– Вы убили Прохора? – Я схватил его за горло и слегка придушил. – Признавайся, гад, убили?!

Сом то же самое сделал с Боцманом. Они захрипели, синхронно задрыгались, стали оседать на пол, но наручники удержали их.

Я ослабил хватку, Сом тоже.

– Я ничего не знаю, – прохрипел Боцман.

– И я не знаю, – засипел Пале-Рояль. – Есть тема, толстый, дай пить, пить дай…

Я поднёс к его рту бутыль с вином, и он присосался к ней как щенок к кормящей собаке.

Наверное, это было подло, низко и грязно – то, что мы тут с Сомом затеяли, но не в милицию же было идти! У Чусова в этом городе наверняка всё схвачено, и в первую очередь – правоохранительные органы. Сом, кстати, меня полностью поддерживал в этом убеждении. Он утверждал, что «чусовщина» и беззаконие, с ней связанное, поразили город как раковая опухоль: чиновникам закон был не писан, они чувствовали себя вольготно и безнаказанно, скупали ли по дешёвке муниципальные земли, отнимали ли у людей квартиры в центре и давали им жильё на окраине, браконьерничали ли, содержали бордели, либо просто закрывали глаза на преступления «своих и нужных» людей.

– Пойдём покурим, – кивнул Сом на дверь.

– Пойдём, согласился я.

Мы поднялись по крутой лестнице и вышли на крыльцо высокого кирпичного дома, в котором жил Сом со своей матерью. Лохматая горка оказалась чудесным местом в двадцати километрах от города. Дом стоял на отшибе, на высоком пригорке, из его окон открывался красивейший вид: на горизонте синело море, а вокруг раскинулись зелёные луга и пролески. Меньше всего меня волновали окружающие красоты, но я невольно залюбовался пейзажем и полной грудью вдохнул свежий, настоянный на южных деревьях и травах воздух.

Сом закурил сигарету.

Мы были пьяные, усталые, опустошённые, но расслабляться было нельзя.

– Ты не думаешь, что эти бандиты могут быть непричастны к похищению Прохора? – спросил Сом.

– Нет, не думаю, – жёстко ответил я. – Может, твоё кафе – тоже не их работа? Да они трусы! Сгоряча подпалили «Аллигатор», не подумав, похитили мальчишку, а теперь боятся в этом признаться даже самим себе! Раз у Громовой такое неприкосновенное положение в городе, Чусов их за это похищение с землёй сравняет!! Они не столько нас, сколько своего Чус Чусыча смертельно боятся, поэтому не признаются ни в чём даже под пытками!

– Не знаю, не знаю, – задумчиво сказал Сом. – Мне иногда кажется, что они говорят правду.

Я ничего не ответил, с завистью глядя, как он затягивается.

Я бросил курить несколько лет назад, и, в принципе, не испытывал потребности в никотине, и только в моменты сильных переживаний вспоминал, какое облегчение приносит сигарета.

Мы постояли ещё, подышали, подумали – каждый о своём. Судя по заходящему солнцу, был вечер, а значит… Значит, мы играли в гестапо уже почти сутки. Почти сутки Прохор находится неизвестно где, неизвестно что ест и как себя чувствует. А вдруг его обкололи наркотиками?! Вдруг избили?! Или просто до смерти напугали…

От этих мыслей хмель как рукой сняло. Я заскрипел зубами от злости. Сом затушил сигарету, и желваки на его скулах ходуном заходили.

– А, впрочем, ты прав, – глухим голосом сказал он. – Эти сволочи сгоряча наворотили дел, а теперь боятся признаться. Какая им разница – сгнить в нашем подвале, или быть расстрелянными шестёрками Чусова? Я думаю, для них подвал даже предпочтительнее, так как есть шанс нашей добропорядочности и боязни запятнать себя криминалом. Надо дожимать их, дружище.

– Надо, – кивнул я.

На крыльцо выбежала женщина с внешностью герцогини. Уж не знаю, какая скотина не кормлена и коза не доена была у матушки Сома, но смахивала она на аристократку времён Екатерины Великой. Высокий рост, гордая осанка, длинная шея, которую подпирал белый воротник, руки с перстнями, перекрещенные чуть пониже груди. Она была подкрашена, надушена, и выглядела так, будто собралась на великосветский приём.

– Аркаша! Глеб! – звонко воскликнула матушка Сома. – Где вы пропадали весь день?! Маркуша испекла блинчики, а вас всё нет и нет!

