– Пусть говорит, – бросил Крюк, которому уже порядком поднадоела эта очевидная грызня, которая неминуемо приведет к гибели всех. – Святой умер, а он его сын. Принц, можно сказать. Принц воров. Говори дело, принц.

– Я тебе не принц, гнида, – кровь прилила к лицу Корсака. – Я офицер советской армии, вынужденный хавать ртом гнилой воздух в вашем окружении! Я нужен вам так же, как вы нужны сейчас мне! А потому давайте договоримся раз и навсегда! Я выведу вас и приведу, куда нужно! А вы выполните просьбу Святого, иначе я, если останусь в живых, обязательно разнесу по городам весть о том, насколько можно доверять людям, которых ведет за собой человек с погонялом Червонец. И еще…

– Во как! – миролюбиво заметил Червонец, которого такой расклад, похоже, вполне устраивал. – Что же еще… паныч?

Корсак стерпел и закончил:

– А еще вот что. Если я услышу из какой-то глотки дурное слово о себе или своей семье, я эту глотку перережу.

– Чем, концом? – съехидничал один из бандюков. – Концом своим ты сучку свою пугай!.. А будешь так базарить, «красный», мы ее на хор поставим, и никто в Питере не упрекнет Червонца за то, что ослушался дохлого ляха!..

Слава молниеносно выхватил из рук одного из двух едоков банку тушенки и резким движением махнул ею перед лицом наглого бандита. Поставив банку в траву, брезгливо отер руки и, морщась, поднял глаза:

– Зачем нам идиот в коллективе, верно, Червонец? Ему одно говоришь, а он норовит поперек встать. Сначала нюхать нужно, а уж потом гавкать – правильно я говорю, Червонец?

Поначалу никто ничего не понял. Ослушавшийся Корсака бандит молчал и сидел с побагровевшим лицом, хватая ртом воздух. И только после того, как Ярослав еще раз отер руки, его прорвало…

Кровь из горла, распоротого зазубренной крышкой банки из-под тушенки, хлынула мощным потоком. Бандит тяжело повалился на бок и стал судорожно закрывать руками рану. Даже не поняв, что с ним произошло, чувствуя одну лишь боль и ужас от приближающейся смерти, он сучил ногами по траве, вырывая ее с корнем, рыхлил каблуками осеннюю землю и свистел распоротым горлом.

– Вы можете убить меня прямо сейчас, – равнодушно сказал Корсак. – Но я знаю деревню Хромово. Это скорее не деревня, а поселок городского типа. На кладбище никак не меньше двадцати тысяч могил, половина из которых – склепы. Вперед, братва. Копайте. Пожелать же вам успеха я не могу, потому что в успех этот ни на грамм не верю. – Он взял выпавшую из рук бандита вилку, поднял банку и зачерпнул добрый кусок мяса, не обращая никакого внимания на блестящую на крышке свежую кровь. Он ел с аппетитом, не обращая ни на кого внимания.

– Да он, кажется, прав. Он нас всех перережет, – уже без вызова констатировал кто-то. – Нужно решать, братва, – сказал он, адресуясь ко всем, но глядя на Червонца, – либо мы его, в натуре, кончаем сейчас, без волокиты и лишних хлопот… – он удивленно скосил взгляд на Корсака, который красноречивым кивком подтвердил его правоту, – либо спокойно и молча идем на какое-то кладбище, зачем нам идти туда, я совершенно не понимаю.

– Домбровский, – окликнул Червонец и, не встретив никакой реакции, повторил уже громче: – Домбровский!

– Я не Домбровский, но что ты хочешь сказать, я знаю, – Корсак начал рыть ложкой ямку. – Мы идем на кладбище, и я вас туда веду. Но если я вдруг задумаю по пути что-нибудь нехорошее, вы прирежете меня, как барана. Я ничего не пропустил?

Крюк улыбнулся, поглядывая на Славу, и не заметить этого тот не мог.

– Все правильно, красный офицер… – кивнул Червонец. – Последний вопрос, пока мы тут сидим перед дорогой. На хера ты роешь землю? Могилку Сычу?

Корсак уронил в ямку банку, жестом приказал принести из травы вторую и приказал бросить туда все окурки.

– Мусор надо похоронить, а вот Сыча придется нести по очереди до болота. Если я не ошибаюсь, километров пять. Кто уходит от преследования, тот не гадит по дороге. Я ваши условия принимаю, они мне подходят. А как же насчет моих условий?

– Я выполню обещание, данное Святому, – угрюмо пообещал Червонец.

