Столь же подробным и аргументированным, с обильными ссылками на письменные источники, выглядит описание Бухары, сделанное ал-Умари. Особенно поражен был ал-Умари тем, что, как он пишет, в одном только селении Пайканд имеется 1000 рабатов.
Ибн Баттуте Бухара не понравилась. Он с возмущением пишет: «Этот город когда-то был столицей городов, которые находятся за рекой Джайхун, и проклятый татарский Тингиз (Чингиз)… разрушил его, так что сейчас его мечети, медресе и базары в развалинах, за исключением немногих. А жители унижены, их свидетельство не принимается в Хорезме и других странах из-за того, что они известны своим фанатизмом, лживыти притязаниями и отрицанием истины. В настоящее время среди людей там нет никого, кто был бы сведущ в науке, и никого, кто проявлял бы внимание к ней».
Эти слова марокканского путешественника резко контрастируют с рассказом ал-Умари, восхваляющего жителей Бухары за их «знание фикха, веру и верность, добронравие и приветливость, расточение добра и свершение благих дел». Ал-Умари пишет так, будто губительного нашествия, периодических разрушений Бухары, разрухи не было вовсе — он основывается на известных ему источниках, рисующих Бухару, как «процветающий город», в то время как Ибн Баттута полагается главным образом на собственные глаза. Возможно, правда, что его раздраженный тон вызван недостаточно почтительным приемом.
Кому же верить? Если Марко Поло, автор, совершенно не зависящий от арабской географической традиции, пишет, что Бухара — «город большой, величавый… Во всей Персии Бухара самый лучший город», то самый надежный источник — бухарские документы XIV в. рисуют картину разрухи, царящей в Бухаре в это время, подтверждая слова Ибн Баттуты:
«В числе угодий ее бухарской деревни (Форакан. — Н. И.) вновь посаженные сады и много земель, которые не сосчитать ввиду их многочисленности и утраты межевых отметок. Все они пригодны для обработки и посева, а в числе усадеб ее — один высокий холм, ныне находящийся в запустении, а на нем пустые площадки бывших здании и домов… Первая ее (деревни Форакан) граница, восточная, идет вдоль солонцового вала, (что) служит рубежом между пустошью Ушмнюна и Фораканом, до той пустоши… (Затем восточная граница идет) вдоль того же малого канала на протяжении двух пора[7] земли до этой пустоши Форакана…». Упоминание пустоши, вновь проведенных (после разрушения) каналов, восстановленных садов встречается на каждом шагу в бухарских документах XIV в., представляя противоположность рассказам о сплошных садах и посевах, тянувшихся от Бухары до Самарканда, где нельзя было встретить незастроенного и невозделанного места. Далее документы сообщают: «Еще (обратил он в вакф) целиком деревню Ушмиюн из бухарских деревень района, орошаемого каналом Навхас… А ее усадьбы стоят на одном высоком холме, который теперь находится в запустении. В старину на нем были разные постройки, в том числе мечети, здания, амбары и дома кадиваров, а теперь все превратилось в пустыри» и т. д.
Ознакомившись с Бухарой, Ибн Баттута направился в г. Нахшаб, где находилась резиденция султана Тармаширина. Он посетил также Самарканд, который еще хранил остатки своего прежнего величия, уцелевшие от эпохи до разрушения города монголами.
Описания домонгольского Самарканда сохранились во многих произведениях средневековой географической и исторической литературы. Так, в одном из наиболее ранних арабских описаний города, содержащемся в произведении Ибн ал-Факиха «Китаб ал-булдан», говорится: «Самарканд построил Искандар (Александр Македонский), окружность его стен двенадцать фарсахов. У него двенадцать ворот, и от ворот до ворот расстояние в один фарсах. На вершине стены бойницы и башни для войны. Все двенадцать ворот — деревянные, двустворчатые. В дальнем конце еще двое ворот, а между ними жилище стражи ворот. А когда ты пройдешь посевы, то остановишься в рабаде, где имеются постройки. Рабад и орошенные земли тянутся на шесть тысяч джарибов, и стена окружает рустики, сады и бахчи, и эти двенадцать ворот в этой стене. Затем ты попадаешь в город, который тянется на пять тысяч джарибов. Там четверо ворот… затем ты входишь во внутренний город, площадь которого две тысячи пятьсот джарибов. В этом городе соборная мечеть, кухандиз и резиденция правителя. В городе есть проточная вода. А внутри большой стены есть реки и каналы. У кухандиза железные ворота в начале и в конце…».
