Внезапно вспомнились глаза, умирающего оленя. Это было в первый раз… В тот день, когда она поняла, что нельзя смотреть в глаза тем, кого ты убил. И страшная истина открылась молодой княжне, ожидающей в тесной пещере очередного изнасилования. Да ведь она — тоже зверь! Она — такой же хищник, убивающий беззащитных! Человек — вот самый ужасный злодей, присвоивший право лишать других жизни!

А ее отец?.. Ее заботливый, любящий отец? Разве не он устраивает на потеху толпе публичные казни?! Он не знала, не хотела, знать… Но слышала разговоры… Как лопается кожа, обнажается истерзанная плоть, затем кость — ребра, позвоночник… Как умирает в муках жертва…

Разве ее отец лучше этого сатира, который сейчас ползет к ней, снедаемый похотью? И может быть, муки, которые она испытывает, это искупление его грехов? Грехов, совершенных и совершаемых зверями в облике благонравных, всеми уважаемых горожан?

Ониксия почувствовала, мерзкое дыхание подползающего сатира. Нестерпимая козлиная вонь колючками заползала в нос, забивала, горло, мешала дышать. Или это его истекающие слюной губы уже заткнули ей рот?

И не отвернуться, не избежать его вонючей пасти — грубые руки, царапая когтями щеки, держат голову… И эта боль внизу живота!.. Эта нестерпимая боль!.. Она растекается волной по телу, током содрогания поднимается по позвоночнику, туманит голову. Заставляет глубже и порывистее дышать, вызывает стоны. Но и теплоту тоже… И какое-то новое, щемяще-сладостное чувство! Наконец, наступает момент; когда боль превращается в наслаждение. О, как он велик и могуч, ее повелитель!.. Повелитель зверей и людей! Он дает ей могущество! Его семя прорастает в ней невероятной силой!..

И княжна, издавая сладостное рычание, царапала волосатую спину сатира отросшими острыми когтями…

Конан внезапно натянул поводья. Отряд остановился, и пыль, поднятая копытами коней, наконец, догнала всадников, окутала серым, мглистым облаком. Капитан Бруккис вопросительно глянул на огромного киммерийца, утверждавшего, что он знает, где спрятана княжна.

Конан, сжав в кулаке поводья, нахмурился. Стоит ли теперь спешить? Каким-то образом он понял, что Ониксия начала меняться. Так и показывала книга… Но он все же надеялся, вопреки всему. А теперь?.. Ехать, чтобы оторвать злобную ведьму от ее возлюбленного? Да она выцарапает глаза своим спасителям!

Невидящим взором Конан посмотрел на Бруккиса. Его казнят, если княжна не будет найдена и спасена… Что ж, они найдут ее… Вот только понравится ли теперь князю его дочь?

Киммериец хмыкнул. Может, доставить ее вместе с возлюбленным? Нет, нет… Книга показала, что он должен сделать. Еще и поэтому нужно ехать вперед… И дело тут вовсе не в княжне…

Он тронул коня, и скоро отряд, оставляя за собой клубящееся облако, вновь несся по пустынной дороге туда, где на горизонте вставали призрачные синие горы.

— Сегодня в полночь явится Великий Заган, — козлоногий мрачно уставился на княжну. — Он наметил тебя в жертву и не простит мне ослушания. Нужно бежать.

— Как скажешь, мой повелитель… — Ониксия лениво приподнялась на локте и окинула взором хижину. — Но мне здесь так нравится…

— Лучше, чем в пещере?

— Мне и в пещере с тобой было хорошо! Княжна посмотрела на сатира ярко-желтыми глазами и порывисто вздохнула.

Ноздри козлоногого колдуна затрепетали. Он долго и с видимым наслаждением смотрел на ее обнаженное тело. На спине и животе Ониксии уже кучерявилась жесткая шерсть, глаза с узкими полосками зрачков стали воистину прекрасны, а кокетливые рожки на голове выглядели такими беззащитными…

Он и не подозревал о своей способности трансформировать живые существа, даруя им семя и направляя волю на желаемые изменения. Вероятно, от отца перешел к нему этот великий дар. Но как он мог о нем догадаться, если до сих пор довольствовался совокуплением с козами и шакалами?! Они сразу же убегали… Но теперь… Он захотел, чтобы голову его женщины украсили маленькие рожки — и они стали расти уже на следующий день! Он пожелал, чтобы глаза ее стали желтыми… Он хотел, чтобы тело ее увили кудрявые волосы… Он теперь может сделать с ней все, что захочет!

