— Он красивее всех других первых учеников. Мне кажется, он даже красивее Иисуса.

На короткое время между двумя парами женских глаз возник как бы поединок: зеленые глаза угрожающе сверкали и напористо светились, а черный взгляд сначала словно отступил и поддался, а потом окружил взгляд зеленый, стал отбирать у него лучики и гасить блестки, опустошая его и точно засасывая. И когда ничего уже от вызова и насмешки в глазах Марфы не осталось, Магдалина ответила уверенно и грустно:

— Красивее Него никого нет, не было и быть не может! Смазливее — пожалуй.

Опустошенный свой взгляд Марфа отвела в сторону и обиженно заявила:

— Иуда к тебе неравнодушен. Мне кажется, он тебя любит.

— Иуда не может меня любить, — печально усмехнулась Магдалина.

— Это почему же? — оживилась Марфа, и тотчас на щеках ее запрыгали розоватые веснушки.

— Хотя бы потому, что ему нравится твоя сестрица, Мария.

— Кроме тебя, Мария всем нравится.

Марфа замолчала, словно выжидая, пока Магдалина ответит на это как бы случайно выскочившее «кроме тебя».

Но Магдалина молчала. И потому Марфа добавила:

— На тебя Иуда смотрит совсем по-другому.

— Да, по-другому, — кивнула Магдалина. — Потому что он меня боится.

— Боится?! — искренне удивилась Марфа. — С какой стати?

— Потому что я вижу его насквозь, — сказала Магдалина.

В глазах Марфы удивление быстро сменилось любопытством, и это любопытство так ярко и жарко загорелось, что белые перламутровые щечки порозовели.

— Что? Что?! Что?!! — воскликнула рыжеволосая женщина. — Что ты там видишь в Иуде, когда видишь его насквозь?!

Магдалина глянула на нее исподлобья, словно прикидывая, сказать правду или уйти от ответа. И решила сказать правду:

— Я вижу, что больше всего на свете он любит самого себя.

Марфа прищурилась и возразила:

— А ты видела мужчин, которые бы себя не любили?

— Видела, — тревожно улыбнулась ей Магдалина.

Марфа пожала плечами, отошла от стола и направилась к дому. Но с полдороги вернулась обратно и объявила, уперев руки в боки, смеясь глазами, а пухлыми губками дуясь и сердясь:

— Ничего ты не видишь в Иуде! Не видишь, что он образованный человек, с которым очень интересно бывает разговаривать. Но это не главное. Главное знаешь что?

— Не знаю, — задумчиво ответила черноволосая Мария, пристально глядя на подругу.

— Главное — он удивительно нежен. Он нежен и ласков с женщинами. В мужчине это редко встретишь… Тебе, что ли, мне объяснять?

Никаких особых изменений не произошло в Магдалине. Разве слегка дернулся левый глаз и обычно прямая спина чуточку сгорбилась. Но Марфа не обратила внимания и продолжала:

— Когда Симон меня иногда обнимает… А мы с ним уважаем это дело… Так вот, иногда, вроде бы в самый неподходящий момент, я вдруг, представляю себе, как бы меня ласкал и радовал Иуда… Он наверняка не такой умелец и мастер, как Симон. Они, люди ученые, говорят, слишком умны для постели, вся сила у них в разговоры уходит… Понимаешь, Мария, иногда очень ласки и нежности хочется! Пусть не силен, пусть неловок. Я опытная женщина, быстро его научу и силу в нем разбужу. Но ласка — от Бога, и если ее нет в мужчине…

— Грех это, Марфа, — задумчиво прервала подругу Магдалина.

— Так ведь я мысленно! — с радостным бесстыдством воскликнула рыжеволосая хозяйка. — Мужу своему я ни с кем не изменяла! Даже когда он болел и не жил с нами!

— Это еще больший грех, когда мысленно, — твердо объявила Мария. — И Он однажды сказал нам, что когда прелюбодействуешь в душе…

— Грех! Грех! Знаю! Знаю! Господи, прости и помилуй! Помилуй чертову бабу и глупую грешницу! — затараторила и засмеялась Марфа и побежала на кухню.

И тут же вернулась обратно с блюдом, на котором лежали тмин, укроп, мята травинка к травинке.

— А травы зачем? — спросила Магдалина. — Он утром не употребляет. И другие ученики не берут их за завтраком.

— А Иуда — любит, — сказала Марфа. — И кто-то еще из апостолов. Не вспомню, кто.