Далее Ибн ал-Факих помещает полулегендарные сведения, которые повторяют вслед за ним другие авторы, о том, что Самарканд был застроен (очевидно, уже после Александра) царем тубба (йеменским доисламским царем). Ссылаясь на знаменитого филолога ал-Асмаи (ум. 830), Ибн ал-Факих пишет далее: «На воротах Самарканда написано по-химъяритски: „Между этим городом и городом Сана тысяча фарсахов, и между ним, Багдадом и Ифрикией тысяча фарсахов…"». Раннее название города возводится к имени одного из «тубба», якобы разрушившему город, Шамиру (или Шамру) ибн Африксу. Ибн ал-Факнх много раз упоминает о Самарканде при определении мархид (переходов), называет расстояние от Самарканда до других городов и областей (46, 337, 330, 104 и др.), говорит о том, что округу Самарканда, его сады можно сравнить лишь со знаменитой дамасской Гутой,[8] славящейся своими садами: «Сказал Иахйа ибн Аксам: нет на земле мест приятнее, чем три места — крепость Самарканда, дамасская Гута и река в Убулле, Ирак». Автор «Китаб ал-булдан» сообщает, что на воротах Самарканда имелась таинственная надпись (здесь он не указывает, на каком языке), подобная надписям на воротах Гумдана в Йемене, на колонне, стоящей на берегу Нила и так далее. Мы видим у Ибн ал-Факиха характерное для средневековья переплетение реальных, достоверных сведений с легендарными. Из сообщений Ибн ал-Факиха интересно упоминание о самаркандской бумаге как о всемирно известном продукте экспорта. Действительно, Самарканд снабжал бумагой писцов и литераторов всего Халифата.
Весьма подробно рассказывает о Самарканде также и ал-Истахри, называя четверо ворот: «Китайские ворота с восточной стороны, ворота Наубахар с западной стороны, Бухарские ворота с северной стороны, Кешские — с южной стороны».
Он говорит далее о том, что «вода в Самарканд течет по свинцовой трубе, а вокруг города глубокий ров, земля из которого использована при постройке городской стены», что этот водопровод проходит посреди рынка в месте, называемом Рас ат-Так (т. е. «вершина арки»), которое является самым оживленным местом в городе. Повсюду, описывая Самарканд, ал-Истахри указывает на обилие в городе садов и зелени, на большое число рынков, центр которых находился в Рас ат-Так. Ал-Истахри пишет:
«Центр рынков Самарканда—Рас ат-Так, к которому примыкают улицы, рынки, лавки, вдвое больше, чем все эти дворцы и сады. И нет ни улицы, ни дома, в которых не было бы сада. Если же ты поднимешься на верх крепости, то не видишь города (т. е. здании. — Н. И.), так как все закрыто садами и деревьями, Большая часть рынков находится в рабаде. там же идет главная торговля, и только немногие торгуют во внутреннем городе. Этот город—гавань Мавераннахра, центр, где собираются купцы. Большая часть товаров Мавераннахра попадает в Самарканд, а оттуда уже расходится по другим областям. Резиденция эмира Мавераннахра была в дни Исмаила ибн Ахмада в Самарканде, и он перевел ее в Бухару». Ал-Истахри также повторяет сообщение о какоп-то таинственной надписи на химъяритском языке, имеющейся на Кешских воротах. Он восхваляет плодородие самаркандской почвы, а жителей хвалит за красоту и храбрость. Он упоминает также, что Самарканд был крупным рабовладельческим центром Мавераннахра и что обучение рабов и работорговля приносили местным купцам большой доход.
Не менее восторженные отзывы о Самарканде имеются у других географов. Ибн Хордадбех, например, приводит персидские стихи, воспевающие Самарканд. дает краткое описание города и приводит расстояние от него до других городов Мавераннахра, говорит о его истории и титуле его правителя, повторяет рассказ об основании Самарканда Александром Македонским. Упоминание о Самарканде, как и о других городах Средней Азии, содержится у Ибн Хаукала в его книге «Китаб ал-ард».