Мы умудрились запихнуть бандитов в подвал без ведома Софьи Владимировны. Впрочем, насколько я успел понять отношения Сома с матерью, если бы даже она узнала об этом, то восприняла бы поступок сына как должное – раз сын так решил, значит, это хорошо, правильно и справедливо.

– Не знаю, как ты, а я бы съел блинчиков двести, – вздохнул Аркадий.

– Я даже не знаю… А вдруг Прохор голодный? Я буду блины жрать, а он…

– Брось! – хлопнул меня по плечу Сом. – От того, что ты перестанешь питаться, ему лучше не станет. Пойдём, перекусим, нам ещё понадобятся силы и злость!

– Силы и злость, – пробормотал я, проходя за Сомом в просторную светлую кухню.

Софья Владимировна надела белый передник и поставила на стол блюдо с горой золотистых блинов. Гора была такая высокая, что казалось, она подпирает потолок. Рядом с блинами появились две крынки, обе величиной с тазик; одну до краёв заполняло варенье, другую – сметана.

Я ел, не чувствуя ни вкуса, ни запаха.

– Аркаша, ты знаешь, мне кажется, что в подвале завелись крысы! – Софья Владимировна присела напротив нас и сложила наманикюренные ручки на коленях.

– Да?! – удивился Сом. – Почему тебе так кажется, мама?

– Там кто-то шушукается и скребётся, – прикрыв глаза, Софья Владимировна потёрла виски. – Шушукается и скребётся! – повторила она.

– Да что ты говоришь? – опять фальшиво удивился Сом. Он взял семь блинов, намазал каждый сметаной, сложил блины вместе и скрутил толстый рулет. – Неужели шушукаются?!

– Нужно обязательно вызвать санэпидемстанцию! – Софья Владимировна встала и решительно вышла из кухни, в очередной раз поразив меня царской осанкой и высоко поднятой головой.

– А ведь она вызовет! – с набитым ртом сказал Сом. – Нужно этих гавриков в бочки посадить и солёными огурцами закидать, а то и правда статью припаяют.

– Не припаяют, – буркнул я. – Я знаю место, где парней в кандалах и наручниках гораздо больше, чем в твоём подвале.

– Покормить, что ли, этих крыс? – Аркадия задумчиво посмотрел на то, что осталось от горы блинов.

– Покормим, когда они скажут, где Прохор, – отрезал я.

– Ну, что-то ты, брат, совсем расклеился, – Сом похлопал меня по плечу. – Ты пойми, убивать Прохора никто не рискнёт! Мальчишка, скорее всего, накормлен, напоен, сидит в шикарной квартире и рубится в какую-нибудь компьютерную игру. Включи мозги, Бизя!

– Нет у меня сейчас мозгов! – шибанул я кулаком по столу. – Нет! Вот найду Прохора, тогда… Знаешь, мне почему-то везде Элка мерещится. Это лечится?

– Лечится. Покоем, хорошим сном и прогулками на свежем воздухе.

– Как много всего надо, чтобы не мерещилась Элка…

– Ты её любишь? – в лоб спросил Сом.

– Не знаю. Раньше очень сильно любил, потом мне стало казаться, что она меня раздражает, а теперь… Теперь у меня в глазах стоят Элки, много разных Элок – ненакрашенных и накрашенных, в вечернем платье и в шортах, с полотенцем на голове и с диадемой первый красавицы, с ноутбуком и сигаретой… Это кошмар какой-то! У Чусова в подвале, смотрю вдруг – Беда на полу сидит и смотрит на меня, и смотрит, будто душу вынуть хочет. Будто я ей жизнь свою должен отдать в обмен на её взгляд!

– Это пройдёт.

– Что пройдёт?!

– Элки в глазах пройдут, – не очень уверенно пообещал Сом.

– Даже не знаю, хочу ли я, чтобы они проходили, – пожал я плечами. – У меня от них кровь быстрее по жилам течёт. Пусть мерещатся.

– Мальчики! – на кухню зашла взволнованная Софья Владимировна. – Там приехали какие-то люди на больших машинах. Говорят, к вам.

– Началось! – Сом выглянул в окно. – Сам Чусов пожаловал.

Я почувствовал, что обрадовался. Если Чусов приехал к нам собственной персоной, значит, или мы прямо сейчас узнаем, где Прохор, или… от Лохматой горки останется Лохматый котлован. Маленькое сражение с вице-мэром казалось мне заманчивым и справедливым.

Сом сходил в кладовку за оружием. Он вынес два пистолета, автомат и четыре гранаты. Пистолеты мы приобрели с ним на рынке, а всем остальным разжились, когда громили Чусов-лэнд.