Скитания Ибн Баттуты, однако, на этом не кончились: навестив могилу своей матери в Танжере, он через Гибралтар проехал в Южную Испанию, остававшуюся еще под властью арабов, выполняя поручение султана, о содержании которого в «Путешествии» не сказано. Он посетил города Ронду, Малагу и Гранаду и вернулся также через Гибралтар. Но уже 18 февраля 1352 г. он отправился по поручению Абу Инана в гораздо более сложное и длительное путешествие по Африке. Через Сиджилмасу он проехал до Тимбукту в недавно исламизированное государство Мали. На обратном пути, осмотрев медные рудники Тагадда, 12 сентября 1353 г. с караваном работорговцев он двинулся в очень трудное путешествие через оазис Агадес и с большими лишениями холодной зимой перевалил хребет Атласа и вернулся в Фес.[9]
Рассказы путешественника произвели на султана Абу Инана и его приближенных большое впечатление, и он велел придворному историку и писателю Ибн Джузаййу ал-Калби, хорошо владевшему «высоким слогом», записать рассказы и воспоминания Ибн Баттуты и обработать их в виде отдельной книги. Мы не знаем, когда Ибн Баттута и Ибн Джузайй приступили к работе. Точно известно лишь, что запись и обработка рассказов путешественника были закончены в феврале 1356 г…
О последних годах жизни Ибн Баттуты мы располагаем весьма скудными сведениями. До сих пор точно неизвестна даже дата его смерти.
Как явствует из слов Ибн Джузаййа в заключении книги, после возвращения из путешествия в Западную Африку Ибн Баттута был зачислен в штат придворных ученых. В Фесе он, по-видимому, собирался жить при дворе. Однако вскоре после окончания работы над книгой Ибн Баттута лишился своего покровителя (Абу Инан умер в 1358 г.) и, судя по сообщению автора «Дурар ал-Камина», провел свои последние годы в должности судьи в провинциальных городах Марокко. Как правило, в большинстве исследований европейских ученых датой смерти Ибн Баттуты считается 1377 г. Однако нам не удалось выяснить, из какого источника установлена эта дата. Насколько нам известно, единственным источником, в котором содержится упоминание о последних годах жизни путешественника, является тот же биографический словарь Ибн Хаджара ал-Аскалани. Ссылаясь на Ибн Марзука, Ибн Хаджар отмечает, что Ибн Баттута был жив еще до 770/1368-69 г.
По некоторым сведениям, Ибн Баттута похоронен около Танжера, где показывают «могилу святого сиди Ахмеда ат-Таньи», которая, возможно, и является его могилой.
Путешествия Ибн Баттуты были подвигом, но вместе с тем тяжелым, изнурительным трудом, требующим не только огромной физической и моральной выносливости, но и гибкости, умения приноровиться к обстоятельствам. Весь жизненный путь этого человека неразрывно связан со странствиями, изложить его биографию вне путешествий представляется почти невозможным. Какова же была цель этих странствии, ставших делом всей его жизни? Сам Баттута избегает рассуждений о собственной личности, своих побудительных мотивах, эти сведения приходится по крохам извлекать из ткани его повествований.
На первый взгляд может показаться, что он ставит перед собой практические цели — совершить паломничество в священные города и благодаря этому завоевать авторитет у современников, или прослушать лекции по законоведению и получить право преподавать один из сборников хадисов, как это было в Дамаске в 1305 г., или удостоиться подарков от правителей или влиятельных люден той или иной страны, которыми его не раз награждали, и т. д.
Не оставались без внимания и рассказы о сказочных богатствах Индии, привлекавших и Афанасия Никитина, и средневековых европейцев, и Ибн Баттуту, впервые услышавшего в Мекке о сказочной щедрости индийских государей.
Однако не это было основным. Очевидно, Ибн Баттута, как и многочисленные путешественники Востока и Европы на заре эпохи Возрождения, принадлежал к когорте первооткрывателей-землепроходцев. Этих людей влекли в путь не столько сами по себе экономические и политические причины, сколько обусловленная ими жажда познания. Мир становился все шире, и немалая заслуга в этом принадлежала именно путешественникам.
