Как зачарованные следили за необычным поединком собравшиеся зрители. Такого никому из них еще не приходилось видеть, да и вряд ли еще когда-нибудь удастся. Конан вынул из ножен меч и держал его в крепко сжатом кулаке, чтобы рвануться на помощь другу, если понадобится. Но тот, похоже, пока прекрасно справлялся сам. Джерим надеялся, что старик устанет, замешкается, растеряется. Вот тогда-то и можно будет нанести решающий удар. Но Великий очень хотел жить, и потому поединок все еще шел на равных.

Самые невероятные хищники, порожденные смелой фантазией, рвали друг друга в клочья, злобные птицы, закрывавшие крыльями полнеба, щелкали острыми стальными клювами, огонь боролся с водой, снег с солнцем, деревья с кустарниками, заросли колючей травы душили благоуханные цветы, мускулистые исполины ломали друг другу ребра, но противники оказались достойными друг друга, и ни один не хотел уступать.

Постепенно Джерим начал терять силы. Конечно, на его стороне были молодость и сознание того, что он бьется за правое дело, но Шаман обладал гораздо большим опытом, а ненависть заставляла его кровь быстрее течь по жилам. Снова враги замерли друг перед другом, на сей раз каждый в своем облике. Шла жестокая ментальная схватка, незаметная для окружающих, но от этого ничуть не менее суровая.

Джерим раскинул плотные мысленные сети, пытаясь поймать в них мозг Великого и поработить его, но тот прожигал в ней дыры, и ячейки становились настолько крупными, что Шаман без особого труда ускользал из них. Тогда вендиец создал прочные тиски и начал сжимать ими голову старика, но тот сумел противостоять и им, и не только противостоять, но и перейти в наступление. Молодой чародей почувствовал, что слабеет. И тогда ему в голову пришла спасительная мысль. Сосредоточившись, он призвал на помощь Хранителя Мудрости и соткал из воздуха его образ. И, увидев перед собой благообразного старца, Великий затрепетал.

— Вот мы и встретились, Тхарата! — прогремел грозный голос, и Шаман, услышав свое истинное имя, мягко осел на землю, — Много лет тебе, клятвопреступнику, удавалось избежать возмездия. Признаться, я и сам начал сомневаться, что дождусь того дня, когда смогу взглянуть в твои лживые глаза и заставлю остановиться твое черное сердце.

— Постой, учитель, дай мне хотя бы объясниться… Очистить душу…

— Как смеешь называть меня учителем ты, воспользовавшийся Высшим Знанием, чтобы творить зло? Разве учил я тебя жить в довольстве и сытости, обманывая ближних своих? Это я надоумил тебя торговать людьми? Это Мастера Обители подогревали твою ненасытную похоть? Что ты можешь объяснить? Какие слова есть у нарушившего великую клятву? И разве есть душа у смердящего сгустка отбросов?

— Да, я признаю свою вину, — залепетал Шаман. — Но не лишай меня жизни, и я искуплю ее. Я клянусь…

— Ты не можешь клясться, — нахмурил брови Хранитель Мудрости. — Ты уже однажды давал клятву и легко преступил ее. Неужели ты, ничтожный человечишка, думал, что можешь безнаказанно плюнуть в лицо первому Магу? Даже десяти жизней не хватит, чтобы искупить твою вину, настолько велика и тяжела она. Ты и сейчас цепляешься за свою жалкую жизнь, ибо превыше всего ценишь свою гнилую плоть. Но я не оставлю тебе ни малейшей надежды. Расставшись с телом, душа твоя не отправится на Серые Равнины, ибо ничем нельзя очистить ее. Она исчезнет без следа, испарится, растает.

— О справедливейший! — взмолился старик. — Ты не можешь быть так жесток даже по отношению ко мне.

— Жесток? — усмехнулся Хранитель. — Разве это жестоко — очистить мир от скверны? Многие поколения Мастеров и Подмастерьев мечтали об этом миге, когда расплата настигнет тебя. Ты содеял столько зла, что еще нескольким поколениям моих учеников надо непрестанно трудиться, чтобы залечить раны, нанесенные тобой всему живому.

