно, совершенствовал свое ораторское мастерство. И вот результат. Он стоит в сенате. Он сумел раскрыть коварнейший заговор Катилины, и этот подвиг был оценен оптиматами и всадниками. Человека, которого еще недавно они презрительно называли выскочкой, теперь осыпали неумеренными похвалами и даже поднесли ему почетный титул «отца отечества». Сын захудалого провинциального всадника сделался вождем сената!

Сегодня он решит сложный вопрос о земельной реформе Публия Рулла. Этот народный трибун потребовал создания нового закона, в котором бы предусматривались закупка новых земель и широкая колонизация. Решать вопросы по закупкам должна была бы специальная коллегия десяти – децемвиры. Цицерон зло улыбнулся. Глупец! Он хотел обмануть всех, но только насмешил сенат. Ведь понятно, что в этот законопроект попадал и Египет. Опять эти пустые разговоры о завещании. Опираясь на подлинное или подложное завещание, децемвиры могли захватить Египет и выставить на продажу имущество царя и все владения. Не обошлось здесь наверняка без ненавистных Красса и Цезаря. Эти выскочки! Как раскрыть глаза сенату на их лживость и корыстолюбие? Как заставить отклонить законопроект? Хватит ли у него красноречия? Будет ли его речь достаточно убедительной? Цицерон вдруг понял, что волнуется. Египет привлекал и его тоже, но не порабощенный, разграбленный и униженный, а великий и загадочный, как и много сотен лет назад. Что это за безотчетное волнение? Цицерон исподлобья взглянул на лица сидящих перед ним людей.

Он – консул, и к его мнению должны прислушаться даже те, кто еще вчера спорил бы и, может быть, победил в этом споре.

Цицерон поднялся, его голос зазвучал твердо и уверенно: «Раньше этого добивались открыто, теперь к тому же стремятся тайно, путем подземных ходов. Децемвиры скажут то, что и теперь утверждается многими, и прежде говорилось часто, – что со времени консульства тех же самых мужей по завещанию александрийского царя его царство стало собственностью римского народа. Что же вы отдадите Александрию тайным вожделениям тех же людей, открытым требованиям которых вы оказали сопротивление? Скажите ради бессмертных богов, как мне назвать эту затею? Предложением трезвого человека или бредом пьяницы? Мыслью разумного или мечтой помешанного?

И в самом деле, до кого из вас не дошла молва, что это царство в силу завещания царя Алексы стало принадлежать римскому народу? Насчет этого я, консул римского народа, не только не стану выносить решения, но и не скажу даже и того, что думаю. Ибо по этому вопросу, мне кажется, трудно не только принять постановление, но даже высказаться. Я вижу, найдутся люди, которые станут утверждать, что завещание действительно было составлено. Я согласен, что существует суждение сената о вступлении в права наследства, вынесенное тогда, когда мы после смерти Алексы отправили в Тир послов с поручением получить для нас деньги, положенные там царем… Что касается человека, который ныне занимает там царский престол, то, по-моему, почти все согласятся, что он не царь – ни по своему происхождению, ни по духу.

Другие же говорят, что никакого завещания нет, что римскому народу не подобает добиваться всех царств, но наши сограждане готовы туда переселяться ввиду плодородия земли и всеобщего изобилия. И об этом столь важном деле будет выносить решение Публий Рулл вместе с другими децемвирами, своими коллегами? Будет ли он судить справедливо? Предположим, он захочет угодить и присудит Египет римскому народу. И вот он сам в силу своего закона распродаст Александрию, распродаст Египет; над великолепным городом, над землями, прекраснее которых нет, он станет судьей, арбитром, владыкой, словом, царем над богатейшим государством.