Расширялась знакомая арабам «обитаемая часть суши», а вместе с нею увеличивалась и тяга к новым городам и странам, желание познакомиться с неизвестными еще народами, как писал сам Ибн Баттута, желание «посмотреть мир, радуя сердце, увидеть разные диковинки, услышать о чудесах, получить обширные познания, познакомиться с интересными людьми, испытать судьбу». Именно этим желанием — увидеть, узнать как можно больше — объясняется и решение Ибн Баттуты, которому он старался в дальнейшем следовать: «не проходить по одной и той же дороге два раза». От этого решения путешественника не могли отвратить ни многочисленные трудности, ни отсутствие средств, ни всевозможные лишения, на которые он часто жалуется.
Не сразу Ибн Баттуте удалось попасть в Индию, которая была его заветной мечтой. Он собирался отплыть туда еще в 1332 г., после паломничества, но с сожалением вспоминал потом: «Я не нашел себе спутника, а средств для путешествия у меня не было».
Во время своих путешествий Ибн Баттута широко пользовался гостеприимством ордена ахи, останавливался в завиях (суфийских обителях), где проезжающим предоставляли бесплатный стол и кров. Нередко правители городов посылали ему подарки и еду, считая это «богоугодным делом» — ведь марокканский путешественник не скрывал своего знакомства с видными религиозными деятелями своего времени, имел ряд «свидетельств», в частности о том, что он является судьей двух толков — маликитского и шафиитского. (В дальнейшем это помогло ему занять место судьи маликитского толка в Дели при султане Мухаммаде Туглаке.) Однако трудно согласиться с суждением Р. Хеннига о том, что путешественник был «фанатическим приверженцем мусульманской религии» и «преднамеренно избегал христианских стран», — пожалуй, оно продиктовано традиционным отношением к исламу в Европе. Ибн Баттуте, не имевшему других средств к существованию, кроме приобретенных им «профессий» шариатского судьи и мухаддиса, трудно было бы найти себе применение и поддержку в какой-либо христианской стране. Он не был ни профессиональным купцом, ни медиком, ни официальным представителем какого-либо государства. Видимо, у него даже не было средств для того, чтобы остановиться на купеческом подворье. Религия служила ему как бы пропуском, но действовал этот пропуск лишь в пределах мусульманского мира.
Трудно согласиться также с тем, что «в некоторых случаях объективности сведений Ибн Баттуты заметно мешает его религиозный фанатизм и несомненное пристрастие ко всему, что связано с исламом». Объективность в нашем понимании не соответствует средневековой «объективности». Что же касается «фанатизма», то, несомненно, путешественник был правоверным мусульманином, но у него не встречается никаких выпадов против христиан или представителей других верований (тем более что христианство относилось к покровительствуемым религиям) — он просто не замечает их. Что касается эпитета «проклятый», прилагаемого им к Чингиз-хану, то он вызван исключительно жестокостью этого правителя, разрушениями, причиненными им другим странам. К другим монгольским правителям, даже немусульманам, Ибн Баттута относится весьма доброжелательно.
Столь же неисторичны, по нашему мнению, и слова Р. Хеннига о том, что «он (т. е. Ибн Баттута) проявляет большую склонность, чем Марко Поло, к передаче различных неправдоподобных слухов и рассказов о чудесных происшествиях, не имеющих никакого значения». Во-первых, и в книге Марко Поло достаточно «неправдоподобных слухов»,[10] возможно даже больше, чем у Ибн Баттуты. А во-вторых, то, что «не имеет никакого значения» для нас, имело первостепенную важность как для Марко Поло, так и для Ибн Баттуты. «Чудо» какого-нибудь «святого» представлялось им гораздо более важным, чем то, какие монеты, например, чеканились в тот период в той или иной области и т. п.