– Это само собой. Я о других условиях.

– Это… о каких это? – опешил вор.

– Если хоть одна падла за время в пути скажет хоть одно нехорошее слово о моей семье, я перережу ей глотку.

– Принято, – согласился Червонец.

Один из бандитов взвалил Сыча на спину, и группа двинулась к опушке ближайшего перелеска. Перемещение зигзагами от перелеска к перелеску удлиняло путь почти вдвое, но ходить по простреливаемым взглядом местам запретил Корсак. А его слово среди них уже кое-чего стоило…

Они шли весь день и еще половину следующей ночи.

Отдыхали по очереди, как велел Корсак, мучились от голода и жажды, но не заходили ни в попавшуюся по пути сторожку с видимыми признаками жизни, ни в маленькое селение.

– Как же так! – возмущались двое из «рядового состава». – Ведь пожрать-то надо?!

– Ничего не жрать, коли жрать нечего, – был им ответ. И Корсак уводил жаждущих головорезов от жилья.

– Червонец, – рычал кто-нибудь из бандитов, – разреши сходить! Ну кто там может быть?! Пара мужиков, пара баб! Заберем снеди, и все дела!

Но Червонец угрюмо молчал, толкая изголодавшихся подчиненных в спины.

Два или три раза, залегши в лесу, они видели, как по проселочной дороге проезжают грузовики, в кузовах которых сидело никак не меньше двадцати солдат. Один раз им встретился пикет на дороге, которую нужно было перейти. Два мотоцикла, на колясках которых стояли пулеметы Дегтярева, и рядом – человек восемь людей в синей форме. Спокойно покуривая, они указывали руками в сторону залегшей группы, чертили в воздухе какие-то круги и, наверно, соглашались друг с другом, что через такие кордоны прорваться бежавшим бандитам, если таковые имеются, невозможно.

Корсак был другого мнения. Он упрямо вел группу в Хромово, делая большие петли и сводя к минимуму встречи не только с разыскивающими их чекистами, но и с местными жителями. Когда светящиеся стрелки на часах Славы стали одновременно приближаться к цифре «3», указывая на то, что наступило утро второго дня их похода, вдали показались смутные признаки поселка. Более того, они вышли прямо к кладбищу.

– Черт меня побери, – пробормотал Крюк, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним панораму. – Ни одного креста…

– Кресты сожгли в войну. Люди приходили и крали их с могил, – пояснил, с удовольствием опускаясь на землю, Корсак.

– Леса мало?! – взвился Крюк, истый вор старой закалки, для которого опоганить могилу было равносильно сожжению церкви или убийству матери.

– Люди голодали, Крюк, – буркнул Ярослав. – Лошадей нет, сил нет. Попробуй, свали дерево, напили и наруби… Ты как сейчас себя чувствуешь после полутора суток голодухи? Завалишь пару березок?

Крюк с сомнением хмыкнул…

– Куда проще крест вынуть и дотащить до дома… А там ломай его и по частям жги… Ты куда это подался, орел?! – окрикнул Ярослав одного из бандюков, направившегося в глубь кладбища.

– Жратвы набрать! – огрызнулся тот. – Хлеб на могилах, водка, конфеты… Мало ли чего! Или ты нас совсем решил голодом заморить?!

Усадить его на место означало вступить в распри с оголодавшими, превратившимися в зверей бандитами. Понимая, что сейчас как раз тот момент, когда это не нужно, Слава решил использовать ситуацию с пользой.

– Иди, только не один, а с ним, – он кивнул в сторону второго. – Обойдете кладбище, поищете кого-нибудь из ваших. Я-то вас вел наверняка, а ваши друзья, полагаю, ломились сюда на полуторках и по прямой. Если кто таким образом и добрался, то уже давно нас дожидается. Приведите их сюда.

Когда они остались втроем, Червонец пересел к Крюку, который расположился неподалеку от Корсака.

– Так как фамилия того, в чьем склепе Святой схоронил свое добро? – вяло разминая папиросу, в который раз спросил он.

– Сначала соберемся в организованную, насколько это возможно, кучу, – вновь ушел от ответа Слава. Чувствуя, как даже через усталость и голод нарастает злоба нового пахана, он улыбнулся: – Напрасно окошмариваешь ситуацию. Уйти от вас я не уйду – у вас моя семья. Забрать цацки один я тоже не смогу. Собрать же всех вместе хочу для того, чтобы правильно организовать поиск. По-прежнему мне не доверяешь? А ты доверься…