— Но я… Я еще мог бы… Я так много умею… Я так долго копил опыт… Мои знания…

— Твои знания больше никогда не понадобятся тебе. В твоей душе я не вижу раскаяния, а значит, она не должна существовать. В тебе не осталось ничего человеческого, ибо только добро и сострадание дает человеку право называться человеком. Ты ничто. Избравшему для себя путь Зла нет и не может быть пощады.

Ужас охватил Шамана и так сжал ледяными пальцами его сердце, что оно остановилось. Издав пронзительный крик, старый негодяй рухнул ничком на землю. Хранитель Мудрости повернулся к Джериму, положил руку ему на голову и с доброй улыбкой произнес:

— Я не ошибся в тебе, сын мой. Среди многих моих учеников, и славных, и достойных, только тебе была по плечу эта задача, и ты блестяще справился с ней. Больше я тебе не нужен, но, если понадобится, мой мозг и мое сердце всегда открыты для тебя.

С этими словами Хранитель исчез, а Джерим отер пот со лба и медленно опустился рядом с поверженным врагом.

Он смотрел на труп предателя, но почему-то не испытывал радости. Он ничего не испытывал. Поединок отнял у вендийца столько сил, что в его душе не осталось никаких чувств. Он просто выполнил свой долг. Конан бросился к другу и тряхнул его за плечи:

— Ты в порядке?

— Да, — слабо улыбнулся маг. — Я просто очень устал.

Вдруг взор Конана затуманился, а когда киммериец вновь обрел способность ясно видеть, возле него стоял Млеткен. Сквозь коренастую фигуру охотника можно было смотреть, как сквозь прозрачную воду. Из толпы, окружавшей место поединка, донеслись возгласы изумления и ужаса. Млеткен поднял руку и обратился к соплеменникам:

— Не бойтесь меня. Мое тело давно мертво, а душа не покинула этот мир только потому, что жажда мести была настолько сильна в ней, что не отпускала ее. Теперь моя душа свободна, и ей пора предстать перед Рультаной. Будь счастлив, мой народ.

С этими словами образ Млеткена исчез, растаял, словно тонкий слой льда под сильными лучами солнца. Конан пояснил всем:

— Его душа жила во мне. Я нес ее с далекого юга. Она не могла успокоиться, пока Анкаля не вернется в родной дом и пока злой и лживый Шаман обманывает вас, пользуясь вашей доверчивостью. Теперь я могу уйти. Мне больше нечего делать тут. Вы славные люди, но мне больше по сердцу битвы и опасности, приключения и драки.

— А твой друг? — спросил Айван.

— Я пока не знаю, — отозвался Джерим. — Мне бы хотелось отдохнуть.

— Оставайся с нами, — предложил старик. — У нас больше нет Шамана, и келе набросятся на нас со всех сторон. А ты сильный маг. И добрый. Будь нашим другом и защитником.

— Помнишь, Айван, что я говорил тебе совсем недавно? — улыбнулся вендиец. — Никогда не надо торопиться с решением.

На следующий день киммериец покинул стойбище. Ему было жаль расставаться с Джеримом, которого он успел и полюбить, и оценить по достоинству. Но чем большее расстояние отделяло варвара от северной страны Ветлании, тем меньше сожалений оставалось в его душе. Он был воином, вором и контрабандистом, его неугомонная натура звала его вперед и вперед, огромный мир ложился под ноги, рука сжимала рукоять меча, который давно не пробовал крови врагов и истосковался в ножнах.

Ветланы, добрые и приветливые, нравились Конану, но он ни за что не согласился бы жить тихой и размеренной жизнью. Он не любил прямых, наезженных дорог. Другое дело — узкая, петляющая тропинка, где за каждым поворотом кроется неожиданность. Он мог дышать только вольным ветром, щедро сдобренным запахом опасности. Скорее вперед, на юг, где его заждался хитрый и ловкий Ордо, одноглазый приятель, в жилах которого тоже текла кровь разбойника и ловкача.