О, великий Заган! Он же может вырастить из нее гиганта! Страшное существо, подвластное только ему, сокрушающее все на своем пути! Голова ее будет достигать небес, рык ее услышат в самых дальних распадках Карпашских гор. Он вырастит женщину-мстителя! И настанет день, когда он выведет ее на равнину и пойдет войной на город! И все — все! — падут перед ним на колени! Ее сила, мощь, свирепость и его колдовство!.. Никто не устоит!

Стоп! А почему бы не создать целую армию женщин-монстров? Он похитит несколько десятков девушек и изменит их по своему желанию! И настанет великий день — во главе армии великанов он двинется по земле, покоряя города, захватывая земли и создавая все новых монстров! И скоро весь мир покорно ляжет к его ногам!

Неохотно вернулся козлоногий к действительности. Скривил губы. Закряхтел. Пока нужно бежать. Спасаться от гнева мерзкого божка, которому он когда-то сдуру поклялся служить. Необходимо спрятаться где-нибудь в глубокой пещере, пережидать… И продолжать изменять женщину! С каждой порцией семени она должна расти, расти… Пусть сила ее будет неимоверной, а кожа — дубленой! Такой, чтобы не пробила ни стрела, ни копье! И пусть она любит и почитает только его — своего повелителя, своего бога, дарителя силы!

Колдун стал собираться в дорогу. Заспешил, затопал копытами по глиняному полу. Бережно уложил в мешок амулеты, свой любимый мутный шар, завернутые в тряпицы порошки, пучки высушенных трав, странные, неестественно изогнутые кости.

— Собирайся! Скоро полночь. Не увидев нас в жертвенной пещере, Заган может наведаться сюда.

— Кто такой этот Заган, и чем он так страшен? — лениво спросила Ониксия, нехотя заворачиваясь в халат.

— Это один из древних богов-демонов… Он дал мне силу, и я поклялся ему служить… — козлоногий торопливо осмотрел хижину. — Вроде, все… Пора! Мы должны на время спрятаться.

— А потом?

— Потом? Мы завоюем всю землю! Я завладею такими талисманами, что смогу помериться силами с самим Азатотом! Но вначале сокрушу Ниаматара и завладею Книгой Черных Врат!

И два странных и страшных существа вышли из полуразвалившейся хижины, чтобы уже никогда в нее не вернуться.

— Здесь! — Конан указал на темное отверстие, сливающиеся с тенями, которые окутывали гору.

Бруккис молча смотрел на вход в пещеру.

Два небольших утеса стояли по бокам, как часовые. Изломанные линии нависших скал навевали тревогу. Исчезающее за горой солнце, казалось, навсегда прощалось с людьми, дерзнувшими на закате приехать в эти дикие места. Солдаты, опытные, закаленные в боях воины, чувствовали себя детьми, забравшимися на спор ночью в заброшенный дом с привидениями.

Двадцать всадников, пугливо озираясь, сбились в кучу, бормоча молитвы. Бруккис, осматривая окрестности, пытался понять, что же ему здесь так не нравится. Ну, да — мертвый распадок, по которому они приехали, и по которому когда-то текла речка… В былые времена веселое журчание воды звучало в этих местах. Но высохла речка… Не по сердцу здешним духам была ее песня! И навалилась, набросилась на окрестности вязкая, гнетущая тишина. Высосала жизнь из деревьев — остались только гниющие колоды да голые, мертвые ветви давно засохших великанов. Выгнала птиц, что песнями тревожили ее — сумрачную, таящуюся; разогнала зверей… Только летучие мыши, эти маленькие вампиры, тут чувствуют себя привольно — облепили окрестные скалы, мерзкими гроздьями весят у входа в пещеру. А сколько их внутри? Там, куда не заглядывает солнце, где царит вечная, вязкая, гулкая тьма?..

Тревога заметалась в глазах бесстрашного капитана. Мрачный распадок привел их к этой горе, похожей на могильный курган — на огромный, насыпанный давно исчезнувшими гигантами могильный курган. И там внутри, куда им нужно идти, лежат, верно, гниющие кости давно умерших великанов.