— Но раньше не исчезали трупы.

— Это ему показалось! Я ничего такого не заметил!

— Но ты ведь не оглядывался.

Конан не знал, что и сказать. Молча смотрел он на друга, впавшего в беспамятство и перебирающего в бреду руками и ногами, как это делают спящие собаки… и, наверное, волки.

— Мы давно знаем эту стаю… — грустно продолжал старик, — а вожак… Вожак — мой сын. Когда в наших краях появился оборотень и покусал несколько человек, я стал искать рецепт мази, которая убивала бы эту волчью заразу. Нашел, но было уже поздно — многих растерзали, многие превратились в оборотней… Да и не всегда помогает моя мазь… Нужно еще иметь сильный дух, волю… Ты справился, а вот товарищ твой — нет… Поэтому его нужно убить, пока он…

— Нет! — рявкнул Конан, — нужно искать другой выход!

— Другого выхода нет.

— Должен быть! Должен… Когда меня околдовали, он, — Конан кивнул на гнома, по-прежнему лежащего в забытьи, — летал за одним хорошим колдуном… Нашим другом… И тот помог мне!

— Летал? — удивился знахарь.

— Да, да! Летал на пауке! Тебе не понять! — Конан метался по хижине, как зверь. Затем заставил себя успокоиться и сел на лежанку. Поправил шкуру, которой накрыли дрожащего Хепата, и твердо сказал:

— Я отправлюсь за волшебником. Сколько это займет времени — не знаю. Но ты будешь кормить его, ухаживать за ним…

— Да, но…

— Он будет сидеть на цепи!

Конан достал кошелек, бросил на стол несколько золотых монет.

— Это — задаток. А теперь принеси мне самую крепкую цепь и кузнечные инструменты…

Ночами в узких ущельях, на дне которых пенились быстрые горные речки, становилось прохладно. Конан коротал время в полудреме у костра, наблюдая за веселыми плясками гибких, как молодые танцовщицы, языков пламени. Отправившись за Эскилампом в самое сердце Карпашских гор, где вздумал поселиться волшебник, киммериец спрашивал себя — не зря ли он оставил Хепата в деревне? Смогут ли — и будут ли — ухаживать за оборотнем жители? В том, что знахарь оказался прав, Конан убедился перед отъездом. Он как раз успел приковать друга к стоящему посреди деревни дереву, как тот стал меняться. Это была страшная и болезненная процедура. Хепат корчился и оглашал окрестности ужасным ревом, когда у него смещались лицевые кости, росли клыки, а руки и ноги превращались в когтистые лапы.

Конана он не узнавал и бросался на всех, кто стоял рядом. Даже глаза его изменились — стали ярко-желтыми, с вертикальными зрачками — и всполохами ненависти ко всему живому.

Конан поворошил сучья в костре и вздохнул. Сможет ли Эскиламп помочь? Да и вообще, вначале нужно найти жилище волшебника… Застать его дома… Возможно, он путешествует где-нибудь на другом конце света!

Резко закричала ночная птица. Захлопала крыльями, готовясь в любой момент сорваться и улететь от неведомой опасности. По ущелью прокатилось эхо далекого обвала. Невдалеке все также весело журчала речка.

Конан обнажил меч и положил его рядом с правой рукой. Что-то приближалось. Опять закричала птица. Подбросив в огонь свежие сучья, киммериец отвернулся от костра и пристально вгляделся в темноту. Казалось, невдалеке метались неясные тени. Птица теперь кричала непрерывно. Конан взял меч и встал спиной к огню. Легкий ветерок доносил обычные ночные запахи — прохлады, воды, сухой травы…

Хепат очнулся, чувствуя сильную слабость. Застонал и открыл глаза. Первым, что он увидел, была цепь. Хорошая, прочная, на такую и дракона можно посадить — не порвется. К безмерному удивлению гнома, на этой цепи сидел он сам. Железный ошейник сильно натер шею и теперь гнул Хепата к земле. Он взял цепь в руки, покачав, взвесил и положил на плечо. Шее стало легче. Где же Конан? Почему он посадил друга на цепь? И что за кости лежат рядом? Похоже, человеческие. Голова Хепата налилась свинцовой тяжестью…

К вечеру появился знахарь.

— Ну, что — очнулся? Ты съел моего помощника, когда он принес тебе пищу! Он думал, что ты спишь, и хотел придвинуть миску поближе…

— Что ты такое говоришь? — Хепат еле ворочал языком после болезни, хотя рука его, похоже, зажила.

