– Ирма, у нас есть пятьдесят миллионов долларов?! – тряс её Никас. – За Прохора просят пятьдесят миллионов в мелких купюрах и в двадцати пяти чемоданах!!!

– Я найду, – прошептала Ирма. – Всё продам, займу, но найду… Сколько ты говоришь? Двадцать пять чемоданов мелочью?! – Она вдруг засмеялась.

Сил моих не было смотреть на этих двух безумцев, и я неожиданно понял, что совсем не хочу заводить детей.

Двери в гостиную распахнулись. На пороге с перекошенным от ужаса лицом застыла кухарка.

– Там… – хватаясь за сердце, прошептала она, – там Настёна в ванной… – не договорив, Мария пронзительно завизжала.

Я бросился в северное крыло дома, где жила Настя.

– Себя порешила!!! – заголосила Мария. – А-а-а!!!

Это смахивало на дурной сон. Я бы всё отдал, чтобы проснуться, но не знал где и кому сунуть взятку за спасительное пробуждение.

Настя лежала в ванной, заполненной красной водой. Длинный сарафан скрывал её тело и обнажал руки с перерезанными запястьями. Бледное лицо, запрокинутое назад, полузакрытые глаза и губы, которые кривила гримаса боли, выдавали отчаяние, с которым она уходила из жизни.

Я ни на секунду не усомнился в том, что Настя мертва, поэтому даже не стал щупать пульс. На полу, возле ванной, стояла пустая бутылка виски.

Я столько раз видел эту картину в кино, но и предположить не мог, что она пахнет кровью, виски и хлорированной водой.

Прибежали Мария и Арно. Через несколько секунд пришли Ирма и Никас.

Арно громко выругался и принялся вытаскивать Настю из ванны.

– Всё кончено, – остановил я его. – Лучше оставить всё как есть, если будет следствие.

– Всё-таки она сделал это, – со злостью сказал Никас. – Всё-таки сделала!

– Что? – сухо уточнил я.

– Покончила с собой! Будто ты не знаешь, – нехорошо усмехнулся он.

– Ничего я не знаю. Настя никогда не хотела умереть всерьёз, она просто привлекала к себе внимание.

– Конечно, кому как не тебе всё знать о Насте! – Никас в упор посмотрел мне в глаза. – Кому как не тебе!! Она своего добилась! Теперь ей на пару дней обеспечено всеобщее внимание! И твоё в том числе! Мой сын погибает, а ей – почёт, сочувствие и внимание! – Он захохотал и выразительно посмотрел на пустую бутылку.

– Опять эти фокусы, – пробормотала Ирма Андреевна. – Опять эти её дешёвые фокусы… Позовите врача! Немедленно позовите врача и пусть ей приготовят отдельную палату в психиатрической клинике! Я устала… Боже, как я устала! – Ирма огляделась вокруг, словно ожидая, что врач немедленно материализуется из воздуха.

– Не надо врача, – покачал я головой. – Тем более не надо отдельную палату в психиатрической клинике. Настю убили.

В ванной повисла такая тишина, что стало слышно, как журчит тоненькая струйка воды, бежавшая из крана.

– Что ты сказал?! – схватил меня за грудки Никас. – Что ты сказал, повтори!

– Да, Глеб, с чего ты взял, что она убита? – поддержал Никаса Арно. – Тут типичный суицид! Типичнее не бывает.

– Вы ослепли?! – заорал я, отодрав руки Никаса от своей майки. – Вы не видите, что у неё синяки на шее?!! Настю кто-то придушил, а уж потом затолкал в ванну с тёплой водой и перерезал ей вены!! Неужели вас не удивляет, что на правой и на левой руке порезы одинаково сильные и глубокие?! Я что-то не замечал, чтобы Настя была левшой! И потом, извините, господа, но где нож или бритва, которой она резала себе вены?! Где?! Или вы полагаете, что она вскрыла себе вены, а потом тщательно спрятала орудие самоубийства?!! Повторяю, её убили. Убили наспех, необдуманно и очень глупо. Сначала придушили, потом влили в глотку виски и, перерезав вены, затолкали в ванну с тёплой водой. Или наоборот – сначала придушили и перерезали вены, а уж потом влили виски. Вот только на бритве или ноже остались отпечатки пальцев преступника! Скорее всего, кто-то спугнул убийцу, и у него не было времени, чтобы оттереть их, поэтому он просто спрятал орудие убийства! – Я начал открывать и обшаривать все шкафчики, заглядывать во все углы ванной комнаты, в надежде найти окровавленный нож.

