Не говоря ни слова, старец повел Джерима из Рощи. Они шли очень долго, взбирались на казавшиеся неприступными горы, поднимаясь к самым облакам; бродили по непроходимым лесам, и деревья расступались, показывая потайные тропинки; шли по бескрайним пустыням, где пески, стоило старцу прикоснуться к ним рукой, выбрасывали тонкие фонтанчики живительной влаги; проходили по рекам и озерам, словно под ногами была не холодная вода, а надежная твердь; опускались на морское дно, и зеленые глубины открывали перед ними свои сокровищницы. Затем они вернулись в Рощу, и старец наконец-то заговорил:

— Тавананда, ты увидел сейчас весь мир, каким до тебя его знали немногие. Только человеку с ясным внутренним взором открываются эти глубины. Только человек с чистой душой может к ним прикасаться. Теперь тебе пора. Ты должен покинуть Рощу Откровения и начать наконец путь к Истине. Готов ли ты посвятить свою жизнь служению Добру?

— Готов, — коротко ответил юноша.

Джериму хотелось задать множество вопросов, но седобородый старец исчез, растаяв в предрассветной дымке. Юноша проснулся и понял, что к нему приходил сам первый Маг, что их головокружительное путешествие и есть тот самый долгожданный знак, открывающий ему дорогу к дальнейшему познанию мира. Джерим рассмеялся так громко, что с ветки ближайшего дерева вспорхнула испуганная птица.

— Прости меня, пернатый друг, — промолвил юноша. — Я не хотел тебя пугать. Просто я так счастлив, что не могу даже рассказать об этом.

Молодой маг быстро поднялся и, как ни хорошо было ему в благословенной Роще, решительно направился прочь. Он хотел поскорее отыскать Хранителя Мудрости и поведать ему о случившемся. Однако слова не понадобились. Едва Великий Мастер увидел Джерима, он сразу все понял.

— Можешь не объяснять, Тигр. Я все знаю. Тебе выпала великая честь: сам Маг приходил к тебе. Что ж, я нисколько не сомневался, что тебе еще рано покидать Обитель. — Он обернулся, принял из рук подоспевшего Мастера Истины светло-голубое одеяние и протянул его Джериму: — Ступай. Переоденься. Отныне ты послушник.

— Но как же обет служения Добру? — растерялся Джерим. — Церемонии-то еще не было…

— Для того, кто дал слово самому Магу, — ответил Хранитель Мудрости, — не нужны церемонии.

Джериму хотелось, чтобы время послушничества тянулось как можно дольше, ибо каждый день, каждый час, даже каждый миг дарили ему новые знания, навыки, умения.

Если бы ему в детстве сказали, что он сможет читать чужие мысли, как следы зверей в джунглях, слышать их, как голос друга, что ему станут ведомы настроения и чувства людей, животных, трав и цветов, которых он даже Никогда не видел, а может быть, и не увидит, что он сумеет поднять человека со смертного одра, вернуть уже ступившего на Серые Равнины, не превращая его в зомби, а оставляя нормальным и полноценным, он просто расхохотался бы, а йотом заявил, что подобным образом шутить неприлично. Теперь же он все это знал и умел. Ему открылись тайны жизни и смерти, ему была дарована великая сила, и, умело обращаясь с нею, он мог неустанно творить добро.

Итак, к великому огорчению Джерима, пребывание Обители Знаний подходило к концу. Настал день, когда Хранитель Мудрости позвал его к себе и сказал:

— Завтра ты пройдешь обряд посвящения в Подмастерья. Это будет твой последний день в Обители. Наутро следующего дня ты покинешь ее. Но не печалься. Ты еще можешь вернуться. Для этого надо прожить вне наших стен три десятка лет, ни разу, даже в мыслях, не нарушить данного Магу слова и отыскать хотя бы одного нового ученика. После этого ворота вновь откроются перед тобой. Тогда ты станешь Мастером. А сегодняшний вечер проведешь в своей келье. Тебе есть о чем подумать.

