Ажиотаж был полнейший, такого на Клюшке никогда не было.
В конце ноябре нагрянули снег и морозы. Кроме уроков, самоподготовок, репетиций, появилось еще одно занятие, объединяющее всю Клюшку – хоккей. Мы могли в него играть, как сказала бы Пенелопа, денно и нощно. После ужина всех с трудом загоняли в спортзал после хоккейных баталий на репетиции по танцам. Я долго не мог собраться с духом и попросить Ленку стать моей партнершей на празднике.
Раньше девчонки меня ни каким боком не интересовали, пока не появилась Ленка. Первое время я не обращал на нее никакого внимания, потом, когда она прислала записку, что-то случилось. На уроках я только и делал, что пялил на нее глаза и отводил их лишь тогда, когда наши взгляды пересекались. Я страдал оттого, что хромой, что, как мне казалось, невзрачный. Я стал нервным, раздражительным. Каждый день я подолгу изучал свое лицо в зеркале и, оставался, разочарован, комплексуя по поводу своей внешности, даже спросил у Комара.
– Я красивый?!
– Как моя жизнь, – ответил, давясь от смеха, Валерка.
С тех пор, как в моем сердце появилась Ленка, прежняя жизнь кончилась безвозвратно. Мне казалось, что у меня слишком длинный нос, неровные скулы, глаза слишком маленькие, волосы слишком безрадостно белобрысы, много угрей на лице. Я изменил отношение к одежде, стал ходить по Клюшке в брюках, а не спортивных тянучках, футболки заменили рубашки. Все эти изменения быстро заметили на Клюшке, больше всех прикалывался надо мной Комар, хотя сам был по уши влюблен в свою Кузю. Он беспрестанно при всех называл меня «Влюбленным Ромео», на себя бы посмотрел. Когда Ленка первый раз в клубе позвала меня станцевать с ней «медляк», я настолько оробел, что ноги сделались деревянными, сердце же так по-дурацки громко колотилось в груди, что мне казалось, что все это услышат. Вот так мы стали дружить.
Пенелопа всегда была против меня, и когда я приходил за Ленкой, всегда выслушивал в свой адрес много интересного. Не было исключением и этот раз. Я долго звонил в знакомую дверь, пока ее, наконец, не открыла Пенелопа.
– Мне бы Лену?
– Никаких Лен, топай себе на Клюшку, – озлобленно ответила Пенелопа.
– Не позовете Лену, я буду ночевать на пороге вашего дома, – твердо заявил я.
– Ну и ночуй, если дурак, – и Пенелопа, собравшаяся закрыть дверь, вынужденно остановилась: на пороге появилась Ленка.
– Я, сейчас оденусь и выйду, – спокойным, уверенным тоном произнесла она.
– Никуда ты не пойдешь, – повысила голос Пенелопа.
– Тетя, я через час приду целая и невредимая.
Ленка накинула на себя полушубок, надела сапоги и подошла к двери.
– Елена, не смей выходить, – загородила ей дорогу Пенелопа.
– Я все равно уйду, – с горячностью ответила Ленка.
– Хорошо, иди, – как-то неожиданно обмякла Пенелопа, освобождая дверной проем.
Минуты три она провожала нас безмолвным взглядом. Мы пошли гулять по вечернему поселку. Через минут сорок Ленка призналась, что замерзла.
– Домой? – спросил я. – Тетки не боишься?
– Нет, – ответила Ленка. – Она неплохая, только очень несчастная.
– Почему она такая в школе злая…
– Ты знаешь, кто такая Пенелопа?
Я пожал плечами.
– Это жена Одиссея, она долго ждала его, пока он вернется с походов. Моя тетка не дождалась своего Одиссея, поэтому у нее такой сложный характер.
Мы не заметили, как подошли к Ленкиному дому. Минуты две стояли у калитки, переминаясь с ноги на ногу.
– Отвернись, пожалуйста, я что-то спрошу тебя, – попросил я.
– Для чего отворачиваться, – не поняла Ленка. – Спроси так.
Я посмотрел на Ленку, и душа моя ушла в пятки. Слова вылетели из головы.
– Ну, – подбодрила она.
Я с минуту собирался с духом.
– Cогласишься танцевать со мной на Новый год?
– Да, – коротко ответила Ленка.
– Ну, с меня сейчас танцор, – промямлил я.