– А ведь он прав, – пробормотал Арно, склоняясь над Настей. – Её действительно душили!

– Где записка? – тихо спросила Ирма Андреевна. – Она всегда писала записки, прежде чем покончить с собой!

– Вот уж чего не смог сделать преступник, так это написать за Настю предсмертную записку, – усмехнулся я. Ни ножа, ни бритвы я, естественно, не нашёл, поэтому стал закрывать шкафы, проклиная себя за то, что «наследил» везде своими пальцами.

– Какой преступник?! – заорал Никас. – Что ты несёшь?! Ты хочешь сказать, что в доме кроме нас кто-то есть?!

– Не знаю, – пожал я плечами. – Похоже, что так.

– Вы как хотите, – всхлипнула Мария, – а я вызываю милицию, – Она убежала, шаркая тапочками.

– Бред, – помотал головой Арно. – В доме не может быть чужаков! Все входы и выходы оборудованы камерами видеонаблюдения!

– Иди, посмотри записи на мониторах, – посоветовал я ему. – Лучше сделать это до приезда милиции.

Арно умчался широкими скачками орангутанга.

– Вы утверждаете, что Настя мертва? – заглянула мне в лицо прозрачными глазами Ирма.

– Я утверждаю, что она убита.

– Не слушай его, – обнял за плечи жену Никас. – Настя в очередной раз попыталась покончить с собой, и на этот раз у неё получилось.

– Значит, ей уже не помочь… Не помочь… Ну и ладно. – Ирма схватила Никаса за руку и закричала: – Если ей всё равно уже не помочь, значит, мы должны спасать Прохора! Пойдём искать деньги и чемоданы! Сколько ты говоришь? Пятьдесят миллионов долларов? Мелочью?! Идиоты, кто же просит такие деньги в чемоданах и мелочью?.. – Она увлекла Никаса за собой вверх по лестнице, оставив в воздухе запах лекарств и атмосферу лёгкого безумия.

Я остался один на один с телом. Бордовая от крови вода тонкой струйкой лилась через край ванны. Я закрыл кран и протёр все ручки шкафов, которых касался. Надеюсь, меня не сделают во всём виноватым. Прохор – да, в его похищении есть моя вина, но Настя…

Я вдруг вспомнил, что в кармане грязных джинсов лежит записка с недвусмысленным текстом: «В моей смерти винить Глеба Сазонова».

Со всех ног я помчался в свой домик. Если хоть одному менту придёт в голову обыскать жилище воспитателя, мне от обвинения в Настиной смерти не отвертеться. И плевать всем будет, что этой записке уже пару недель, им лишь бы дело закрыть и кого-нибудь посадить.

Джинсы я нашёл быстро. Почему-то они лежали не в корзине для грязного белья, а на стиральной машине. Записка была в кармане, но её текст заставил меня подумать, что я не просто сплю, а сплю в неудобной позе после большой дозы некачественного спиртного.

Таких возмутительных галлюцинаций у меня ещё не случалось, даже учитывая глюки, где фигурировала Беду с берданкой под дубом.

«Привет, Казанова! Постирай штаны!» – было написано в записке печатными буквами.

Я понюхал штаны, нашёл знакомую дырку и три знакомых пятна, убеждаясь, что это действительно мои джинсы.

– Постирай штаны, Казанова, – пробормотал я, включая стиральную машину и запихивая туда джинсы вместе с запиской. – Постирай штаны, постирай штаны! Постирай штаны, дятел! – Я долбанул головой в стену, чтобы убедиться в наличии у себя болевых ощущений. Они меня посетили – довольно сильные, не как во сне, а как наяву. Я побился ещё сильнее, чтобы проверить, вскочит ли шишка. Когда не уверен в своих мозгах, как ещё их проверить?!

– Кто там? – ехидно спросил за спиной до боли знакомый голос и сам же уточнил: – Сто грамм?!

– Пять литров вишневого вина и два сливового на двоих без закуски, – честно признался я, очередной раз тараня головой стенку. – И что, из-за такой малости – здравствуй, белочка?!

– И белочка, и зайчик, и хрен моржовый, – буркнул за спиной голос. – Бизя, очнись! Ты видел меня минимум два раза, хватит валять дурака!

…Я вспомнил подвал Вспомнил кулак, который Сом показал дубу, вспомнил длинную «модель-детектившу», которая пытала Марию, и пазлы в моей голове встали каждый на своё место. Для гарантии я ещё раз ударился лбом о стену так, что отлетели несколько плиток.