Весь вечер Джерим вспоминал свою жизнь, с самых первых шагов, с самых первых впечатлений, и в конце концов решил, что правильно выбрал путь. Более того, этот путь для него — единственный. И тогда он понял, почему перед обрядом посвящения мага оставляют наедине со своими мыслями: если он хоть на миг усомнится, его нельзя отправлять к людям, беззащитным перед огромной силой, которой он обладает.

Обряд оказался, на удивление простым и коротким. В зал для общих сборов, который в Обители назывался Очагом, пришли послушники, подготовленные к посвящению, и все Мастера, щедро делившиеся с ними своими знаниями, а также Хранитель Мудрости, которого молодые маги считали своим духовным отцом. Мастера и маги сидели у противоположных стен Очага на длинных деревянных скамьях.

Будущие Подмастерья по одному подходили к Мастерам и вставали на одно колено. Каждый Мастер клал послушнику на голову руку и произносил одну и ту же очень краткую речь:

— Ты пришел сюда с открытой душой и уходишь с открытой душой. Ты пришел сюда с жаждой познания и уходишь, до конца не удовлетворив ее, ибо познание бесконечно. Ты дал обет служения Добру, и отныне оно для тебя — верховное божество.

Затем послушники поднимались с колен и поворачиваясь к Хранителю Мудрости. Тот касался тонкими изящными пальцами сначала лба, затем губ, а потом сердца каждого, словно накладывая печать на полученные знания навыки, и говорил:

— Отныне ты Подмастерье Обители Знаний. Да приведет тебя дорога к Мастерству.

Обряд закончился, и наутро следующего дня Джерим покинул Обитель, решив для себя, что обязательно вернется в эти стены. У него не было дома, не было семьи, не было даже земли, о которой он мог бы сказать, что родился там. Весь мир был открыт для молодого чародея, и Джерим решительно зашагал вперед, торопясь навстречу этому распахнутому перед ним простору.

Благословенный, роскошный, радостный и шумный город Аграпур, раскинувшийся на берегу моря Вилайет, зимой превращался в невообразимый кошмар. Мокрый снег, с утра до вечера и с вечера до утра падавший с небес крупными хлопьями, засыпал каменные мостовые и тут же оборачивался хлюпавшей и чавкавшей грязной жижей и глубокими лужами. В такую мерзкую погоду никому не хотелось даже носа высовывать на улицу. Лишь изредка появлялся богатый паланкин, который несли отчаянно ругавшиеся носильщики, а все остальное время в городе можно было встретить только воров, блудниц, попрошаек, бродяг, и потому в зимние месяцы лицо города менялось до неузнаваемости.

Владельцы всевозможных трактиров и гостиниц, правда, не жаловались, ибо для них наступало благословенное время. Вот и сейчас хозяин «Красного сокола» довольно потирал руки, видя, что свободных столов в его заведении почти не осталось. Тут было тепло, сухо, подавали вполне сносную еду и вино, не вызывавшее изжоги и икоты, а танцовщицы славились красотой, изяществом и доступностью. Что еще нужно уставшему солдату, с утра пораньше маршировавшему на плацу, больше похожему на болото, вору, сбившемуся с ног в поисках богатого ротозея и наконец-то отыскавшему добычу, или контрабандисту, удачно сбывшему товар и позволившему себе немного отдохнуть, как не посидеть в тепле и уюте, не выпить приличного вина присмотреть себе пышную красотку и, договорившись о цене, подняться с ней наверх по скрипучей деревянной лестнице в тесные, но чисто убранные комнатенки с широкими мягкими постелями?

За одним из столов, вальяжно развалившись, сидел молодой гигант лет двадцати от роду с нечесаной гривой черных волос. Его пронзительно синие глаза слегка осоловели, и это было неудивительно, если учесть, что за сегодняшний вечер он поглощал уже пятый кувшин терпкого красного вина. Рядом с ним удобно устроился его приятель, плутовскую рожу которого наискось пересекала черная повязка, скрывавшая давно потерянный а драке глаз.

Черноволосый поднял кувшин, тряхнул его как следует, прислушался, затем перевернул его кверху дном и задумчиво уставился в стол. Его ожидания оказались напрасными: на ровную деревянную поверхность не пролилось ни капли. Молодой человек с грохотом опустил на стол увесистый кулак, которым запросто можно было повалить боевого слона, и заорал: — Еще вина!