— Нафанаил, — подсказала Магдалина. — Но он редко приходит на завтрак.

— Сейчас масло принесу. Иуда любит много оливкового масла, — сказала Марфа и никуда не ушла, осталась стоять, с любопытством разглядывая Магдалину.

— А Симон где, муж твой? — настороженно спросила Магдалина.

— Нет его, — машинально ответила Марфа, не сводя с Магдалины любопытствующего взгляда. — Говорит: неудобно спать дома с женой, когда другие ученики ночуют в шалашах и без женщин… А что ты вдруг про мужа моего спросила?

— Давно не видела, — сказала Магдалина. — С субботы, когда твоя сестрица устроила здесь представление.

— Далась тебе моя сестра! В отличие от нас, она — человек Божий!

Марфа снова ушла. И снова вернулась, на этот раз принеся две глиняные миски с жидким медом.

— Зачем так много ставишь на стол? Завтрак ведь, — сказала Магдалина.

— Теперь только вечером будут есть. Пусть как следует насытятся, — задумчиво ответила Марфа.

— Он любит дикий мед. Куском. А не тот, который ты принесла, — сказала Магдалина.

Вдруг щеки у Марфы вспыхнули, а в глазах запрыгали бурые крапинки.

— Послушай! Ты ведь молодая и здоровая женщина! Ты — страстная, я чувствую это! И мужа у тебя нет. Как ты так можешь?! — воскликнула Марфа.

Мария подняла на нее черный свой взгляд, но не обволокла им, а оттолкнула.

— Перестань, Марфа! — с тоской сказала Магдалина. — То, о чем ты уже давно хочешь спросить меня, об этом даже думать грешно. Думать страшнее, чем спрашивать!

— Боже! Я не хотела! Я и не думала! — испуганно воскликнула Марфа, отнюдь не пугаясь.

— Не ври, Марфа!

— Ты не поняла меня!

— Поняла и отвечу. Потому что ты замучишь меня своими улыбками, взглядами, вздохами! — в отчаянии воскликнула Магдалина. — Пойми ты, с тех пор, как я Его увидела и пошла за Ним, всё прежнее мое, всё плотское и греховное, словно вынули из меня! Женского ничего не осталось! Он изгнал из меня эту грязь, эту мерзость, очистил не только душу, но и тело освободил. И я перестала мучиться и мучить других. Всё, Марфа, кончено! Нет во мне теперь никакой страсти! Ты поняла меня?

— Конечно, поняла, — тут же покорно согласилась Марфа, но ее зеленые глаза так густо покрылись крапинками, что стали почти карими. — Как только посмотришь на тебя, так сразу же видно, что страсти в тебе никакой не осталось, ну, ни капельки.

— Не то! Погоди! Не то! — простонала Магдалина. — Ты редко Его видишь. А я с Ним каждый день. Я готовлю Ему еду. Стелю постель. Даю умыться. Стираю одежды. Когда Он устал, развязываю сандалии, массирую ноги и спину…

— Я поняла, поняла, — кивала головой Марфа.

— Ничего ты не поняла! Рядом с Ним не надо ласки, потому что ласка — это Он. И достаточно посмотреть на Него! Даже сзади! Даже издали!.. Ни один самый красивый и самый нежный мужчина в мире никогда не дарил и не может подарить женщине той ласки, которую дарит один Его взгляд!.. О чем ты, Марфа?! Какая страсть?! Рядом с тобой — сама Любовь! И все твои женские желания, все твои детские мечты, все жаркие сны и душные грезы — всё это мгновенно исполняется и исчезает, насытившись. Потому что ни в одном из этих снов и грез не было и частицы того счастья, того покоя, той ласки и нежности! И хочется только одного: дышать этим счастьем, этой любовью! Чтобы так было и завтра, и послезавтра. И вечно так было!.. Это невозможно объяснить.

— Ну, почему же, — улыбалась Марфа, пристально глядя на Магдалину. — Ты хорошо объяснила. Хочется греться любовью, дышать счастьем…

— Дышать вместе с Ним! —в отчаянии воскликнула Мария. — А когда Его нет, дышать тем воздухом, которым Он только что дышал и которым продолжают дышать те люди, с которыми Он шел рядом, с которыми разговаривал…

— Поняла, поняла…

— Это не страсть, Марфа, — с тоской шептала Магдалина. — Потому что страсть — жаркая и душная. В страсти, когда она тебя охватывает, хочется задержать дыхание…