– Зря ты так Аристарх, – перебила Ленка. – Ты очень хорошо танцуешь, я видела на репетиции и не надо стесняться того, что ты прихрамываешь, – она подошла и прижала свои губы к моему холодному лицу.
Я засиял, как ночная звезда в одиноком небе. От нахлынувшего счастья меня пробило на смех, я, что-то Ленке говорил – говорил, она слушала и улыбалась, зараженная моими эмоциями. Наконец, мы расстались. Я долго молчаливо провожал ее взглядом, чувствуя, как мое сердце зашлось от радости, взлетело до небес и снова вернулось на свое прежнее место.
Я вдруг понял, что влюбиться, это быть в постоянном волнении. До сегодняшнего вечера я таких аномалий за собой не наблюдал.
Я никак не мог уснуть, ворочался с боку на бок, находясь под впечатлением от встречи с Ленкой. В спальне было душно, я поднялся, открыл форточку, снова прилег. На соседней кровати беспокойно заворочался Тоси-Боси. Комара не было, он пропадал в спальни Кузи, и это надолго.
– Аристарх, можно я к тебе пойду, – заканючил Тоси-Боси. – Мне страшный сон приснился.
Залазь.
Тоси-Боси с радостью юркнул в мою кровать. Его горячее дыхание, что-то растопило во мне: я прижал к себе Тоси-Боси, заботливо укрыл одеялом.
– Аристарх, ты, правда, с Валеркой считаете меня своим братом? Я маленький, мне так хочется, чтобы у меня были старшие братья, – Тоси-Боси крепче прижался ко мне.
– Конечно, – шепотом, выдавил я из себя.
– Здорово, – счастливо прошептал Тоси-Боси.
Сна как не бывало, все перемешалось в моей голове. Радостные воспоминания о проведенном вечере с Ленкой затопили всего меня, теперь еще восторг Тоси-Боси. Господи, как хорошо-то…Я чувствовал, как из груди выскочил комок и покатился по полу спальни.
Наверное, когда человеку на душе хорошо, он способен лучше понимать других, чем когда ему плохо. Я поймал себя на мысли, что Тоси-Боси, в сущности, очень одинок, и мне от этой мысли стало не по себе, и я почувствовал, как в эту ночь десятилетний Тоси-Боси стал для меня родным, дорогим, близким. Я прижал его к себе и погладил по макушке, он расплылся от счастья.
– А, спинку почесать…
Стало вдруг так хорошо и спокойно, как бывает в кино, когда смотришь фильм.
– Тоси-Боси, хорошо, что ты мой брат!
Тоси от радости не закрывал рта, его голос звенел от волнения, и он так торопился, что проглатывал слова. Он по секрету сообщил, что собирается построить подводную лодку, и что в школе его не записали в драмкружок, потом еще что-то, но я уже не помнил. Я тоже не удержался и проговорился о поцелуе Ленки.
Я уже засыпал, а Тоси-Боси все продолжал говорить, и его дыхание согревало мне плечо.
Воспитатель Сомов, придя на утреннюю смену, успел уже прилично приложиться к стакану, скорее всего не одному, потому, что, выйдя из каптерки прикопался к Тоси-Боси, тот ему, что-то ответил и вдруг Сомов ни с того, ни с сего ударил Пашку по лицу. Тоси-Боси заскулил, как собачонка, которую больно пнули ногой. Свидетелем рукоприкладства стала Трехдюймовочка, поднявшая невообразимый крик на весь этаж. Из спальни вышел директор, он часто заходил в спальный корпус, контролируя утренний подъем обитателей. Узнав обо всем происшедшем, при всех не удержался и звезданул пьяному воспитателю по физиономии так, что тот отлетел метров на пять. Потом пьяного Сомова пацаны, по приказу Колобка, утащили в каптерку и закрыли на ключ.
– Очухается, отвезешь его до дому, – приказал «ходячей заботе» – завхозу директор.
Подошла Железная Марго, обитатели были в двух шагах позади нее.
– Что вы как черный ворон летаете надо мной, – взорвался Колобок.
– Надеюсь, вы, наконец, уволите Сомова, – спокойно спросила она.
Дерик, сморщив лоб от напряжения, достал пачку сигарет и принялся нервно их теребить в руках.
– Да, на этот раз он зашел слишком далеко, – согласился он. – Теперь его работа здесь окончена. – Он помолчал, затем после некоторого раздумья произнес: – Вас, наверное, удивляет, почему я был всегда так снисходителен к Сомову?
– Он же ваш родственник, – сухо ответила Железная Марго.