— То и говорю, — мрачно сказал знахарь, — если бы твой друг не дал такой щедрый задаток, я бы давно убил тебя!

Хепат еще раз потрогал цепь, будто пробуя ее на прочность. Звенья были выкованы на совесть. Только вот пахла она мерзко — железом. Гном вдруг заметил, что различает множество запахов. Каждая вещь имела свой неповторимый аромат. Вот на этой цепи, например, сохранился запах Конана. А знахарь носит с собой вонь той самой мази, и даже из могилы его будет доноситься этот ужасный смрад…

Внезапно навалилась темнота, и Хепат почувствовал, что тело его странным образом меняется.

— Превращается, тварь! — зашипел знахарь, плюнул и пошел в хижину.

Хепат натянул цепь. Захрипел, дернулся. Крепкая. Тогда он поднял морду и с тоской завыл на луну…

Конан стоял у потухающего костра, а вокруг него по-прежнему носились тени. Какой-то хоровод демонов! Мужчины, женщины или иные существа кружились в смутном, потустороннем танце — понять было невозможно. Иногда мерцали глаза — огромные и печальные, затем вновь мелькали прозрачные руки, ноги… Кружились, взлетали, опускались… Бешеный танец призраков…

Костер догорел. Где-то за горами занималась заря. Тени становились бледнее, танец их уже не так кружил голову. Подул легкий ветерок, и последние фантомы исчезли вместе с клочками утреннего тумана.

Что это было? Конан вложил, наконец, меч в ножны, хотя это следовало сделать уже давно. Ясно, что хоровод призраков не мог причинить вреда. Но чего они хотели? О чем-то предупредить? Напугать? Просто поиграть, потанцевать вокруг живого человека? Почему-то казалось, что тени его узнали. Может, он услышал свое имя в шелесте травы, в журчании речки, а может, его произнесли призраки?

Наскоро позавтракав, Конан взнуздал лошадь и продолжил путь вдоль быстрой, живо журчащей на мелководье речки. Еще два дня необходимо ехать по ущелью, затем появится еле заметная тропа, ведущая вверх по скалам — не проворонить! Четыре-пять дней по тропе, какой бы опасной она не казалось, а потом — пещера, похожая на разинутую пасть дракона. Так рассказывал Эскиламп, когда они расставались после бегства из замка на Острове Пауков.

Несмотря на то, что Конан всем сердцем любил горы, путь по узкому, гулкому ущелью не приносил ему радости. Слишком сумрачно, слишком тревожно вокруг! Раздавались резкие, предупреждающие крики невидимых птиц, ущелье глухо ворчало отдаленными обвалами, словно старик-колдун, накликающий беду.

Киммериец ехал шагом, повторяя прихотливые изгибы речки и мрачно поглядывая на скалы, зачастую нависающие над ним тяжелыми карнизами. Несколько раз оттуда срывались камни и гулко падали на тропу. Вероятно, наверху бушевал ветер.

Следующая ночь выдалась еще тревожнее. Темнота вокруг костра сгустилась настолько, что казалась осязаемой. Вытяни руку — и упрешься в твердую, как камень, стену. Костер выглядел слабым и жалким по сравнению с черными глыбами наваливающейся тьмы.

В эту ночь призраки не появлялись, и птицы не кричали. Вместе с темнотой пришла странная тишина. Даже речка журчала тихо и робко, будто опасаясь привлечь внимание страшного хозяина ночи. Конан, как и раньше, сидел спиной к костру, держа на коленях обнаженный меч, всем существом чувствуя приближение опасности. Темнота окончательно заглушила журчание речки. Возможно, пал туман. В тумане так легко подкрадываться к добыче!..

Откуда-то сверху послышался шум — будто далекое хлопанье огромных кожистых крыльев. Конан замер, обхватив рукоять меча. Прислушался. Теперь не оставалось сомнений, что некто огромный, мерно работая крыльями, летел над ущельем. Дракон? Или король нетопырей?

По слухам, в каждой местности, где в больших количествах жили летучие мыши, обитал один монстр — король местной колонии. Многие рассказчики клялись, что видели громадного нетопыря собственными глазами. Огромного, черного, величиной — не меньше дракона. Правда, впоследствии выяснялось, что очевидцы никогда не видели дракона… Но кто же не знает его размеров?!